Нидерландская революция

Сам Гембизе отлично понимал, что город неминуемо должен будет сдаться. Он вступил в переговоры с Фарнезе и заявил, что «готов стать покорным слугой его высочества», если протестантам будут сделаны некоторые уступки [542] . Но еще далеко не все жители пали духом. Ужасный голод, приводивший одних в отчаяние, ожесточал других, доводя до исступления их ненависть против Испании и их религиозный фанатизм. Вопреки всякому здравому смыслу они все еще продолжали надеяться. Даже убийство принца Оранского не привело их в замешательство: 28 июля гентское городское управление выразило от имени города соболезнование Морицу Нассаускому и приветствовало его решение продолжать борьбу против испанской тирании. Царившее в связи с осадой лихорадочное возбуждение приводило как к геройским поступкам, так и к приступам жестокости. 4 августа взошел на эшафот Гембизе, приговоренный к смерти за измену. Многие, подозреваемые в измене, были казнены или подвергнуты пыткам. Между тем голод делал свое дело, и 18 августа Термонд, гарнизону которого не платили жалованья и который Рихове оставил на произвол судьбы, попал в руки испанцев. С этого момента Генту, окруженному со всех сторон и изнемогавшему от жесточайших мук голода, ничего более не оставалось, как сдаться на милость победителя, терпеливо следившего за его медленной агонией.

542

Kervyn de Lettenhove, Documents..., p. 311.

Переговоры начались 1 сентября 1584 г., и заключенный 17 сентября мир поразил даже самих осажденных [543] . После столь ожесточенного сопротивления, после стольких ударов, нанесенных католикам, после стольких проявлений неуважения по отношению к королю они ожидали примерной кары или во всяком случае таких унижений и наказаний, которым подверг их отцов Карл V в 1540 г. Исключительно ловким маневром Фарнезе обманул все их опасения, и его великодушие произвело тем более сильное впечатление, что оно было совершенно неожиданным. Как Турнэ, Ипру и Брюгге, он даровал и Генту всеобщую амнистию. Все существовавшие до восстания кутюмы опять были введены в действие. Город должен был заплатить 200 тыс. золотых экю и выставить трех заложников, которых герцог помиловал, чтобы иметь возможность возвестить всему миру, что гентское восстание было делом лишь небольшой кучки мятежников, Просьба протестантов разрешить им отправление их богослужения в церкви ли, в частных ли домах или даже в открытом поле [544] была решительно отвергнута, но им предоставлен был двухгодичный срок «для решения, хотят ли они жить, исповедуя древнюю, римско-католическую, апостольскую религию». Наместнику католического короля невозможно было идти дальше, не рискуя быть дезавуированным своим повелителем. Он настолько хорошо сознавал всю чрезмерность уступок, сделанных им повстанцам, что поспешил извиниться за это перед Филиппом II [545] .

543

«Bulletin de la Commission royale d'Histoire», 8-`eme s'erie, t. XIII, 1872, p. 104.

544

Ibid., p. 108.

545

Ibid., p. 109. Фарнезе тщательно подчеркивал при этом, что сдача Гента была необходимым условием для успеха военных операций против Антверпена.

Потеря Гента была для повстанцев юга более важным событием, чем происшедшее за несколько дней до этого убийство принца Оранского. По существу Балтазар Жерар совершил совсем ненужное преступление, ибо Вильгельм, которого испанцы упорно продолжали считать вождем восстания, фактически больше не руководил им. Его политика национального единения, как мы видели, потерпела крушение еще до его смерти. Она непрерывно теряла почву в течение последнего года, и медленное передвижение принца Оранского из Брюсселя в Антверпен, а потом из Антверпена в Голландию знаменовало собой, так сказать, отдельные вехи этого отступления. Призыв герцога Анжуйского был последней попыткой, худо ли, хорошо ли, восстановить «объединение всей страны», но оказался для него лишь последним ударом. Никто не думал больше об «общей родине». Голландия и Зеландия оторвались от остальных провинций и не посылали им на помощь ни войск, ни денег. В 1584 г. они опять находились в том же положении, как в 1572 г., и принц Оранский, которого они опять призвали к себе, с этого времени полностью отдался служению их делу. Он был одно время правителем Нидерландов в целом; теперь он стал штатгальтером только приморских провинций. Отныне он действовал заодно лишь с их провинциальными штатами, энергия, сила и решительность которых еще более оттеняли бездеятельность и бессилие генеральных штатов или, вернее, жалких остатков бежавших в Голландию генеральных штатов, которым больше не повиновались территории, которые они якобы представляли.

После смерти принца Оранского генеральные штаты решили продолжать борьбу [546] , но у них не было для этого никаких средств. Проблематичная помощь Франции была их последним якорем спасения. Еще до получения известия о смерти герцога Анжуйского, умершего 10 июня от чахотки [547] , они решили (25 апреля) признать Генриха III его эвентуальным преемником и согласились таким образом на ту личную унию между Нидерландами и Францией, которой так тщательно пытался избежать Бордоский договор [548] .

