Нигредо
Шрифт:
Вдруг сбоку от него появляется ведьма. Спрашивает Колю:
– Ты сделал?
– Да… – отвечал он, не понимая, что именно натворил.
Ведьма зловеще захохотала и щёлкнула пальцами. Неожиданно в большом доме, где праздновали все близкие Коле люди, что-то разбилось. Потом оттуда послышались крики. Дом буквально в два счёта задымил: видимо, лампадка разбилась и вызвала пожар. Только вот на удивление Коли почему-то никто не пытался выбраться наружу.
Тогда он присмотрелся увидел, что абсолютно все двери и окна заперты снаружи. Но как такое возможно?! Коля же сам спокойно вышел! Кто и когда успел заколотить всех выходы…
И тут он с ужасом посмотрел на ведьму. Та отвечает:
– Молодец, что запер их там. Они недостойны жизни! – следом она дико рассмеялась, а после исчезла. Коля же поначалу с ужасом
***
Приходить в класс после неудачного признания в любви и смотреть после этого позора в глаза Тане, проходя мимо неё – то было настоящей мукой. Заходишь в класс, сталкиваетесь взглядами, и ты инстинктивно отводишь глаза, лишь краешком периферийного зрения замечая, как она старается сделать вид, будто ничего не произошло. Мол, не волнуйся, Коля! Ну обосрался… Ну с кем не бывает? А в душе такой дикий шторм, такой страшный пожар, что, кажется, от волнения сейчас стошнит, а от стыда заживо сгоришь. Потом пройти мимо таки получается. Ты садишься за парту, и будто гора с плеч, да… Но это чувство сиюминутное, потому что по сути ничего не изменилось: ты обосрался, а она была свидетелем твоего форменного позора. Лишь бы никому не рассказала, и то будет облегчение.
Но если в первые дни было тяжело, то через пару недель стало как-то попроще. Учишься мириться с неудачей, ещё чуть позже становится, можно сказать, даже похуй. А там уже и в реальность возвращаешься, где тревожат совершенно другие заботы. Например, ЕГЭ.
С ним вообще настоящая дикость. С каждой неделей, чем ближе приближался май 2011 года, тем больше учителя становились нервными, передавая свои переживания ученикам. Например, русичка, основываясь на оценках Лёши Михайлова за первый учебный месяц, так ему и сказала:
– Я тебя до сдачи ЕГЭ не допущу! Можешь потом хоть родителям жаловаться, хоть Путину. Я из-за тебя позориться не буду!
– Ну Тамара Николаевна!
– Михайлов, я тебе всё сказала!
Но больше нервной ругани выдавала математичка Ирина Васильевна.
– Так… Контроль сдали плохо. Я, честно говоря, даже не представляю, как вы ЕГЭ будете писать. Устинова не может уравнение посчитать. В прошлом году тригонометрию учили, а она умудрилась детские ошибки сделать! Баранова у нас на серебряную медаль идёт, и не может двенадцать умножить на восемь без ошибки! – класс засмеялся, – что смешного?! Собрался тут класс дебилов! Только начали логарифмы решать, вы уже ни одной формулы применить не можете, а они простейшие! Это в университете нужно оные запоминать, которые длиной на три доски! А здесь что?! Я вас не заставляю ничего сложного делать, задачки простые! Почему вы умудряетесь на ровном месте совершать такие детсадовские ошибки?! Я не понимаю! Я что, плохо объясняю?! Так вы спросите, не стесняйтесь! У вас язык для чего? Но каждый раз, как спрашиваю, есть ли вопросы, все молчат как партизаны. Вс понятно?! Угу! А потом оказывается, что ничего не поняли! – к слову об этом; если задать Ирине Васильевне вопрос о том, что непонятно, с вероятностью в тысячу процентов она сразу же заявит, что вопрос тупой, и вы тупой, а внятного ответа не последует, – короче, класс… Я из-за вас позориться не собираюсь. Если подобный результат будет повторяться, я вас до ЕГЭ не допущу всем классом! Я из-за вас позориться не собираюсь! Все всё поняли?!
