Нежный лед

Трубы. Мелодия гладиатора. Могучая мудрая сила. Спокойная мужская грация. Клаудио говорил: «Апофеоз мужественности». Пожалуйста, получайте апофеоз. Четверной сальхов! Мало? Четверной тулуп! Мало? Четверной лутц! Чем еще порадовать судей? Парочка риттбергеров, парочка флипов. Все четверные – других не держим. И на закуску – четверной аксель! Пять с половиной оборотов. Пять. С половиной. Оборотов.

Глава 42

Четверного акселя не существует в природе. Этот прыжок будут называть четверной Чайки. Chayka`s Quadruple. Нет, не квадрупл – квинтрупл! Оборотов-то пять… Вот здорово! Еще раз! И еще!

Трубы стихают. Вместо них уже вступили струнные. О, Майкл знает, что его ждет впереди. Скоро литавры. Очень, очень скоро. А до них короткая бездонная пауза. Пропасть…

Вот оно, невозможное томление звуков, терзающее главную тайную тему. Отпустите меня, звуки! Не вяжите по рукам, не тискайте хрупкую мечту в ваших липких объятьях. Тайна мира вам все равно не откроется, не просите… Осторожно! Не спугните блаженства, то есть божества…

Сейчас остановится сердце. У Майкла, у зала. Вот она, пропасть. Та пауза между скрипками и литаврами, которой Майкл так ждал. Чем наполнить ее, несущую в себе код бытия?

Абсолютно вертикально Майкл входит в квадрупл Чайки и… литавры!

Зал встал! Аплодисментов не было. Богам не аплодируют. Едва приземлившись, Майкл снова взлетает. Теперь он летит в совершенном шпагате, словно нарисованном! В это невозможно поверить… Если не видеть… Но тысячи людей видят сейчас это чудо! Десятки телекамер это чудо снимают! Секунды кажутся вечностью…

Лезвием конька Майкл касается льда. Приземляется. Он стоит в точном геометрическом центре огромной арены. Бескрылый ангел. Восставший раб. Спартак.

Адажио – мелодия любви – отзвучало.

Шквал аплодисментов превысил все расчетные нормы. Из-за резонанса своды ледового дворца вполне могли обрушиться, но чудом устояли. Этого чуда никто, кроме дежурного инженера по технике безопасности, не заметил.

Глава 43

«На дорогу уйдет не меньше трех минут», – соображал Майкл на поклонах. Пока бежит по коридорам, пока открывает тяжелые двери. Даже, может быть, почти четыре минуты уйдет, учитывая, что коридоры не пусты. Долго, слишком долго! Лариса? Каким образом здесь Лариса? Гневом свело скулы. Сука! Все-таки оставила мать одну.

Овации, лица, вспышки камер… Чьи-то руки его цепляют, он – в центре плотной восторженной толпы. Рывок! Извиниться можно и потом.

В незачехленных коньках, всех и вся расталкивая на пути, Майкл несется в гардеробную. Сзади топот ног. Какая разница, кто там сзади? Какая разница, что они кричат ему вслед и чего хотят? Мистер Чайка! Майкл! Мишенька! Все потом.

У входа в гардеробную – молодой парамедик. Слава богу, значит, «скорая» уже здесь.

– Стойте! Входить никому нельзя…

Огромный на коньках, Майкл отодвигает парамедика, как ветку в лесу, открывает дверь… На него смотрят мертвые глаза Нины. Он сразу понял, что мертвые. Он понял это еще в коридоре, но не хотел себе верить. Он понял это еще на льду, но не хотел себе верить. Он знал это еще тогда, когда Лариса выталкивала его из гардеробной, но не хотел себе верить. Когда бежал на арену, когда ступил на лед, когда пытался катать программу и не мог, когда воздух вокруг него стал плотным и живым. Он знал, он понимал! Но не хотел себе верить. И вот теперь уже больше невозможно не верить. Игры в прятки закончились. Пришел конец.

Коленки подогнулись, ноги мелко-мелко затряслись. Он упал бы, но чья-то сильная рука его поддержала.

– Спокойно, парень.

Майкл спокоен. Присел, обнял Нинину голову.

– Закрой матери глаза.

Майкл закрыл.

После выступления всегда не хватает воздуха, как после очень быстрого бега. Надо глубоко дышать.

Надо? Кому надо?

