Нич Ниднибай

Крохотное, но едрёно-ядрёное напутствие начинающим коричневеть садистам

Значит так. Начинайте с несложного:Пристрелите пару евреистых(Коли нечем стрелять, то повесьте их.Для потехи – и за ноги можно).А теперь о интимном: пытайте по-разному.Без «банала»: себя ж услаждаете.Например, если иглы под ногти втыкаете,То потом нестандартно выбейте глаз ему.Получив же влюблённую пару,Хорошо бы связать их вместе.Пусть попялят на дружку «фары».Постарайтесь держать их так с месяц.В каждом деле нужна капля дерзости,Ну, чтоб жизнь была бывам в радость.Не достигнуть садисткой свежести,Не любя страстно делать гадость.

Не поступил. Тошно. И стыдно перед родителями. Надо было набрать 15 из 15, а у меня только 12. Возвращаюсь домой.

Дадут ли на следующий год ещё раз попробовать?.. Или заберут в армию?..

* * *

Уберите свои датчики!Что карманите в моём сердце?«Подъевреивал» я удачу,А «съевреил» в котёл дверцы.

Приехали в село на комбинат провести телефон для директора. Дядя Саша (так я называл старшего надо мной смуглого, высокого, симпатичного монтераеврея) попросил секретаршу-нацменку, которая, приняв его за своего, уже начала с ним заигрывать, сказать, что приехали монтёры, и назвал свою фамилию. Она зашла к директору…

…Вышла оттуда с надменным лицом и произнесла:

– Директор сказал, что сегодня не надо, а завтра пусть пришлют кого-нибудь другого.

Вышли на улицу – по радиоточке Ойстрах играет на скрипке. Дядя Саша говорит:

– Вот умел бы ты так на скрипке играть – не работал бы монтёром. Жлобство, пьянь, похабщина.

На следующий день еду в то же село с другим старшим. Он, дыша на меня перегаром, цедит:

– Что не пустили его? Чтоб знал, как дурить нас, православных. Правильно?..

Вернулись из села, а во дворе управления стоит жена «телеграфного столба» и жалостливым голосом мне:

– Синок, цеж воно… на вашому жидивському кладбыщи… багато памъятныкив побилы».

Вновь плацкарта в Ленинград. Только успел отвертеться от советской армии – израильская преподнесла сюрприз. С одной стороны приятно: за шесть дней размолотили кучу арабских армий. А с другой – теперь опять, наверное, фиг поступишь в институт.

Поступил всё же! Правда, если б не лучеглазая красавица, Марина, то сейчас было бы неизвестно: устная физика – 5, устная математика – 5, а в письменной математике – решил все задания правильно, но в последнем, когда отпущенное время уже закончилось, я впопыхах написал неправильный ответ.

Однако теперь поступил наверняка: простили ошибку!

До сих пор я думал, что еврейки не бывает красавицами: слишком умные… Ан нет! В ней – и то, и другое.

И бывают, видимо, также еврейки с тем, но без другого… Или без того и без другого…

* * *

Волны задницей прибояДавят зыбкость берегов.Солнце раскалённо воет,Тучку светом проколов.И застывшим коромысломЖрёт сверкающую синьОслепительная птица…Жизнь – борьба, куда ни кинь.

Опять общежитие. Опять четверо. «Старик» – двадцативосьмилетний студент, любящий выпить и «вслепую» легко выигрывающий у меня в шахматы, хотя я считал, что играю неплохо. Коля – не по годам задумчив. Основное положение – горизонтальное. Особенно, перед экзаменами, которые, по его мнению, нужно переждать, как пережидают осень или зиму. Толик – умён, высок, замкнут, с затаённым желанием «пробиться». Может на спор съесть за один присест девять эклеров. Ия – неруссконосый еврей, у которого, как выяснилось из походов на «подкормку» к родителям Марины, от смущения пропадают все мысли, и начинает жутко бурчать в животе (до такой степени, что однажды дядя Миля, отец Марины, подмигнув Марининой маме, тёте Зине, повёл меня прямо из-за стола в туалет).

Ночью приходили две проститутки. Одна подошла к Старику, а другая ко мне, стащила с меня одеяло и спросила, как меня зовут. У меня страшно забурчало в животе…

Потом Старик выяснил, что они ошиблись дверью: их пригласил Славик, красавец, сексуальная гордость института, владевший папой – секретарём обкома в Белоруссии.

Старик пошёл их проводить и заодно, может, выпить. Утром он рассказывал, что «девочки» подрались из-за того, кто будет спать со Славиком, а кто с ним, Стариком. В результате обе спали со Славиком и остались довольны.

Подружился с Димкой из нашей группы. У него мускулатура, как у Тарзана. Качается штангой. Полощет нос солью. Говорит, что в детстве был очень хилым. Иногда подрабатывает тем, что достаёт на спор задницей потолок в узком коридоре общежития.

Сошлись на том, что оба любим пофилософствовать.

Родителям

Всё в порядке, мои дорогие.Дождь всё также стучит мне в окно,И его косолапые ливниНашептали мне это письмо.Разве мало на свете печалей?Разве мало их было у вас?Что ещё бы вы мне рассказали?Что ещё бы спросить мне у вас?О себе и писать-то противно.Я всё так же здоров и умён.Поглощаю в обед витамины,Зубы чищу всегда перед сном.А у вас как? Всё так же тоскливо?Тяжело и вставать, и уснуть?И купаться опять без отлива?И смотреть кинескопную муть?«Старичочки» мои золотые,Я-то думал, что всем помогу.Я ведь думал, что всех осчастливлю.А выходит – я лгу, просто лгу.Ну да ладно, всего не распишешь.До свиданья, знакомым «привiт».Помогай им, сестрёнушка. Слышишь? Всех целую. Ваш сын, Леонид.

Автопортрет

Глаза, как у коровы…Седые кудрева…Так организм здоровый…Вот разве голова?..

В голове муравейник: раньше науки разделялись. Понятно было, где математика, где физика, где химия.

Углубляясь-расширяясь в своих познаниях, я не мог понять умнею я или глупею.

Химия, внедряясь в электронные оболочки атомов, превращалась в физику; физика, заполучив теорию относительности, вместе с пространством принимала облик геометрии-математики, которая симметрией, экспериментами теории вероятностей, выводом законов сохранения, опять становилась физикой, уже неотличимой (со своими квантами, элементарными частицами и причастностью к космологии) от философии.

Непонятно было, где кончается физика и химия и начинается биология. Где кончается биология и начинается история.

* * *

Кто пуст, тому в толпе привольно:С толпы по слову – мозги полны.

* * *

В познании горе? Счастье в неведеньи?Угрюмым кажется нам мир,когда простейшее явленьеДоводит нас до утомленья.

* * *

Друзья, скажу вам кратко я:«Кто травит речи сладкиеИ рвёт слонов в словесной муке,На деле убивает муху».

* * *

Великий Гейне, хворост строфПодкинь мне. (Полных тайной грусти).Я из него нажгу костров,И ангел в рай меня пропустит.

* * *

Бойтесь, бойтесь скуки:Тихонькая жутьСоблазняет, сука,Заживоуснуть.