Никакого «Ига» не было! Интеллектуальная диверсия Запада
Шрифт:
Семь столпов мудрости
Сегодня многим кажется, что ислам представлял грозную геополитическую силу всегда. А это не так. В 20-е годы прошлого века вышла книга Лоуренса Томаса Эдварда, также известного как «Лоуренс Аравийский», «Семь столпов мудрости». Именно ее следует считать основным расовым манифестом Западного мира, а вовсе не эпигонский и чванский «Майн кампф». Лоуренс Аравийский поставил задачу: сокрушить Османскую империю. И данная задача была выполнена в течение Первой мировой войны, точнее, под прикрытием Первой мировой. Нас интересует – КАК эта задача была выполнена. Это и не секрет – при помощи радикальных арабских исламистов, они позже получили наименование ваххабитов. До тех пор это были бедуины, кочевавшие в пустыне и не отличавшиеся от десятков других племен. Но Лоуренс под задачу сокрушения Османской империи выделил группу племен, одел их (чтобы отличать от других) в пестрые платки (позже они получат название «арафаток») и направил на турок-османов. В результате, как мы видим, Османская империя была разгромлена и уничтожена, на ее месте возникла Турецкая Республика. «Первой сложностью в восстании арабов было определить, кто такие арабы. Поскольку этот народ был образован искусственно, значение их имени медленно, год от года, менялось. Когда-то оно значило «аравиец». Была страна, называемая Аравией; но никакого смысла в этом не было. Был язык, называемый арабским; и в этом был критерий. Это был обиходный язык Сирии и Палестины, Месопотамии и огромного полуострова, что значился на карте как Аравия. До покорения мусульманами эти края были населены разными народами, говорящими на языках арабской семьи. Мы называли их семитами, но использовали этот термин (как и большинство научных терминов) некорректно. Однако арабский, ассирийский, вавилонский, финикийский, еврейский, арамейский и сирийский
1995 год был отправной точкой оперативного «исламского» терроризма. Ведь террор-то сам по себе феномен западной цивилизации, и пустить его на самотек британская «Кобра» вкупе с Королевским институтом внешних отношений никак не могли. Были сформированы отряды (по образцу сформированных Лоуренсом в начале ХХ века) ваххабитов, радикальных исламистов и т. д., вооружены, проинструктированы и направлены на борьбу с подобными себе ближневосточными группами интересов. Так, пакистанская внешняя разведка стала гарантом нестабильности в регионе Южной Азии, иранские аятоллы удержали власть вопреки чаяниям и выбору народа Ирана, Ирак стал зоной нестабильности, Ливан потерял независимость фактически, Сирия уже не суверенна, Турция идет по пути дальнейшего размывания идентичности – и вовсе не в пользу европейской культуры. Это realpolitik в действии. Публицисты пишут о «мультикультурализме» (уже скончавшемся) в Европе, но те же процессы мультикультурализации и деконстукции, примененные к исламскому миру, дали еще более ошарашивающие результаты. Исламский мир стал полностью подконтрольным. До смешного. Им приказали кривляться, протестуя против карикатур на Мухаммеда (которых, заметим, местное население не видело в глаза), и они кривляются под камеры Би-би-си и Си-эн-эн. Такого не было даже во времена СССР с его антиамериканскими «демонстрациями против войны» начала 1980-х. Результат – «революции» в Тунисе, Египте, Ливии, уже и Сирии и т. д. Россия – в этом ряду как «исламская» страна. Ислам становится «традиционной» конфессией. По состоянию на XV в. Это, как мы видим, было далеко не так. Исламский мир стал полностью подконтрольным. Вплоть до моторики. Независимость – миф национальной независимости – отменен. Это часть программы по деконструкции Вестфальского мира. И участие в этом процессе британских организаций и институтов нельзя не заметить. Слишком очевидна стала дистанция в самое последнее время Британии от Европы. Похоже, граница цивилизации и дикости уже проведена не по Одеру, а по Ла-Маншу. Европа сама становится химерой. А исламский мир, инспирированный британскими агентами со времен Лоуренса, выполняет свою поденную грубую и грязную работу.
