Незыблемые выси

Тит взял ее за руку:

— Хм, какой ужас. И о чем же я солгал на сей раз?

— О том, что в одной из комнат маяка есть жильцы. Тут никого, кроме нас.

— Лучше и не придумаешь. — Он поцеловал тыльную сторону ее ладони. — Ты уверена, что на лужайке перед Консерваторией нет деревьев?

— Их не было, когда я там жила.

— Придется представить, что их посадили после твоего отъезда.

Иола повернулась к Титу и провела пальцами по его руке:

— А ты когда-нибудь бывал в Консерватории?

— Нет, лишь видел на картинках. Я вообще редко посещал Деламер. Большую часть детства провел в горах.

— И каково жить в горах?

— Там был мой дом. И долгое время я не сознавал, что не все живут в замках… и что не каждый замок стоит посреди горной гряды, способной перемещаться. Ты видела верхнюю террасу моего замка?

Впервые она попала туда в образе канарейки. Обычно после заклинания переоблачения у магов не остается воспоминаний о существовании в животной форме. Но Иоланта ничего не забыла, потому что они с Титом были связаны клятвой на крови.

— Да, я видела ее, когда ты шел по коридору с открытыми арками, что как раз вели на террасу. Там красивый сад.

— Несколько десятков саженей над уровнем замкового двора. Мы с матерью любили стоять у балюстрады и притворяться, будто сад парит в небесах, потому как горы за ним двигались. Маме нравился этот сад, и я часто находил ее сидящей в увитой виноградом беседке. На лозе распускались золотистые цветки, а мы плели из них венки и носили словно короны.

В учебных стансах Горнила каждый правящий принц — или принцесса — со времен Тита III имел собственную классную комнату. У Тита VII это был сад с лозами, что собирались сказочными узорами на стенах и сплетались в красивый полог над головой.

— Ты сделал свою классную комнату в Горниле похожей на любимое место матери на террасе.

— Точно. Мы провели там множество чудесных часов. — Он погладил Иоланту по волосам. — А у тебя был свой сад?

— Консерватория предоставляет жилье для преподавателей. Небольшие домики, стоящие в ряд. Перед каждым из них едва хватает места для клочка травы и розовых кустов. С заднего двора вид красивый, но для садоводства склон слишком крутой. Однако за библиотекой факультета разбит сад, открытый только для профессоров и их семей, и там есть фонтан. Когда учителю Хейвуду надо было поработать в библиотеке, я читала в углу сада. И иногда плескалась водой из фонтана, так что посетителям в библиотеке казалось, будто снаружи пошел дождь.

— Я всегда знал, что ты испорченная девчонка.

— О да, до мозга костей.

Они минуту помолчали. Затем Тит повернул Иоланту к себе и нежно поцеловал.

— Хотел бы я, чтобы эта ночь длилась вечно.

— Секунда благодати остается в вечности, — процитировала она ангельский закон.

Он обхватил ее лицо:

— Для меня ты — благодать.

Сердце сжалось.

— Почему ты говоришь так, будто мы вместе последний час?

— В наш последний час вместе я не смогу рассказать тебе, что ты — лучшее, что со мной случилось.

Возвращаться в действительность не хотелось, но та уже стояла за окном и стучала в стекло.

— Ладно. Хотела придержать это до самого конца, но… Я ни о чем не жалею. Ни о чем.

Тит заглянул Иоланте в глаза:

— Правда?

— Ну, не считая дождя из сердец и кроликов. Хотела бы я на это посмотреть.

Он задумался на секунду, затем встал и, обмотавшись простыней, вышел из комнаты. А вернулся с двумя снежно-белыми шарами. Стоило их открыть, и оттуда посыпались сердечки и кролики.

Иоланта смеялась, пока не начала задыхаться, а на глазах не выступили слезы. Она снова крепко обняла Тита.

— Теперь я точно ни о чем не жалею. Совсем.

* * *

Воспоминание вернулось, как всегда, с наскоку.

Тит не закричал. Не разбил мебель. Не рухнул, рыдая, на пол.

Он лежал совершенно неподвижно, прислушиваясь к тихому дыханию спящей Фэрфакс, и беззвучно плакал.

«Я люблю тебя. Я буду любить тебя до конца времен».

Глава 9

Из-под двери пробивалась полоска света.

Тит постучал, раздались тихие поспешные шаги, и дверь отворилась. Кашкари совершенно не удивился его приходу, хоть и стиснул зубы — все же не каждый день властитель Державы является к другу с покрасневшими от слез глазами. Он пропустил Тита в комнату, закрыл дверь и очертил звуконепроницаемый круг.

Обстановка оказалась скудной. Кашкари предложил Титу сесть на единственный стул, а сам устроился на краю кровати.

— Ты хоть немного отдохнул? — спросил Тит.

Собственный голос звучал странно, будто связки сорваны.

Кашкари покачал головой. Он выглядел изнуренным: измученное бессонницей тело требовало отдыха, но мозг не успокаивался.

— Я пытался уснуть, но не смог, поэтому писал письма.

Одно готовое и уже запечатанное в конверт лежало на столе.

— Собираешься его послать почтой ее величества?

— Британская почта весьма надежна.

Охват и надежность почтовой службы королевства, как правило, примерно равны его могуществу.

Кашкари поднялся и подбросил угля в камин.

— А ты как? Похоже, так ничего и не сказал Фэйрфакс, иначе она пришла бы ко мне сама.

Вместо этого она крепко уснула, в благословенном неведении.

— Нет, я не смог ей сказать. Я такой же трус, как и ты, — признался Тит.

Кашкари горько усмехнулся:

— Ненавижу эти способности, ненавижу.

Тит запахнул воротник камзола. Маленькая комната была прекрасно прогрета, но ему снова стало холодно.

— Моя мать была предсказательницей и тоже ненавидела свой талант.

Кашкари потянулся к кочерге, чтобы поворошить угли в камине, но от этих слов замер и медленно повернулся.

— Во время нашего предыдущего разговора ты упомянул о давно предсказанной смерти. Ее предрекла твоя мать?

— Да.

Он тревожно округлил глаза:

— Защити меня Фортуна. Чью смерть? Твою?

Тит устало кивнул, ему было уже все равно.

Кашкари вцепился в каминную полку.

— Мне очень жаль. Очень, очень жаль.

— Мама тоже не сумела сказать мне этого напрямую, — вздохнул Тит. — Позволила дневнику решать, когда открыть правду.