546

М. Гойзинга доказал «Bijdragen voor vaterlandsche geschiedenis», 1907, что решение это было принято не голландскими штатами, а депутатами генеральных штатов, в числе которых находились также депутаты Брабанта, Фландрии и Мехельна, жившие тогда в Дельфте.

547

Во время болезни он не прекращал переговоров с генеральными штатами. P. L. Muller, Bijdragen tot de geschiedenis der scheiding vap Noord- en Zuid-Nederland, «Bijdragen voor vaterlandsche geschiedenis», 1904.

548

Muller et Diegerick, Correspondance..., t. V, p. 687.

Это отречение от собственных решений достаточно убедительно свидетельствовало о царившем в их среде замешательстве. Но оно не могло их спасти. Генрих III не только не помышлял о нападении на Испанию, но вынужден был сам обороняться от нее, 31 декабря 1584 г. Филипп II, мстя Людовику и Генриху Валуа, вступил на основании Хуанвильского договора в союз с Гизами и французскими католиками. Вместе с ними он стал готовиться к войне с гугенотами и с наследником престола, королем Генрихом IV Баварским. Поэтому для французского короля стало невозможным какое бы то ни было вмешательство в нидерландские дела. 10 марта 1585 г. он формально отказался принять верховную власть над Нидерландами [549] .

549

Kervyn de Lettenhove, Les Huguenots et les Gueux, t. VI, p, 594.

^{Антверпенская крепость (старинная гравюра)}

Такое стечение обстоятельств было очень благоприятным для Фарнезе. Отвоевав назад Фландрию, он должен был теперь завладеть только Брабантом, чтобы закончить покорение южных провинций. Два старейших и преданнейших соратника принца Оранского — полковник ван ден Тимпель в Брюсселе и Марникс, занимавший пост первого бургомистра в Антверпене, — смело ждали нападения. Герцог Пармский обнаружил в этом деле весь свой талант. По усвоенному им обычаю, он ограничился в отношении брюссельского гарнизона тем, что изолировал его путем блокады, а все свои силы сконцентрировал на взятии Антверпена. В данном случае дело шло уже не о простой, обычной блокаде. В дополнение к крепостным укреплениям здесь были сделаны помимо того еще большие наружные работы, среди которых выделялись новые форты Лилло и Лифкенсгек, и кроме того была затоплена значительная часть окрестностей. Антверпенский гарнизон, состоявший из французов под начальством сына Ла Ну Телиньи и шотландцев под командованием Бальфура, был достаточно многочисленным и воинственным, чтобы делать вылазки против осаждавших; кроме того ждали еще подкрепления из 1 500 англичан, обещанных фламандской и валлонской консисториями в Великобритании, и, наконец, самое главное заключалось в том, что Шельда, шириной здесь с морской рукав, должна была на неопределенное время обеспечить снабжение города продовольствием, так как у. королевской армии не было военных судов для охраны узких мест реки. Но военное искусство преодолело все трудности, и итальянские инженеры Фарнезе превзошли самих себя. Солдаты превратились в землекопов. «Пармский канал», прорытый через всю Ваасскую область, дал возможность, не подвергаясь обстрелу крепостных орудий, провести плоскодонные лодки и другие материалы, необходимые для заграждения реки. Эта операция, начатая в сентябре 1584 г. и считавшаяся невыполнимой, была закончена 25 февраля 1585 г., несмотря на трудности естественного порядка и на противодействие со стороны флота осажденных. Проведенная поперек Шельды плотина неминуемо должна была повлечь за собой сдачу города, так как она преградила доступ судам, доставлявшим городу продовольствие. Осажденные пустили в ход все средства, чтобы уничтожить ее. Но она стойко выдерживала огонь неприятельских брандеров и попытки взорвать ее адскими машинами.

Тем временем 25 февраля брюссельцы, доведенные голодом до полного истощения, направили послов в главную квартиру Фарнезе, в Неверен, просить мира. Они добились его 10 марта на еще более выгодных условиях, чем гентцы [550] . Герцог по-видимому хотел подавить своим великодушием защитников Антверпена. Принимая во внимание обеднение города, он освободил его от всякой военной контрибуции, обещал не расквартировывать в нем войск и обеспечил гарнизону возможность отступления со всеми воинскими почестями. Сван ден Тимпелем обошлись с полным уважением и его настоятельно просили передать мирные предложения Марниксу. Несколько дней спустя он произнес перед собравшимися в Антверпене представителями брабантских провинциальных штатов речь, полную горьких обвинений, в которой жаловался на то, как его завлекли лживыми обещаниями, а затем самым постыдным образом оставили без помощи в тяжелом положении [551] .

550

«Bulletin de la Commission royale d'Histoire», 3-`eme s'erie, t. VIII, 1866, p. 405.

551

Ibid., p. 420.