Есть такая арабская пословица – «Не зовите волка против собаки». В свое время англосаксы в борьбе против экспансии России-СССР (еще задолго до Афганистана) стали выращивать «волка» в лице ислама. «Пусть «дикари» уничтожают «дикарей»! Очень хотелось повторить успех «монголов». Собака тогда казалась Западу опаснее волка. Собака исчезла, а выращенный волк набрал силу и стал рвать тех, кто его выкормил. Что доказывает, хотя и косвенно, нашу мысль. Если бы такое когда-либо в веках было – оно бы не «рассосалось» само ! Вот и получается, что настоящие виновники 11 сентября 2001-го – Крузе, Длугоши и их англо-американские сподвижники. Столь самозабвенно и безоглядно выращивая антирусский Ближний Восток, Англия и Америка не понимали, что для ТЕХ «монголов» она сама является таким же мясом, как и русские. Мифическим «монголам» все равно, кого резать. Вспомните, какими сентенциями бравировали чеченские бойцы в Ю.Осетии, чтобы напугать «натовских», «западных» грузин-«европейцев». Шизофреническая парадигма совершила очередной виток. Теперь грузины стали большими «европейцами», чем «монголы»-русские и «россияне-чеченцы»…
Почему Россия не Германия
Moskau, Moskau
Wirf die Gl"aser an die Wand
Russland ist ein sch"ones Land
Moskau, Moskau
Deine Seele ist so gross
Nachts da ist der Teufel los
Moskau, Moskau
La-la-la-la-la-la-la…
Kosaken – hey – hey – hey – hebt die Gl"aser
Natascha – ha – ha – ha – du bist sch"on
Tovarisch – he – he – he – auf die Liebe
Auf dein Wohl M"adchen he – M"adchen ho! [62]
(из текста немецкой поп-группы «Чингисхан» (1979 г.), запрещенной в СССР)
XIX век в истории общественной мысли России прошел под знаком борьбы двух идеологем, т.н. «славянофильства» и «западничества». Это нашло более чем яркое воплощение в русской литературе и искусстве того времени. Но мы привыкли воспринимать историю русской литературы XIX века исключительно через ленинскую статью «Памяти Герцена». (А не было за редчайшим исключением другой возможности!) Идеологический дискурс, изложенный в ней, требовал от советских исследователей связывать большевизм с «революционно-демократическим» общественным движением, к которому примыкали отчасти «западники».
С кем вы, мастера культуры?
Действительно, идеи демократии, либерализма шли в Россию из Европы. Великая Французская революция вслед за европейским всколыхнула и русское общественное сознание. Но взаимодействие этих идей с русской почвой было куда сложнее, чем принято изображать. Большевикам же нужна была история, подводящая к ним, нужно было доказывать, что все, что было до них, лишь предвосхищало их приход. Большевиков не смущало явное насилие над здравым смыслом – что-что, а насилие у них никогда не вызывало аллергии! Так, в предтечи коммунистов записали и «вольнолюбивого» Пушкина, и «зеркало русской революции» Толстого и т. д. и т.п. Изучение литературы и истории воспринималось в советской школе как разновидность «политико-просветительской работы», и, поскольку большевики своим туповатым «агитпропом», особенно под конец (в 70-е – 80-е гг.), изрядно всех достали, это привело к довольно уродливым результатам. Укоренившийся взгляд большинства, что «революционеры-демократы» (Белинский, Добролюбов, Чернышевский и пр.) и есть «западники», а это, в свою очередь, предтечи большевиков, сыграло с русским общественным сознанием последних лет злую шутку – оно решило сыграть «от обратного». Раз большевики против всего русского (а до 1947 года примерно так оно и было), то и «западники» – это тоже явление «анти»-русское, «анти»– национальное. И тут под общественной мыслью подламывается тонкая доска, и она стремглав летит в дичайшее болото «славянофильского» мракобесия и «евразийства». Все, что противостояло большевистскому по ленинскому (по самой своей сути ложному!) дискурсу, а противостояли ему как раз, получается, славянофилы, воспринималось (и воспринимается по сей день!) как нечто антибольшевистское, а стало быть, автоматически – «очень русское». И здесь «татарский» миф расцвел самым пышным цветом, на какой только был способен! «Разруха в головах» создала такие дикие химеры, до которых Крузе с Длугошем бы в жизни не додумались!