Глава 44

«Невероятно! Это сенсация! Каждый, кому посчастливилось быть свидетелем этого фантастического триумфа молодого канадского фигуриста, не забудет этого никогда!» – радио и телекомментаторы на всех языках мира кричали одно и то же. Судьи, уткнувшись в мониторы, еще и еще раз, не веря собственным глазам, просматривали ключевые моменты выступления Майкла. Оценки были выставлены только через четверть часа – ввиду полнейшего сумбура мнений. Как подобное оценивать? Четверной аксель, который для простоты коммуникаций сразу несколько судей, не сговариваясь, нарекли квадруплом Чайки, вообще не имел оценочного эквивалента. А как прикажете оценить непостижимый финальный шпагат? Оставить невероятную продолжительность за скобками? Не заметить? Так же, как и очевидную замедленность, а потому еще большую контрастность всех движений?

После объявления оценок, самых высоких в истории одиночного фигурного катания, был назначен получасовой перерыв. Людям нужно было успокоиться. Вернуться с небес на землю.

Глава 45

Вернуться с небес на землю можно либо на самолете, либо на парашюте. Когда человек умирает, ему уже не вернуться.

Нину вывозили из задних дверей ледового дворца (служебный выход) на высокой каталке. Тело было упаковано в темно-синий плотный мешок, специальный, похоронный, скорее всего, многоразовый и совершенно не греющий, но Майкл знал: ей не холодно. Ему тоже совсем не было холодно. Он ступал рядом с каталкой, увязая коньками в скрипучем на морозе снегу. Кто-то начал вякать, мол, нельзя в машине «скорой помощи» в незачехленных коньках, мол, лезвия остры, как ножи, а имущество казенное. Но быстро осекся. Два-три телерепортера снимали происходящее. Тактично. Из-за угла.

Майкл проводил мать до дверей морга. Дальше его не пустили.

Глава 46

Двойной шок – испытание не для слабонервных. Во-первых, на Ларису обрушилась слава – она тренер фигуриста-мегазвезды. Во-вторых, в связи со смертью Нины прибыла полиция.

Опрашивали Ларису, опрашивали Лысенкова. С Ларисы, в принципе, взятки гладки. Она оставила живую Нину на попечение Лысенкова Николая Ивановича, с которым была знакома шапочно. Он новый представитель Союза фигуристов России на чемпионате мира. Русскоязычные все друг друга знают. Вернее, друг о друге знают, что-то слышали. В прежние годы, говорят, приезжал кто-то другой, но Лариса никогда прежде ни как тренер, ни как спортсменка в состязаниях такого уровня участия не принимала.

В этом году первый раз. О Лысенкове ей рассказывал Майкл Чайка. И покойная Нина тоже один раз говорила о нем. Что говорила? Что говорила… Неприятное говорила. Подозревала, что Лысенков связан с мафией.

Глава 47

Лысенков аж взмок, разговаривая с канадским полицейским.

С Майклом познакомился на днях в кафетерии. Услышал русскую речь, вот и познакомился. А сегодня Майкл представил его матери. Она показалась Лысенкову странной, даже озлобленной. Ну, мало ли, бывает. Он и убрался из гардеробной поскорее. Потом опять мимо проходил (там же мужская уборная рядом), видит: дверь в раздевалку Майкла Чайки приоткрыта. Взял и заглянул. Может, из любопытства, может, толкнуло его что-то. Сам не знает. Когда заглядывал, уверен был, что раздевалка пуста, что все на арену ушли смотреть, как Майкл катается. Ошибся. У Нины то ли обморок, то ли приступ сердечный. Тренер Лариса Рабин в полной панике рвется из раздевалки, как птица из клетки. Схватила Лысенкова за рукав, перепоручила ему Нину и убежала на арену. Она сказала, что «скорую» уже вызвали, что медики будут с минуты на минуту. Зачем в таком случае был нужен Лысенков, неизвестно. Помочь Нине он решительно ничем не мог, разве что поднял бы ее, если б она сползла на пол, но Нина не шелохнулась. Глаза открыты, в глазах ужас.

И еще одно, но это не для полисмена, это для себя соображение, констатация, так сказать, факта: показалось ему, что ужас в Нининых глазах появился в то самое мгновение, когда она его, Лысенкова, узнала. Полной уверенности в этом быть не может. Она могла уже святого Петра лицезреть в то мгновение, когда Лысенков возле нее со стаканчиком воды суетился. Кто сам не умирал, ни знать, ни судить не смеет.

На вопросы полисмена он отвечал точно и кратко: меньше говоришь – меньше путаешься. Партизан, ага.