Ничего не скажу

Я молчу и вдруг выдаю неожиданно сам для себя:

– Вы – товарищ Огурцов.

Что тут началось! Зал буквально взорвался всяческими воплями:

– Сам ты Огурцов!

– Долой небритых!

– Бей очкарей!

И тому подобное.

И здесь я проснулся. В ужасе. А ведь Фрейд – это и есть товарищ Огурцов от психологии. Сон-то был вещий. А невещих снов не бывает. Я теперь это точно знаю.

Много лет я записываю сны. Конечно, не так регулярно, как, например, Лев Николаевич Толстой, который считал, что всякое его литературное откровение – технологический прорыв и инновация в области духа.

Я свои сны то месяцами записывал, то годами забывал записывать. Но кое-что все-таки собралось.

Мои сны – образец тупого мещанства. Они примитивны. Они прозрачны и лишены всякого подсознания. Мне стыдно за них.

Судите сами. Один из последних экземпляров.

В Америке переизбрали президента. Был Дональд Трамп, стал Джозеф Байден. Ну, шило-мыло. Разница между кандидатами в президенты США всегда примерно такая же, как между кока-колой и пепси-колой.

И вот что же мне снится, «небритому очкарю с комплексом писателя»?

Мне снится, что я сижу на скамеечке в Битцевском парке, жуя шаурму, и ко мне подходит бабушка в американской бейсболке. Симпатичная, чем-то похожая, пардон, на меня. Но без небритости.

– Ну что, сынок, – говорит она мне с американским акцентом, – что будет дальше с нашей Российской Америкой?

Я в шоке. Молчу. А потом (опять же – неожиданно для себя) заявляю:

– Байден и Трамп поженятся и возьмут совместную фамилию «Кащенко».

– О’кей, – отвечает задумчиво бабушка в бейсболке. – Зэтс гуд.

И уходит, звеня, как цикадами, скандинавскими палками.

Я не буду перечислять вам все мои сны. Их много. Приведу несколько примеров.

Пример первый.

Я заблудился в метро. Какие-то неизвестные станции. То ли станция Белорусская, то ли – Алексеевская… Машинист объявляет: «Станция Хренотёрово»…

Я решил выйти из метро. Выхожу. Вижу Питер! Эрмитаж! Что такое?! Стоит милиционер. В виде Мухомора из «Ментов». Я:

– Товарищ Мухомор, где я?

– А вы кто? – спрашивает Мухомор, протирая очки листом клёна.

– Я – Вова.

– Товарищ Вова, все в порядке. Вы на Родине. Товарищ Собянин в прошлом семестре соединил Московское метро и Питерское метро веткой сакуры. И назвал её «Хренотёрово». Вам все понятно?

– Всё, товарищ Мухомор.

– Так идите и работайте. Вызовите мне, кстати, Лёху Николаева и Настю Каменскую.

Просыпаюсь в поту, потому что ни Каменскую, ни Лёху я позвать не имею никакой возможности.

Как вы протолкуете этот сон? «Сериалов обсмотрелся»? Хорошо.

А где тут Фрейд?.. Зигмунд, блин…

Далее. Меня вдруг позвали работать в Молдавию с окладом на девять рублей пятьдесят копеек выше, чем в Москве. Я приезжаю в Молдавию на велосипеде, захожу в здание правительства, которое точно соответствует моей веранде на даче. И глава правительства в виде Горбачёва говорит мне:

– Мы вас не берём. У вас обнаружены ковидные блохи.

Проснулся, опять же, в поту. И что это? Эхо пандемии? А где же гениальный Фрейд с его искрометным «Толкованием сновидений»?

Сон третий (положено примеров приводить по три).

Меня посылают от некого издательства «Савва унд Муся» на Камчатку за инжиром. На Камчатке – фантастический урожай инжира благодаря гейзерам. Гейзеры греют корни инжира, и инжир вырастает размером с верблюда. Об этом сообщило агентство «Блумберг». Я срочно лечу за камчатским инжиром. Но мой рейс почему-то объявлен не на Камчатку, а на Сахалин. Выясняется, что на Сахалине выращен рекордный урожай японцев. Мне строго запрещено их собирать.

Разумеется, пробуждаюсь в поту. В холодном, по классике.

Ау, Фрейд! Где ты? Сахалин – это сублимация Камчатки? Инжир – это фаллос? Тоска от тебя исходит, Фрейд, с твоими толкованиями.

Всё, заканчиваю.

В моём рассказике нет никакой морали.

Я всего лишь хочу сказать простую вещь: сон – это просто сон. Про не сон, но все равно сон. В том смысле, что сон про не сон есть сон, а не сон про сон есть не сон, как и сон про не сон.

Смотрели «Волшебную лампу Алладина»? Там принцессу убеждают, что ей все приснилось.

Давайте договоримся: весь этот кошмар с ковидом, удалёнкой и прочими вакцинами нам только приснился, как в сказке. Давайте дружно проспимся, а потом проснемся.

Это был всего лишь сон. Про не сон. Давайте сделаем так, чтобы это транснациональное сонное марево скорее рассосалось.

И будем жить дальше. Под голубым небом. В бору с рыжими соснами. И будет журчать река, и будет пахнуть костерком. И мы будем наминать картошку с тушенкой, как матерые гастрономические алхимики. А вокруг будут родители, жёны, дети, друзья, собаки и кошки. Не считая хомячков и попугаев.

И без всяких пронесонов и писькиной фрейдятины.

Ничего не скажу

Антонина Сергеевна Гуняшкина – это консьержка в доме, в котором я жил десять лет назад. Я довольно часто меняю место жительства. Так уж сложилась жизнь.

На вид Антонина Сергеевна – что называется, божий одуванчик.

Было ей тогда где-то под восемьдесят. Смотришь на нее – и мурашки умиления бегут, как некие наномустанги от гипофиза к копчику.

Глазки – васильки. Носик – опёночек. Ротик – с икоркой бутербродик.

Но когда Антонина Сергеевна начинала говорить, вернее, вещать, вспоминаешь, бывало, всю русскую классическую литературу, от Лескова с Гоголем до Маяковского с Бродским.

И все – от Лескова до Бродского – отдыхают.

Собственно говоря, не было бы таких Антонин Сергеевн – не было бы и великой русской литературы. Потому что великая русская литература – это малюсенькая верхушка айсберга, а вот весь миллионнотонный айсберг, который, разумеется, не получает никаких давно уже безнадёжно протухших нобелевских и других премий, – это все те же наши русские консьержки, шофёры, слесари, свекловоды, сержанты, бомжи… Дальше можно было бы извести сотни страниц текста, чего я делать не хочу.