Да что далеко за примером-то ходить! У нас «националисты» идут на «Русский марш» под «имперским» флагом, а как мы уже говорили, «империя» – понятие вненациональное! Кого-то из них, возможно, греет «имперский» опыт Германии, но здесь содержится свой обман. III империя, на которую молятся некоторые, строго говоря, национальной была лишь до тех пор, пока не стала примерять доспехи Фридриха Барбароссы. То есть пока не стала становиться именно «империей»! Когда перед Германией стояла задача «объединить всех немцев в одно государство – «Ein Volk, ein Reich, ein F"uhrer!», она оставалась национальным (да, если угодно – «националистическим») государством. И до тех пор ей, кстати, сопутствовал успех! Аншлюс 1938-го года, оккупация Рейнской области (1936) прошли под фанфары и цветы на мостовых. Но как только на горизонте забрезжила НАДнациональная, «имперская» парадигма, как только началось «освоение жизненного пространства» – лимитрофа между Европой и Персией на Востоке, – звезда ее начала закатываться. Националистический духовный дискурс в Германии был разработан превосходно, но она совсем не была готова дать «объединяющее»
начало разным этносам. Не готова была к единству не народа, а народов . Национальное стало подменяться религиозным, политическим, геополитическим… Как только начали создаваться «кавказские» дивизии СС, все стальное «арийство», позволившее в кратчайший срок нищей стране освоить космические и ядерные технологии, пошло прахом. Здесь надо благодарить наших британских союзников, что вовремя карту передернули. Что-что, а это они умеют делать виртуозно. Но, по большому счету, анализ этой ситуации – задача наших немецких товарищей, а у нас задача другая.Интересно замечание кандидата исторических наук Сергея Сергеева: «Это прозвучит неожиданно, но факты свидетельствуют – национализм в России сформировался именно в западнической среде. Иначе и не могло быть: традиционалисты – от Хомякова до Леонтьева – ставили во главу угла не этническую, а религиозную доминанту. Поэтому не случайно, что Михаил Катков был близким другом Белинского и восторженным англоманом. Не случайно крупнейший идеолог русского национализма Михаил Меньшиков вышел из умеренно либеральных, а отнюдь не славянофильских кругов. Не случайна и знаменитая фраза Петра Струве: «Я западник и, следовательно, националист» [63] .
