Нич Ниднибай

Тёща с какой-то ещё родственницей повадилась тоже ездить в Одессу.

Мишулику опять становилось то хуже (в том числе, из-за вспышек пневмонии), то лучше.

Иногда я слышал, как он плачет: басом, словно медвежонок.

В один из дней врач сказал, что нужна моя кровь, чтобы перелить Мишуньке. Я опять увидел моего сына: чёрную головку, бледное личико. Мой Человечек плакал: ему было больно, так как переливали в вену его височка мою кровь.

Сердце вновь разрывалось от любви-жалости. Слишком часто и слишком рано моему мальчику было так ужасно больно.

Бывая в этой больнице, я узнавал от жены о страданиях и смертях других детей, так же или по-другому больных.

Душа наполнялась горечью. Я не знал, что так много и так часто страдают дети.

После переливания крови Мишунтику стало лучше. Его посмотрел невропатолог и поставил диагноз: паралич всех четырёх конечностей. Говоря мне это, жена заплакала, а у меня в очередной раз заледенило душу.

Я не знаю – есть ли Рай, но Ад, безусловно, есть. Это та ирреальная реальность, в которой я «имею счастье иметь несчастье» жить. Правда, некоторые и даже очень-очень неглупые, вплоть до гениальности, люди считают, что жизнь – это прекрасный подарок.

Но ведь иногда то, что у одних вызывает боль, другим – приносит наслаждение.

Тост

(По мотивам произведений Омара Хайяма, Льва Толстого и кинофильма «Кавказская пленница»)

Будь весел!

Этот мерзкий мир —

лишь сна короткий бег.

Настанет смерти день —

проснёшься, человек.

Как хорошо, что не рождаются навечно!

Какое счастье, что живём короткий век!

Так випьем же за то, чтобы, не дай Бог, не

нашли средство для продления жизни!

* * *

В дебрях усталости вязнет наш ангелраскаянья.О безысходность усилий бьётся со стономдуша.Где же вы? Где же Ты? Суд и Мессиястрадания.Явишься ль, Боже, скалы сомненьякруша?Но вращаешь рулеткуТыНепоспешно.И, видать, не дождёмся Их,Что потешно.

* * *

Боже! Сколько сказано слов!Сколько спето!Но кому, для чего, почему?..Ты Молчун: не даёшь никакого ответа…И не дашь?.. Никогда?.. Ни за что?..Никому?..

* * *

Всё сказано уже. Добавить невозможно.Когда покажется, – родил тыновость-мысль,Со стула встань, оденься осторожноИ к психиатру обратись.

Наконец настал день (24.08.1976 года), когда Малышика выписали из больницы, и мы приехали домой.

Махрюнтик очень плохо спал, нервничал: сопел носом и делал плавающие движения руками. Мы по ночам и днём качали его на руках. Давали ему бром, глютаминовую кислоту. Я видел, что Черноглазик очень болен, но верил, что теперь, когда он дома, и мы будем лечить его, ему будет становиться лучше и лучше. Он ел очень мало: ему было тяжело глотать (паралич горла), часто срыгивал, рвал, и, из-за всего этого, плохо набирал вес.

Когда мы начали его подкармливать (с трёх месяцев) молочными смесями, Маняшка немного поправился. Личико у него стало кругленькое, даже щёчки появились, хотя тельце худенькое оставалось (гипотрофия второй степени).

Фигурка же у Мишутки красивая, чисто мужская: таз узкий, плечи широкие, всё пропорциональное. Спинка и ручки волосатенькие (таким и родился).

Вот и теперь, когда я, наконец, нашёл время описать всё, что произошло, мы продолжаем лечить Мишульку.

Я завёл дневник его лечения.

То ли начался новый круг мучений, то ли старый продолжается: тестя засудили на десять лет за приписки.

Ко мне он относился хорошо, и я его уважал, но был мне непонятен и не вписывался в мои представления о евреях (несмотря на все предупреждения Люсика): любил выпить, покутить, «пошершеляфамить».

Написал письмо в Москву. Брежневу. С описанием нашего положения и просьбой помиловать тестя.

Вызвали в военкомат. Думал – заберут на сборы. Но завели в какую-то комнату с интеллигентно слащавым мужиком, который мягко предложил мне: или «стукачество» для КГБ, или то же самое. Короче, совершенно свободный выбор.

Что интересует КГБ? Да пустяки: всё подозрительное ну и, в том числе, если, может, кто в Израиль засобирался. Потом отпустил недолго подумать.

Вот думаю. И думаю я так: «Если скажу правду, то меня расстреляют, а если неправду – то повесят. Буду себе молчать. Может, забудут?».

Не забыли. Что-то я не припомню, чтобы Штирлиц что-либо забывал. Позвонили. Голос ещё интеллигентней стал:

– Ну что?

Я говорю:

– Да вот, думаю.

А голос:

– Ну-ну. Приходи завтра в военкомат, вместе подумаем.

Опять думаю. И думаю я так: «Откажусь?.. А как же мой маленький больной мальчик без меня?! Подозрительного у нас, – как точек в континууме теории множеств: вон даже воробьи подозрительно свободно чирикают (недаром их приличные люди из моей прошлой абитуриентской жизни «жидами» называли)… А про Израиль… Могу я хоть что-нибудь забыть, в конце концов?! Не Штирлиц же… Вдруг сумею повесить клипсы на КГБушки?.. Из «лапши»… При случае, может, и за тестя попрошу».

Пожар был на заводе. Говорят, что какой-то пьяный идиот забыл сигарету потушить… Жутко подозрительно: ведь в нашей стране пьянство и проституция уже давно искоренены (остались только умеренно трезвые и бл…ди)… Яи «настучал» про это… Всё было, словно у порядочных: на бумажке с подписью. «Начальники» молча взяли бумаженцию и, видимо, потом долго молча же материли меня. До такой степени, что я почувствовал себя матёрым внештатным агентом КГБ и стал думать, чего бы ещё нафантазировать…

…Видимо, отвязались. Уж очень долго не звонят. Может, поняли: судя по фильмам, там неглупые пацаны? А может быть, случайно, порядочный кто попался?.. Или ветры каких-то перемен задули?.. Или еще припомнят?.. Если до Троцкого добрались… На меня не то что ледоруб – маникюрную пилку пожалеют… Старой калошей прибьют…

…Тестя так и не помиловали.

Я сегодня ударил ладонью по щёчке моего Малыша! Он не открывал рот для еды. Сжал губы, и всё вылилось на него и на пол.