Вот в такой атмосфере страха перед грядущим экзаменом будущие выпускники и жили, слушая это и на следующий день. Каждый учитель так и норовил сказать, что ЕГЭ – это будет завал, никому не будет ни пощады, ни спасенья. Самое поразительное, что никому из них даже в голову не приходило, что это может заставить учеников в принципе обречённо опустить руки, не пытаясь улучшить результат. Каждый раз задумываешься и поражаешься, что учителя думали только лишь о личном позоре, если их класс выдаст худший результат, потому и старались надавить, заставить учиться, а в результате делали только хуже, убеждая каждого, что шестнадцать лет – это формальная граница между жизнью и жалким
существованием в будущем, где никто из нас не сможет претендовать на что-то выше профессии дворника, ассинезатора или вечно бухающего подсобника на стройке, исполняющего роль принеси-подайкина для Джамшутов на ударной комсомольской стройке. Потому то, сказать о том, что ЕГЭ стал для учеников тяжким бременем, это ничего не сказать. Это было проклятьем и бичом Божьим, словно контрольно-измерительный материал – безумный и неудержимый Атилла, проводящий по завоёванной земле раскалённым мечом дикого и непобедимого зла, на которое нет управы, а вы – это несчастный Рим в эпоху его угасания. И лишь тонкая грань в лице Флавия Аэция, его легионов и союзников вестготов, словно натянутый через две пропасти канат, удерживает вас от окончательного падения в пучину тёмного и мракобесного Средневековья, где уж лучше умереть от меча, нежели от «Чёрной Смерти».Благо кто-то не самый тупой из педагогов в школе понял, что с такими упорными темпами и каждодневной, самоубийственной мотивацией «любимые» учителя, «вторые родители» загонят в петлю половину школы, поэтому встал вопрос о психологической поддержке школьников, не думавших уже ни о чём другом, кроме будущей неудачи. Затея, несомненно, хорошая, но вот незадача – предыдущий психолог уволилась, а нового так и не наняли, поэтому в последние дни пришлось особенно лихорадочно искать нового специалиста. В итоге нашли только к началу октября.
***
В тот день первого урока не было, но классрук Ольга Аркадьевна потребовала от учеников прийти на классный час. И хоть никто не обрадовался таковому её требованию, но на собрание явились все. Ну, кроме Круглова, Поветкина и Михайлова. Эти клоуны как всегда решили всё по их мнению неважное прогулять.
О причинах ученикам не объясняли, но слухи по школе поползли довольно быстро. Якобы появилась новый школьный психолог, желавшая познакомиться поближе с каждым классом и выступить с маленькой лекцией о важности психологической поддержки школьников перед экзаменами. Потому классные часы и собирали, чтобы она на всех посмотрела.
Коле это сразу показалось удивительным на фоне того, как наплевательски остальные педагоги относились к психологической работе с школьниками, вновь и вновь напоминая, что их неродивые ученики как пить дать провалят самый важный экзамен в своей жизни. Неужели она будет не просиживать жопу как предыдущий психолог, а реально работать и успокаивать своих подопечных? Неужели к ней можно будет прийти и рассказать о своих проблемах, а психолог подскажет варианты, как ситуацию исправить? Она, видимо, золотая женщина, если всё так.
Что касается предыдущей, то однажды Коле хватило ума попасть к ней на приём. Лучше бы не приходил, ибо такое чувство возникало, что психологические проблемы были как раз не у Коли, а у специалиста. Да и сам процесс представлял из себя не самокопание с попыткой определить ошибки и решить их, а обычную болтовню с единственным и банальным выводом: «Мальчик, у тебя пубертат ещё. Скоро подрастёшь, и все проблемы как рукой снимет. Вот увидишь…» Если же были групповые занятия, то они ограничивались дурацкими упражнениями по типу тех, где надо тысячу раз сказать своё желание, и оно обязательно сбудется, а ещё правильно подышать. И ещё много, много аналогичной чуши. После того сеанса Коля в психологии в край разочаровался, считая эту тему бесполезной и глупой.
Теперь же, может быть, ситуация изменится…
По классике ровно в 09:00 прозвенел звонок, а из педагогов на месте никого, потому школьники начали вести себя сродни обезьянкам в зоопарке. Не переваривавший этого на дух Коля аки пробка из бутылки встряхнутого шампанского выскочил из класса. До того как одноклассники начали его травить, ему было в кайф участвовать в подобных вакханалиях, но ныне он не желал приобщаться к любимым забавам всякого биомусора.
Когда вышел из класса, просто уселся на скамейку, принявшись ждать учителей и наслаждаться тишиной школьного коридора в момент проведения уроков, где единственный окружавший тебя шум состоял из топота опаздывающих на урок школьников, глухих голосов учителей и скрипа ёрзающей по полу тряпки, которой техничка намывает полы. Нарушал кайф от тишины только гомон, доносившийся из кабинета, отчего появлялось непреодолимое желание взять ружьё и всех этих крикунов перестрелять.