Если читатель найдет время посетить Русский музей в Санкт-Петербурге, то пусть подольше задержится на первом этаже, где собраны работы Кипренского, Серова, Крамского, Верещагина, Васнецова – живопись конца XIX – начала XX в. Эти полотна просто-таки поражают своим пессимизмом. Серо-зеленая гамма, повторяющаяся из зала в зал, темные тона, «зажатое», «сдавленное» пространство. Даже великие события, такие, как «Покорение Ермаком Сибири», изображены как бы в тумане. Лишь время от времени попадаются яркие пятна сюжетов из жизни древней Иудеи. Все говорит о том, что к концу XIX века русское общество пребывало в состоянии тяжелейшего духовного кризиса. Эту растерянность испытывали даже такие титаны русской культуры, убежденные националисты, как Виктор Васнецов. Его «Витязь на распутье» как нельзя лучше иллюстрирует этот самый кризис. А «Битва русских со скифами»? – вот он – надлом в сознании современников… Здесь впервые появляется новое лицо предка. Новое лицо русского. Русского-страдальца, «терпилы», бессмысленно (обязательно бессмысленно!) погибшего неизвестно за что… ведь исход битвы предрешен. Появляется и образ врага-победителя – «дикого», «степного» человека. Русь еще движется вперед по инерции, русский рубль теснит франк и марку, обгоняя доллар. (Превышение доходов над расходами в 1908 году в золотых рублях составляло 30 миллионов рублей, а в 1912 году – 335 миллионов рублей.) Все это делалось без увеличения налогового бремени. Оно было в 4 раза меньше, чем во Франции и Германии, и в 8,5 раза меньше, чем в Англии. В период с 1894 по 1913 год молодая русская промышленность увеличила свою производительность в четыре раза. Прирост строительства железных дорог составил 1574 км в год (наивысший показатель при СССР, достигнутый к 1956 году, составил 995 км). Сбор урожая хлебов удвоился. В период с 1907 по 1913 год урожаи главных злаков в России были на треть выше, чем в США, Канаде и Аргентине, вместе взятых. (Никогда в будущем при большевиках эта ситуация не повторялась!) В стране созданы основы парламентской демократии и состоялись свободные выборы. Расцветают университеты и высшие учебные заведения, пользуясь свободой, которой они никогда не имели и никогда не будут иметь в будущем. К 1913 году общий бюджет народного образования достигает колоссальной для того времени цифры – полмиллиарда золотых рублей, а темп его прироста за 20 лет – 628 %! В самом начале царствования последнего Романова начальное образование в России становится бесплатным, а с 1908 года – обязательным. Небывалый расцвет пережила русская наука. Имена Павлова, Менделеева, Попова, Бехтерева и многих других появились в последние десятилетия XIX века. Русские расширили Европу до Тихого океана, протянули железную магистраль от Балтики до Владивостока. Протяженность Транссиба (9288,2 км) почти втрое превышает тогдашний американский Union Pacific. Символично, что пролеты «Амурского красавца» – уникального Хабаровского моста, разделившего Гран-при Парижской выставки с башней инженера Эйфеля, сооружаются в Варшаве и доставляются к месту монтажа водным путем! Это Европа шагает по Сибири к океану! Это ее стальные руки раздвинули «монгольские» степи и наконец дали «завоевателям» керосиновые лампы и квалифицированных ветеринаров. Посевные площади хлопчатника в присоединенных Россией землях Бухарского эмирата выросли за 40 последних перед 17 годом лет в 200 раз! Но все это не занимает общественность. Над ней довлеет чудовищная «евразийская» химера. Дом ариев уже «разделился надвое». В Индийском океане германский крейсер «Эмден» топит русский пароход с двумя последними фермами для строящегося моста. Снова символ? Вспомним Гюго – «Всякая война между европейцами есть гражданская война»…
Стокгольмский синдром Руси
