Незыблемые выси

Лиходей грубо расхохотался:

— Ты что, поверил? О небо, небо. Ты правда поверил, будто эти жалкие сопли могут меня вытеснить?

Слезы покатились по лицу Тита. Он снова превратился в того шестилетнего мальчика, что в бессильном отчаянии смотрел, как его мать пожирает огонь.

— Пожалуйста, отец. Не дай ему это сделать.

Клинок впился в плоть.

— Она любила тебя, — прошептал Тит. — Любила до последнего вздоха.

Клинок пропал. Тит неверяще поднял голову. Неужели наконец получилось или это очередная жестокая игра Лиходея?

Ни то, ни другое.

В соседней камере застонала Фэрфакс. Она медленно села, держась за голову, оглядела незнакомое место.

А потом увидела Лиходея.

И содрогнулась.

Глава 22

Из Горнила Иоланта и Кашкари выходили готовые к нападению — она ожидала, что солдаты Атлантиды еще не ушли. Но в пещере, где в воздухе по-прежнему висела пыль, было тихо и темно.

Несколько минут они постояли, прислушиваясь, затем Иола очертила звуконепроницаемый круг.

— Не думаю, что здесь кто-то есть.

Уловка сработала, как и планировалось. Лиходей поверил, будто заполучил и властителя Державы, и стихийного мага, которого так давно и отчаянно искал.

— Но у нас все та же проблема, — хрипло, но твердо произнес Кашкари. — Мы пока не можем подняться на скалу.

Иоланта скривилась. Они пролетели по кругу? Еще и неизвестно, насколько в каждую сторону растянулся откос. Очевидно, за пределы их заклинаний дальнозоркости.

В беспомощное молчание ворвалось возбужденное пощелкивание.

— Что это? — спросила Иола.

— Прости. — Звук прекратился. — Когда мы в последний раз выходили из Горнила все вместе, Тит велел мне взять с луга камешек, чтобы оставить книгу «открытой».

Кашкари стал хранителем их последнего прибежища, поскольку ему, похоже, предстояло пережить остальных.

После Береговой гряды он держал книгу при себе. Тит научил его всем паролям для Горнила, а Иоланта сообщила слова, связующие их копию и той, что осталась в Державе — на тот невероятный случай, если он выйдет из дворца живым и должен будет срочно покинуть Атлантиду.

— Я перебирал содержимое своего кармана, и камень застучал о молитвенную бусину Богини Дурги.

Кашкари, как и принц, почти никогда не суетился. И то, что он опустился до столь нервных жестов, выдавало его душевное состояние с головой. Иоланта вздохнула.

И в следующий миг схватила его за тунику:

— Я знаю, как заполучить пару виверн. Или по крайней мере, где можно попытаться.

Она пробормотала нужные слова и пошарила по усыпанному булыжниками полу пещеры, нащупывая Горнило. Затем Кашкари «запечатал» книгу, и Иола отвела их к Оракулу Тихих вод.

Бассейн Оракула удерживал изображение того, кто взглянул в него последним. Именно так Тит обошел чары неповторимости, поймал ее образ и наделил ее лицом Спящую красавицу. Иоланта не знала, стукнуть его за такое или глупо поцеловать — об этом она побеспокоится позже, если это «позже» настанет. Сейчас же Иола разбила посреди пещеры палатку и закрыла ее так плотно, что свет изнутри не проникал наружу.

Пока Кашкари сторожил у входа в пещеру, она съежилась в своем укрытии под слабым магическим сиянием и изменила некоторые истории. Удовлетворившись проделанной работой, Иоланта погасила свет, разобрала палатку и вместе с Кашкари вновь вошла в Горнило.

Поскольку книгу только что «открыли заново», луг выглядел тихим и спокойным, еще не затоптанным охотниками за сокровищами. Друзья полетели к замку Спящей красавицы.

— У меня есть двусторонний блокнот, позволяющий связаться с Далбертом, — сказала Иола. — Если со мной что-то случится, возьми его. Пароль «консерватория».

— От него ведь будет мало толку, да?

— Ты бы думал иначе, если бы собирался выжить. Давай готовиться не только к смерти.

Возможно, она и не цепляется за надежду, но пока дышит — будет действовать.

Они проскользнули сквозь кольцо непроходимого шиповника, окружавшего замок, и остановились. Внизу, у ворот, лежали две спящие виверны, прикованные цепями за задние лапы.

Из Горнила можно что-то вынести. Фактически, это необходимо, чтобы сохранить его «открытым» и доступным в любой момент. Но до сих пор они брали лишь маленькие неодушевленные предметы: драгоценность Хельгиры или камень с луга перед замком Спящей красавицы.

Сейчас другое дело.

— Я упростила все, насколько смогла, — сказала Иоланта. — Если мы не сможем заполучить этих виверн, то недостойны на них ездить.

Кашкари выдохнул:

— Тогда чего мы ждем?

* * *

— Вот мы и встретились вновь, Фэрфакс. Добро пожаловать в мою не особо скромную обитель, — сказал Лиходей, само воплощение любезности и учтивых манер.

Девушка, один в один похожая на Фэрфакс, смотрела на него с отвращением.

— Как ты? — крикнул Тит. — Тебе больно?

Она тут же закрыла глаза. Конечно, ей было больно — Лиходей пытал ее, стараясь пробудить. Но она, желавшая сохранять полное молчание и неподвижность, чтобы выиграть еще время, отказалась от притворства, лишь бы уберечь Тита от неизбежных увечий.

— М-м-м, похоже, ты не слишком рада нашему воссоединению, — продолжал Лиходей. — Полагаю, тебя нельзя винить, учитывая, что должно произойти.

Фэрфакс вздрогнула, но промолчала.

— Как бы я хотел, чтобы ты сказала несколько слов по своей воле. Уже скоро я услышу твои крики. Не так ли?

Тит пошатнулся — клетка без предупреждения сдвинулась с места.

— Как ты? — снова позвал он Фэрфакс.

Она поморщилась и прислонилась к стене.

— Это не конец, — отчаянно проговорил Тит, — Еще не конец.

— Не для тебя, — согласился Лиходей. — Ты продолжишь жить, лишившись стольких частей тела, сколько можно отнять, не убив.

Тит вздрогнул. Возможно, он и не переставал дрожать с момента пленения.

— Отец, ты меня слышишь? Он уже убил женщину, которую ты любил. Пожалуйста, не дай ему навредить моей любимой. Пожалуйста!

— О, юношеская любовь, — вздохнул Лиходей. — Как трогательно.

— Мы встретились благодаря одному из маминых видений. Она написала, что я увижу порождение невероятной стихийной магии, когда проснусь в два-четырнадцать пополудни. Поэтому я приказал Далберту будить меня именно в это время всякий раз, когда бывал дома в замке. Около семи месяцев назад с абсолютно чистого безоблачного неба ударила молния. Она длилась и длилась, пока ее форма и блеск не отпечатались на радужке моих глаз. Я сел на перитона и перескочил туда, откуда ударила молния, вот тогда-то впервые и увидел ее со стоящими дыбом волосами.