Нежный лед
Шрифт:
Он в последнее время какой-то странный. Однажды, семь лет назад, когда его чуть не посадили, он вел себя похожим образом: то неожиданно и ненадолго впадал в веселье и даже был, как умел, ласков, то внезапно начинал по пустякам придираться к Элайне, обрушивая на нее громы и молнии. Клод, как Наполеон, сам себя короновал. Империя его была небольшая, но уголовная. Элайну это особенно не пугало: она-то абсолютно ничем не рисковала…
Жила себе тихонечко, припеваючи. Репутация слабоумной коровы, непроходимой дуры, годящейся только на постельные и хозяйственные нужды, ее защищала. С деловыми планами и оперативными заданиями к ней никогда не приставали. Провалит! Корова. Что с коровы взять? Ничего кроме велфера.
Свой велфер она отдавала Клоду целиком. Исправно. С полной готовностью. А потом клянчила у него «на шпильки»
От кокаина Элайна всегда отказывалась. Почему она не хотела порадовать себя дармовым счастьем, оставалось тайной даже для нее самой. Не тянет ее, и все тут! Кокаин – это для нее уже перебор. От кокаина всем становится хорошо, а ей станет плохо… Клод ей верил. И сама она в это верила глубоко и искренне. И была бы очень удивлена, если б какой-нибудь психиатр (вроде того лысого хрена из университета Конкордия, который однажды уже подбивал к ней клинья), если б специалист по сумасшедшим и наркоманам путем психологических тестов, головоломок и ухищрений установил бы и ей поведал истинную причину ее упрямого воздержания от кокаина. Попробовать кокаин Элайна боялась потому, что ее запугала мать!
Глава 51
Мать дружила с одной пожилой женщиной. Дружила – сильно сказано. Приятельствовала, так точнее. Эстер было крепко за семьдесят. Она сильно красилась, курила и продолжала работать – разъезжала по богатым домам, делала многочисленным и многолетним клиенткам маникюр и педикюр. У Эстер были муж и дети, мальчик и девочка.
В Канаду семья Эстер перебралась в 1960 году из Львова. В те годы подобная счастливая возможность выпадала считаным единицам. Эстер – выпала. Ее муж был родом из Польши. В Польшу и уехали. Вернее сказать, через Польшу убежали, когда в «железном занавесе» приоткрылась временная ненадежная щелка исключительно для уроженцев Польши. Из польского Гданьска прямиком, не распаковывая чемоданов, в Монреаль. Плыли морем, как эмигранты начала века. В монреальском порту их встретил брат мужа, привез в свой дом, показавшийся Эстер дворцом. Начали счастливую по определению жизнь. Муж-бухгалтер легко нашел работу и больше никогда ее не терял. Эстер прекрасно зарабатывала пилочкой, ножницами и не менее острым, чем пилочка и ножницы, язычком. Делает клиентке маникюр – и сплетничает! Хотя кто посмел назвать доверительные женские разговоры сплетнями? Никакие это не сплетни. Это искренность и душевная открытость. Верно?
Мать ходила к Эстер на «быстрый» маникюр. Это означало небрежный, но сносный маникюр в удобное для Эстер время. Например, в половине первого ночи у Эстер на просторной кухне. Старушке не спалось, она звонила Нине, та кидалась в халате в машину, пересекала две тихие улицы и плюхалась на узкий неудобный стульчик перед легким переносным столиком маникюрши. Сама Эстер в полураспахнутом халате и с темно-коричневым мундштуком в темно-коричневых губах сидела, развалясь, в монументальном кресле, обитом длинноворсным оранжевым плюшем. Ей хотелось говорить. Что ее руки в это время делают, было неважно. Нина слушала и деньги платила, хоть и уполовиненные. Ну, так пусть уже уйдет с маникюром!
Сын Эстер стал врачом, дочь вышла замуж за миллионера. У дочери пятеро детей. У сына один-единственный сыночек. Все хорошо. Все очень долго было очень хорошо, а потом хрясь – и оборвалось. Сглазил кто-то. Сыночек Марик – врач! – оказался наркоманом. Кокаин нюхал. Давно, много лет уже. Поскольку он врач, делал это грамотно, так что даже его собственная жена ни о чем не подозревала. Потом все-таки правда обнаружилась. Жена с Мариком развелась, ребенка забрала, вышла замуж за другого человека и делает вид, что счастлива. Ее новый муж – человек ее круга. Богатый. Она ведь за Марика замуж вышла по горячей любви. Если б Марик врачом не был, это был бы чистейший мезальянс… Теперь Мариков сын, внук Эстер, живет с мамой и отчимом в огромном доме в Вестмаунте, недалеко от дома бывшего премьер-министра Канады Пьера Трюдо. А Марик снимает себе убогую квартирку, зато алименты платит как положено, даже больше. Марик (за докторские-то алименты!) видит сыночка регулярно и часто, а Эстер – никогда. Будто и нет у нее этого внука, а у этого внука нет этой бабушки.
Глава 52
Да… А с чего все началось? С кокаина.
Миллионер, за которого вышла дочь Эстер, угостил этим ядом бедного Марика. Сам не нюхал, а Марику жизнь поломал. Он на самом деле был не миллионер, а чистый дьявол. Когда дочь пятого ребенка родила, только тогда и узнала, что муж изменяет ей с… мужчинами. Теперь бывший зять и вовсе стал «открытым геем». То есть не стесняется того, что с мужчинами спит. Дочка от позора уехала с детьми в Торонто. Так что живет себе Эстер со стариком мужем, внуков-дьяволят от зятя дьявола не видит. Чужие ногти пилит. Дело хорошее…Нина очень жалела несчастную, но бодрую и уверенную в себе Эстер. Казалось, чем больше горя сыпалось на ее голову, тем более она становилась бодрой и уверенной в себе.
– Я ж себя с Египта помню! – смеялась Эстер. – Историческая память, не хухры-мухры.
Глава 53
Каким образом память, к тому же историческая, коррелируется с бесстрашием, Нина догадывалась. Ей тоже было что вспомнить.
Вскоре после отъезда Артемия Черникова Нина встала на учет в женскую консультацию. Беременность протекала хорошо, но с токсикозом. День начинался с рвоты. Соседка Хазина стучала в дверь ванной кулаком, требовала не гадить в местах общего пользования, попрекала беспутным отцом. Орала, что у таких (каких?) матерей детей нагулянных отбирать надо! И комнату тоже! Соседка Яльцева посоветовала «спасаться минералкой» и торжественно поставила на Нинин кухонный стол темную пол-литровую бутылку минеральной воды «Ессентуки-4». Нина хлебнула и воскресла!
С работой она справлялась легко – была лаборанткой в академическом институте на стрелке Васильевского острова. Сослуживцы ее, в отличие от соседей, бестактностей не допускали, но и одобрения не было. Это точно.
На «Ессентуки» денег хватало. Не хватало любви и ласки. А также уверенности в завтрашнем дне. Когда ты одна-одинешенька на белом свете, да еще беременная, тебе очень хочется любви и ласки. Еще больше, чем хотелось до беременности, до горькой и нелепой «истории любви», которую не то что больно, просто стыдно вспоминать! Черников умер. Для Нины умер.
Никто из ленинградских знакомцев не знал, что с ним и как. Нина тоже не знала и не хотела знать: ей нельзя нервничать. Но ее нашел Ивашкевич, черниковский приятель и коллега (тоже ленинградский мехмат, тоже репетитор, тоже «диссидент в гомеопатических дозах»).
Ивашкевич – обаятельный, шумный, счастливый, всегда и ко всем доброжелательный – попал, как он сам говорил, с наслаждением хохоча, «в интересное положение». Его горячо любимая девушка, от него беременная, с мамой и папой уже отбыла в Израиль (шел тысяча девятьсот семьдесят девятый год, ворота эмиграции были временно, но широко открыты), а жена (когда-то им тоже горячо любимая) заартачилась. Понимая свои права, не давала согласия на его отъезд. Он же алиментщик? Ну, вот.
Жена не вредничала, просто хотела получше обеспечить их с Ивашкевичем дочку. Ну и себя, естественно. Жена не требовала невозможного, хотела трехкомнатную квартиру вместо однокомнатной. Имеет право! Ивашкевич зашевелился, как не многие умеют. Нина мечтает об эмиграции? Великолепно. Я – перевозчик, гонорар – комната. Все будет хорошо!
Он фиктивно развелся с женой, фиктивно женился на Нине, за пару месяцев (времени в обрез: либо одна беременная родит, либо другая!) построил одиннадцатиступенчатую схему квартирного обмена и вывез беременную Нину, теперь уже Ивашкевич, а не Савину, на свою историческую родину в Израиль. Как бы… вывез.
Из СССР он Нину действительно вывез, но до Израиля не довез. Оставил в Италии, в пригороде Рима, на попечении добрых людей (тут же познакомился, тут же подружился). Оставил ждать американской или канадской визы, какая быстрей получится. Получилась канадская.
Но не сама собой…
Нина так никогда и не узнала, каким страшным русским матом еврей Ивашкевич орал по телефону на русского Черникова. Стыдил, требовал, чтобы тот «хоть душу свою бессовестную продал, а визу девчонке сделал!». Черников сделал. Случайно и легко: помогли ребята из Русской службы Канадского международного радио из Монреаля. Связались с местным отделением Еврейского агентства помощи иммигрантам и попросили ускорить спонсорство ввиду поздних сроков беременности и абсолютного одиночества эмигрантки. В порядке исключения, то есть по блату.