И действительно, по-видимому он был прав. Сами антверпенцы начали уставать от сопротивления, вся тяжесть которого обрушилась на их плечи. Хотя генеральные штаты и поручили графу Гогенлоэ в январе 1575 г. сделать попытку диверсии в направлении Буа-ле-Дюк, но за недостатком сил она закончилась крахом. Несмотря на стратегическое значение Антверпена, прикрывавшего границы Голландии и Зеландии, последние не могли решиться послать ему серьезную помощь. Они использовали свои войска только для самообороны и в связи с некоторыми демонстративными передвижениями испанцев на Исселе направили свои войска на Зютфен, вместо того, чтобы двинуть их против линий Фарнезе. Наконец, отступление Генриха III рассеяло последние иллюзии относительно французской помощи. Кроме того с момента взятия форта Лилло, как раз в день убийства принца Оранского, уныние стало постепенно охватывать население. Богачи тайком трусливо покидали город. Между гарнизоном и вооруженными гильдиями города усиливались раздоры. Частные интересы постепенно брали верх над интересами самоотверженной защиты. Мясники воспротивились затоплению некоторых польдеров, на которых паслись их стада. В апреле безуспешное применение адской машины Джаннибелли, а затем плавучей артиллерийской батареи, которая стоила больших денег и которой присвоили знаменательное название «конец войны», привели к горькому разочарованию и к крушению надежд на освобождение течения Шельды. А через несколько недель, 26 мая, Фарнезе, после кровопролитного сражения, захватил плотину Каувенстейн. С этого момента окруженному со всех сторон городу ничего больше не оставалось, как покориться своей участи.

Марникс уже давно предвидел роковой исход. Уже 23 мая он писал герцогу Пармскому, что можно было бы договориться ценой «некоторых религиозных свобод» [552] . Он высказывал при этом надежду, что «всемилостивый бог просветит сердце короля», склонит его к веротерпимости и приведет таким образом к всеобщему примирению протестантских провинций. Не было больше в живых принца Оранского, который увлек бы своим примером и поддержал бы этого подвижного, но не энергичного человека. Общественное мнение в Голландии и Зеландии считало поведение Марникса изменой. Но не упрекало ли оно в прошлом году гентцев в трусости? [553] Оно забывало о том, что южные города, всецело предоставленные самим себе, не в состоянии были без конца оказывать сопротивление, не получая ниоткуда помощи, и что от них нельзя было требовать больше самопожертвования, чем сами оказывали по отношению к ним. 17 июля Мехельн сдался Фарнезе, и это еще более ухудшило положение Антверпена [554] . О этого момента голод был в ближайшее время неминуем, и не было никаких сомнений, что он заставит народ потребовать мира, какой угодно ценой.

552

Lacroix, Oeuvres de Marnix, «'Ecrits politiques», p. 299; cm. Ibid., p. 239, «Апологию» Марникса.

553

«Bulletin de la Commission royale d'Histoire», 3-`eme s'erie, t. VIII, 1866, p. 424.

554

«Bulletin de la Commission royale d'Histoire, 3-`eme s'erie, t. XIII, 1872, р. 130.

Городскому управлению Антверпена было ясно, что сепаратный мир повлечет за собой гибель города, ибо зеландцы не преминут воспользоваться случаем и закроют Шельду к вящей выгоде своих и голландских портов. Поэтому посланные 8 июля к герцогу Пармскому депутаты просили его заключить общий мир, который охватил бы как Соединенные провинции, так и Антверпен [555] . Эти предложения, разумеется, не имели никаких шансов на успех. Поэтому 17 августа пришлось пойти на капитуляцию, которая в основном совпадала с условиями сдачи других городов, если не считать пункта о сроке, предоставленном протестантам для эмиграции или перехода в католичество, который, ввиду значительного количества их, был доведен до 4 лет [556] .

555

Ibid., t. XII, 1871, p. 229.

556

Ibid., p. 285.

Падение Антверпена было апогеем славы Фарнезе. Вся Европа с неослабевающим вниманием следила за всеми перипетиями осады, которая стала знаменитой в истории военного искусства. Несмотря на то, что она не сопровождалась таким героическим сопротивлением, какое оказали в свое время Гарлем и Лейден, трудности этой операции, сила и огромные размеры крепости, изобретательность и искусство, выказанные в равной степени как нападавшей, так и оборонявшейся стороной, сделали осаду Антверпена одним из самых блестящих военных эпизодов того времени. Поэтому герцог решил придать своей победе необыкновенный блеск. Оставаясь искусным политиком даже в разгар своего торжества, он предусмотрительно устранил из пышного кортежа, сопровождавшего его по улицам города, всех итальянских и испанских офицеров. За ним следовала лишь примирившаяся с Испанией бельгийская знать — представители родов Шимэ, Эгмонтов, Аренбергов, Мансфельдов и т. д., как если бы он был национальным государем, праздновавшим свое «Joyeuse-Entr'ee». Но вместе с ним в ворота города вошла и нищета. Отныне кальвинистский Флиссинген запер Шельду еще плотнее, чем плотина герцога Пармского, и набережные, украшенные в этот день по приказу свыше триумфальными арками, обелисками, эмблемами и статуями, обречены были на запустение.