Стокгольмский синдром – термин популярной психологии, описывающий защитно-подсознательную травматическую связь, взаимную или одностороннюю симпатию, возникающую между жертвой и агрессором в процессе захвата, похищения и/или применения (или угрозы применения) насилия. Под воздействием сильного шока заложники начинают сочувствовать своим захватчикам, оправдывать их действия и в конечном итоге отождествлять себя с ними, перенимая их идеи и считая свою жертву необходимой для достижения «общей» цели. На этом поприще весьма преуспели литераторы и художники. Александр Блок, русский поэт с мироощущением европейца, пытается найти некий компромисс. В своей публицистике он сравнивает «монгольское нашествие» с «диониссийским», «обновляющим» началом, разрушающим европейское «аполлоническое», якобы несвойственное русским… «Татаро-монгольская» тема удивительным образом разрастается именно в эти годы. Причем раскрытие ее не браво-победное (что вообще-то было бы логично, ведь даже по официальной версии победа осталась за русскими), а какое-то пессимистически-некрофильское, мазохистское. 1880 г. Васнецов пишет «После побоища Игоря Святославича с половцами» (а половцы, как мы помним, – это степняки, а значит, «почти татары»). 1881 – «Битву русских со скифами». 1882 – «Витязь на распутье». 1883 г. – В.С. Смирнов создает полотно «Князь Михаил Черниговский перед ставкой Батыя». Через некоторое время В. Серов изображает пейзаж «После Куликовской битвы», удивительно перекликаясь с Васнецовым. «Двери Тамерлана», «Торжествуют» Верещагина к тому моменту уже классика. Савва Мамонтов – один из заказчиков Васнецова – пытается его «образумить»: «Если ты бодр, здоров и весел, это все, что нужно, и за успехом в работе дело не станет. Если ты станешь… предаваться какой-то непонятной мировой скорби (сколько доброго семени сгорало на этой негодной почве), то напиши мне, я изругаю тебя…» Но дело не в заблуждениях, или малодушии, или «творческом кризисе» отдельных художников. Это уже направление общественной мысли. Мейнстрим, так сказать. Направление поиска самоидентичности задано, и задано оно лукаво неверно. И результат не замедлил сказаться. Русские постепенно перестают ощущать себя европейцами, и происходит это фантастически быстро, несмотря на все успехи страны. Критическая масса пессимизма копится в русском обществе, и тут, как назло, Русско-японская война, которая оканчивается тяжелейшим поражением от «азиатов». Цусима, Порт-Артур… Цусима особенно болезненна, ибо в ней почти полностью потерян флот – флот, наследие Петра Великого, которым мы «грозили шведам» – еще один символ. Неужели это последнее, что делало нас Европой?! А что еще? Если окошко туда вам приходится «прорубать»? Сколь же сильна эта страшная Азия?! Общество дезориентировано и деморализовано. «О, Русь моя, жена моя, до боли нам ясен долгий путь, Наш путь стрелой татарской дикой воли пробил нам грудь…» (1907). Пишет Александр Блок. Это осмысление Цусимы. Шок, который был вызван первым известием. «Девочка пела в церковном хоре…» сменяется попыткой историко-философского анализа. Наконец, Ленин выступает: «Отсталая Европа и передовая Азия» (1913). (Интересно, что через 40 лет этот лозунг буквально понял Мао Цзэдун.) Русь охватил «стокгольмский синдром». Пиковое проявление этого «стокгольмского синдрома» – то самое «русское евразийство». Течение, зародившееся как раз в это время и оформившееся и окрепшее через несколько лет после катастрофы. В Софии, Париже, Берлине. «Евразийская» концепция возникла в эмиграции в 1920-х гг. в среде бывших офицеров Добровольческой армии, успевших разочароваться в Западе. То есть они оказались невостребованными политическими силами Европы. Их стремление воевать с большевизмом не получило одобрения в европейских странах, по которым в то время с триумфом разъезжал опальный Троцкий. Этим разочарованием умело воспользовались аналитики ОГПУ, сразу внедрившие в эмигрантскую среду своих агентов. «Евразийская» линия в советском руководстве была представлена прежде всего «младотурками» – большевиками, поддерживавшими тесные контакты с Кемалем Ататюрком. Может показаться удивительным, но большевистская Россия заимствовала идеологические принципы в революционной Турции, вплоть до государственного флага. Красный советский флаг с серпом, молотком и звездой как-то уж очень напоминает турецкий. Но это все случится позже, а пока мыслящие русские зачитываются Владимиром Соловьевым:
ПАНМОНГОЛИЗМ
Панмонголизм! Хоть слово дико,
Но мне ласкает слух оно,
Как бы предвестием великой
Судьбины божией полно.
Когда в растленной Византии
Остыл божественный алтарь
И отреклися от Мессии
Иерей и князь, народ и царь, —
Тогда он поднял от Востока
Народ безвестный и чужой,
И под орудьем тяжким рока
Во прах склонился Рим второй.
Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим,