Незнакомец из-за моря

Джереми пару раз свистнул, и из очередной ямы вылез Бен, прикрывая глаза от яркого света. Они вместе осмотрели последнюю кучку земли, которую перевернул с лопаты Бен. Сейчас, после зимних дождей, глубокие ямы по большей части затопило.

— Есть чуть-чуть олова, это я вижу, — сказал Джереми, — но хватит ли его, чтобы оплатить промывку?

— А мне этого и не нужно — ты же видишь, я только копаю. Видал эти ямки вокруг холма? Смотри внимательней, как лежат камни. Если глаз наметан, сможешь понять, откуда они скатились. Ручеек камней с оловом — он как павлиний хвост, видишь? И если отследить источник, то найдешь единственный след, который приведет к жиле.

Они сели на корточки, разглядывая холм.

— Бен, хочу предложить тебе кое-что другое.

— Что еще, приятель?

— Как-нибудь на днях... Может, сегодня или завтра хочу спуститься в Уил-Лежер и осмотреться там. Пойдешь? У тебя же шахтерский глаз, а у меня — нет.

Бен покачал в ладони булыжник, пробуя на вес.

— На земле Тренеглосов? В шахту Уорлегганов?

— Тренеглосы возражать не будут. Молодой Хорри — мой друг, а его отцу на всё плевать.

— А Уорлегганы?

— Тут уже многие годы нет их людей. До их ближайшей шахты в Сент-Агнесс — шесть миль, а перед закрытием они продали каждую дощечку и камешек, которые чего-то стоили.

— Помню, когда ее закрыли, — сказал Бен. — Я тогда был еще мальцом. Мы тогда очень нуждались, ведь отец там работал. В смысле, мистер Скобл, не мой настоящий отец. Я и сам собирался там работать на подхвате. Мне бы платили три шиллинга в неделю. Жалованье твердое, и я прям предвкушал первую настоящую работу и настоящие деньги. А потом мы узнали, что шахту закрывают.

Он встал, стряхнул глину с квадратной лопаты и расправил свободную фланелевую куртку.

— Так что ты ищешь?

— То же, что и все.

— Шахта заброшена. И скорее всего, полна воды.

— Только не на утесе.

— Ну, тогда завтра. С утра?

— Бен, ты ведь знаешь, что оловянные залежи в Грейс сделали Полдарков, то есть нас, богатыми, да и деревенские неплохо заработали — деньги всегда доставались и им. Но теперь жила истощается, никто в открытую этого не говорит, но все шепчутся. Южная жила совсем истощилась, это все знают. Северная дает металл почти восемнадцать лет. Кто ж будет ждать большего? Мой отец тут не виноват, насколько я помню, судя по счетным книгам, на разведку других жил постоянно тратили по сто фунтов в неделю. Мы рыли шахты глубже, делали перекрестные тоннели, тянули их к старым выработкам — сам помнишь, что случилось, когда случайно прорвалась вода из Уил-Мейден и два человека утонули. Короче говоря, мы сделали всё возможное, исследуя шахту. Сколько еще времени Грейс будет приносить прибыль? Может — год, может — два, если цены на олово подскочат. А потом, насколько я знаю своего отца, еще пару лет он будет работать в убыток. Но думаю, пришло время поискать что-то новое.

— На Лежер?

— Ну, полагаю, можно и начать что-то совершенно новое. Позади коттеджа Рис вполне многообещающее место, но там уже поработали Вайгасы и Барагванаты. И не нашли ничего, что оправдало бы масштабные работы.

— Нельзя быть уверенным без оборудования, не потратив денег, — осторожно высказался Бен.

— А помимо этого поблизости есть только Грамблер, но понадобится целое состояние, чтобы её запустить, и Уил-Пенроуз, за мельницей Джонаса, которая закрылась через год работы.

— А что по поводу Уил-Лежер думает капитан Полдарк?

— Что ж, это же было его первое предприятие, еще до моего рождения. Тогда он верил в шахту, и некоторое время она приносила неплохие деньги. Но когда контроль над ней получил Уорлегган, он закрыл ее просто из прихоти, а отец сосредоточился на Грейс, которая тогда была такой же заброшенной, как сейчас Лежер. Вчера я расспрашивал его об этом. Ты знаешь, что на Лежер никогда не спускались ниже тридцати саженей?

— Я знаю, что там никогда не было приличного насоса.

— Какую прибыль мы получили бы от Уил-Грейс, если бы не спустились ниже этого уровня?

Лошадь Джереми заржала, и Бен подошел к ней и погладил по морде.

— А Уорлегганы? — снова спросил он.

— Посмотрим, но скорее всего, они, как и Тренеглосы, не интересуются шахтой. Чтобы каждая шахта с самого начала принадлежала тому, кто начал ее разрабатывать? Такого не бывает.

— Тогда будем надеяться, что они оттуда уберутся. Ну и скатертью дорога.

II

В это же время Росс посетил с визитом Треготнан и сообщил своему покровителю, что на следующих выборах не станет переизбираться в парламент. Эдвард, четвертый виконт Фалмут, принял это заявление без единого комментария и склонился понюхать раскрывающийся цветок магнолии. Когда он выпрямился, Росс встретился с ним взглядом и мрачно усмехнулся.

— Ваша семья слишком долго ставила на меня, милорд.

— Разве это не нам решать?

— Наверняка я много раз безумно раздражал вашего отца, и он хотел послать меня к черту.

— Редкие союзы не подпорчены расхождением во взглядах. Точнее, редкие союзы, представляющие ценность.

Росс познакомился с новым виконтом, еще когда тому было всего десять лет, но с тех пор как он вступил в наследство пару лет назад, редко с ним виделся. Эдвард Боскауэн был выше и крупнее отца. Он недавно женился и вел себя еще очень по-юношески. Но за время их коротких встреч Росс уловил в нем твердость и честолюбие, а также пылкую приверженность принципам тори, что не соответствовало его собственным убеждениям. Двадцатичетырехлетний юноша ему нравился, но Росс пришел к заключению, что с ним не так легко будет поладить, как с его отцом. Когда скончался третий виконт, он был всего на пару лет старше, чем сейчас Росс. Их отношения с годами переросли во взаимное уважение, здесь же всё будет по-другому, это очевидно.

— Пятнадцать лет в парламенте, — сказал Росс, — это достаточно долгий срок. К тому же, как вы знаете, я не так богат и из-за постоянного отсутствия в Корнуолле забросил собственные предприятия.

— В каком смысле?

— Главным образом шахту, на которой основывается мое благосостояние. Но и остальное...

— У вас нет способного управляющего?

Росс улыбнулся.

— Я пытаюсь управлять делами сам. Но во время отлучек это не получается.

Возникла пауза. Россу показалось, что Фалмут ждет дальнейших объяснений.

— Самое неприятное случилось в 1802-ом и 1803-ем. Но были и другие случаи, — сказал Росс.

— Прошу вас, продолжайте. Я весь внимание.

— После рождения моей младшей дочери я довольно долго отсутствовал: сначала ездил с доктором Энисом во Францию во время перемирия, разыскивая там друзей или родню покойных друзей, а потом, когда я понял, что этот Наполеоновский мир — фальшивка, жил в Лондоне, пытаясь среди прочих убедить Питта вернуться, пока не стало слишком поздно... И пока меня не было, на Уил-Грейс творился кошмар. Моя жена занималась ребенком, сыну исполнилось всего двенадцать, управляющий шахтой слег с туберкулезом, а группа шахтеров разработала схему, как красть олово.

— Но разве его не нужно плавить?

— Нет, они переправляли руду во Францию по морю, а взамен получали шелк и бренди. Контрабандисты частенько возят груз в обе стороны.

Фалмут мрачно усмехнулся.

— Не слышал, чтобы эти мерзавцы предстали перед судом. Наверное, тогда я был слишком юн.

— Нет. Я предпочел не выдвигать обвинений.

— Почему? Ошибочно позволять кому-либо решить, что он может безнаказанно преступать закон.

— В принципе согласен. Но это было тяжелое время, как вы помните. Я избавился от четырех зачинщиков. Остальные... утихомирились. Некоторых легко подбить на преступление, но не все они... Кстати, вы знаете, что один из них мне сказал? «Мы не думали, что это так уж плохо, сэр, раз теперь у нас мир с Францией».