Ничей (отрывок)

– ... И как выскочит из темени амбарной, а нож-то при нем! Как хватил Лобана головой о лицо, да как Пречистя пальцем продырявил, да как дернул, что кость треснула вдвое...

Княжь потемнел лицом, зловещая улыбка заиграла на губах. Дружинные недобро засопели, завозились на местах, зароптали. Безрод презрительно скривился. Дурачье о мечах да в бронях! Вокруг пальца обвести, что от слепого убежать!

– ... А на меня ножом махнул! Да не на того напал! Мои ноги быстрее чем его руки!

Дружинные кое-где заржали, ровно жеребцы. Безрод повернулся к четвертому и цыркнул сквозь зубы слюной, прямо песнопевцу этому под ноги, да по тому как заскрипел зубами княжь, как мощно выдохнули обозленные дружинные понял, что нажил столько врагов, что не расхлебаться с ними за всю жизнь. На княжьем суде да в княжьем присутствии плевать на княжий же двор чуть не в ноги княжу, да с такой личиной, что ножом только и соскребывать - то верх безумия. А может просто равнодушия к жизни. Жизнь не в радость, а смерть не в тягость! Никакое дело не заставит шею гнуть!

Как княжь сдержался, как не объявил тут же виноватым - то богам только и ведомо. Верное замыслил что-то. Ишь как улыбку в бороду спрятал!

– ... А как выронил Лобан калиту-то, этот руку протянул, шасть и в плащ свой обернул. Подальше от глаз, значит.

– Разверни.
– княжь процедил, поворачиваясь к Безроду.

Ну вот и все! Безрод улыбнулся небесам. И сколь ни толкуй, что твое, не поверят. Теперь не поверят. Вытянул руку в сторону, разжал четыре пальца из пять, плащ, повисший на пальце как на крюке, опал, на лету развернулся и на землю, негромко звякнув, упала калита. Она никогда не звенела громко и полновесно. Никогда.

– Лобанова?

– Она!
– закивал четвертый.

Не тряси головой, дурень, мозгу вытрясешь. Безрод усмехнулся, хуже уж всяко не будет, плюнул видоку на сапоги.

– Да ты ополоумел, безрод!
– рявкнул какой-то дружинный, не выдержавший дерзости. Ничей и ухом не повел, смотрел на княжа мрачнее тучи. Княжь жестом успокоил дружинных, прищурился.

– Так скажешь кто ты? Иль княжь недостаточно хорош, чтобы ответ держать?

– Безрод я и есть.

– Да ну?

– Подковы гну.
– буркнул Безрод под нос. Княжь и не услышал ничего, только бормотание какое-то.

– И впрямь никого родных? А какого роду племени?

Безрод только плечами пожал.

– А калита, конечно, твоя?
– княжь мало не смеялся, а дружинные, все как один, ехидно ощерились.

Ничей насупился. Вот к чему ведет! Мол, знаем мы все, скажи еще всю жизнь копил.

– Моя!

– Сколь там рублева?

– На справу хватит.

– Что скажешь?
– княжь вытянул палец к видоку.

– Справу?
– аж задохнулся праведным гневом четвертый.
– За лошадьми поутру собрались. На четыре коняки и наскребли. Небось в порубе по щелям остальное рассовал!

Безрод промолчал. Все, считай, потерял, а затеять спор - и достоинства лишиться.

– А откуда ты в город явился?
– княжь так ядовито улыбнулся, так мило и паточно, что у Безрода под ложечкой заныло. Пакость готовит, не иначе.

– Волочков я человек.
– скрывать толку нет. Уже, верное, сам знает.

– Так ведь пала Волочкова дружина! княжь с улыбкой оглядел воевод и бояр. Те согласно закивали.

– Дружина пала, а я остался.

– А как же так вышло?
– княжь спрашивает, а будто нож в сердце вонзает, колом осиновым к земельке прибивает. Что ни скажи - одно и выходит.

– А так и вышло!
– огрызнулся Безрод.
– В сече уцелел.

– А правда ли то, что ты незнамо какого роду племени? А может знамо то?
– все дворище сообразило наконец куда княжь гнет, возмущенно загудело.

– Не ведомо то ни мне, ни кому еще.

– А может как раз...
– княжь взял паузу, все дворище замерло.
– ... полуночник ты? Потому и жив остался? Сам навел, вот свои и пощадили?

Безрод побелел от ярости. На подгибающихся ногах шагнул к княжу. Тот сидел спокойно и бровью не повел, но будто стена встали с обнаженными мечами дружинные перед княжем. Сам не бросится - не зарубят, до конца еще далеко, приговор еще не оглашен. Замер Безрод после шага, да не потому, что побоялся. От злости так полыхнуло в голове, чуть душу богам не отдал, упал бы не обопрись на меч. Встал перед княжем, зашатался, глаза искры метали, зубы скрипели.

– И сказать-то нечего.
– княжь с притворной жалостью покачал головой, показывая всему дворищу пальцем на Безрода.

Есть что сказать, княже, есть, вот только опираюсь на слово свое, а забери его и упаду. На слове своем только и стою, а слово мое длинно, сизым отблескивает, черен костью выделан, лезво узором ледяным травлено. Вот тебе мое слово.

– То-то за эйяра давеча на пристани встал!
– вспомнил кто-то из бояр.

– Может и эйяр я.
– мрачно процедил Безрод.
– Да только когда без суда у тебя купцов бьют, и тебе чести немного.

– Тебя-то по суду побьют.
– пообещал княжь.

– Они не кончили, так ты добьешь. Безрод кивнул в сторону мертвецов и покачнулся. Если бы не меч, упал дружинным в ноги.

– Так то они против тебя зло умыслили? с притворным удивлением воскликнул княжь.

– Они.

– Оно и видно.
– все дворище грянуло хохотом, Безрода едва с ног не снесло этим ревом. Устоял.

– А пояса пошто себя лишил?

Безрод промолчал. Слова бесполезны. И не успеть княжа за глотку взять. Не успеть. Те молодцы костьми лягут, а княжа не дадут.

– А не потому-ль, чтобы с глаз людей дружинных долой исчезнуть, мол, как и не было такового и ни в чьей дружине боле не всплыл? Будто полег со всеми в той сече. А что ходит по свету голь перекатная, так, мол, кому какое дело?

Все-то ты, княже, уже решил, все-то тебе ясно. Да только не пойду я в поруб. Не пойду. Тут лягу, под мечами твоих дружинных, положу сам сколь смогу и лягу. Не свою, Тычок, ты погибель чуял, а мою. Только ты может и вспомнишь добрым словом, да боле некому.

Княжь поднялся, дворище замерло. Все ясно, как день белый. Не будет пытания судьбы один на один. Княжь только и сказал:

– Повинен!

Вот и все! Все дворище шумно выдохнуло.

– То ли сказал ты, княжь, что повинен я в двух смертях?
– Безрод свел брови на переносице, а все морщины проступили так четко, будто из дуба лицо резано.

– Да.

– То ли сказал ты, княже, что и в погибели Волочковой дружины я повинен?

Ворожцы, уже было изготовившиеся посохами освятить приговор княжа, замерли с поднятыми руками. Верховного ворожца, Стюженя среди них не было.

– Да.
– княжь помялся, но выдавил из себя и этот приговор.