Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

В Лейпциге отца встречал Ульбрихт. Он не отходил от гостя ни на шаг. В качестве гида водил отца по выставочным павильонам, показывал новые строительные машины, станки, мебель. Отец рассматривал экспонаты с неподдельным удовольствием, изредка просил помощников напомнить ему по возвращении в Москву о той или иной новинке. Главным экспонатом Лейпцигской ярмарки 1959 года, по замыслу Ульбрихта, должен был стать немецкий суперсовременный реактивный пассажирский самолет конструкции Бааде.

Несколько слов о профессоре Бааде. После окончания войны он вместе с еще несколькими сотнями плененных нашими войсками немецких атомщиков, ракетчиков, авиаконструкторов, приборостроителей попал в Советский Союз. Мы, как всегда, опоздали, все сливки сняли американцы, но и нам кое-что досталось — не первосортные специалисты, но люди знающие.

Американцы сразу приспособили немцев к делу. Все знают руководителя лунного проекта «Аполлон» Вернера фон Брауна. А вот что отцом одного из лучших американских ракетных истребителей F 86 «Сэйбр», достойного противника МИШ-15 в Корейской войне, был тоже вывезенный из Германии инженер, в России мало кому известно.

Советские же конструкторы (может быть, за исключением ядерщиков) встретили немецких «гостей» нелюбезно, видели в них не помощников, а опасных конкурентов. А потому постарались при первой же возможности спровадить их подальше. Ракетчиков во главе с Гельмутом Герттрупом Королёв услал на остров Городомля на Селигере, а конструктора самолетов профессора Бааде Туполев отправил на поселение в небольшой городишко на берегу Московского моря. Официально так поступали из соображений секретности, чтобы они не выведывали наши тайны, а по существу и Королев, и Туполев, и Мясищев не знали, как им избавиться от навязанных сверху консультантов-помощников. К тому у них имелись все основания. Они лучше кого бы то ни было знали научный потенциал немцев и откровенно боялись их. Даже «сосланные» с глаз долой, они доставляли немало хлопот своими отчетами и конструкторскими предложениями.

Разработанная группой Герттрупа баллистическая ракета на две головы превосходила первые королёвские проекты. Оно и понятно: Королев только учился, а Герттруп имел за спиной опыт разработки ФАУ-2. Королеву пришлось попотеть, чтобы потопить в бесконечных экспертизах и рассмотрениях немецкие «глупости».

Нечто похожее происходило и с Бааде. Он задумал свой вариант тяжелого «европейского» бомбардировщика, во многом превосходившего и Ту-16, и ЗМ. Я не знаю деталей, мне запомнилась необычная компоновка двигателей на пилонах под крылом, как у «Боингов», а не по-нашему прижатых к фюзеляжу у основания крыла.

Туполев с Мясищевым, забыв о конкуренции друг с другом, совместными усилиями замотали проект Бааде.

Все они — и наши, и уставшие от бесконечных препирательств с анонимными оппонентами немцы — вздохнули с облегчением, когда отец договорился с Аденауэром о возвращении военнопленных и интернированных в результате войны на родину. И Королев, и Туполев с легким сердцем подписали заключение о том, что немецкие специалисты ни малейшей ценности для нас не представляют. Большинство «возвращенцев» транзитом через ГДР укатили на Запад, но кое-кто задержался. Осел в Восточной Германии и профессор Бааде. Теперь он решил бомбардировщик переделать в пассажирский самолет. Ульбрихт его активно поддерживал, он мечтал производить в Германии современные реактивные лайнеры и продавать их Советскому Союзу. Не раз он подъезжал с этой идеей к отцу, но безрезультатно. Отец резонно считал, что всю начинку самолета: двигатели, приборы — немцы захотят получать по дешевке у нас. Затем все запакуют в фюзеляж собственного изготовления и втридорога продадут нам же. Затея Ульбрихта отцу представлялась нестоящей: у нас уже имелись свои пассажирские Ту, АНы, Илы. К чему нам еще немецкий Бааде?

Ульбрихт не терял надежды. Он надеялся здесь, на ярмарке, показав свой самолет в полете, уговорить отца. Но произошло несчастье. На подлете к Лейпцигу самолет разбился, а его конструктор, не дожидаясь разбирательства, собрал вещи, усадил в машину семью и от греха подальше укатил за демаркационную линию, на Запад, тем самым похоронив все амбициозные планы Ульбрихта. Отец в душе радовался такому исходу. Не катастрофе, конечно, и не бегству Бааде, а тому, что отпала необходимость спорить с Ульбрихтом и в конце концов отказать ему.

Вечера отводились для бесед. С самого начала Ульбрихт с большим сомнением отнесся к надеждам отца на встречу в верхах. По его мнению, согласие Запада на совещание министров иностранных дел уже большое достижение. Решение германской проблемы займет немало лет, даже десятилетий. Отец настаивал: этого не произойдет вообще, если сидеть сложа руки.

Ульбрихт рассказал отцу, что начатые прошлым летом контакты с социал-демократами упрочились и они просят встречи с Хрущевым. Если отец не возражает, он организует беседу с Председателем партии Олленхауэром. Отец не возражал.

Отправились в Берлин, поехали машиной, путь, по нашим меркам, недалекий. Отец предпочитал автомобиль поезду, в нем он себя чувствовал вольготнее.

Отец остался доволен встречей с Олленхауэром, которому высказал все свои аргументы в пользу вольного города. Он искренне верил, что единственная преграда — тупое нежелание признать реальность существования восточногерманского государства. Если через него перешагнуть, то процедура транзита, пересечения границ и другие практические вопросы легко решатся. По сути, они вообще не изменятся, просто место советских офицеров займут немецкие чиновники.

Но он не находил понимания, позиция Запада оставалась негативной и монолитной. Не нащупал отец бреши и в беседе с социал-демократами, хотя и отметил их положительную реакцию на успехи социалистического строительства в ГДР. Олленхауэр с порога отмел саму возможность обсуждения подобного предложения.

Выступая в Берлине, отец повторил свою угрозу о заключении сепаратного мирного договора с ГДР, правда, срок он уже не называл. Президент Дуайт Эйзенхауэр отреагировал на следующий же день, заявив, что, если СССР в одностороннем порядке пойдет на соглашение с ГДР по вопросу о статусе Западного Берлина, США, обеспечивая свои права, применят военную силу.

— Будет война, — недвусмысленно предупредил он.

11 марта слова президента США опубликовала газета «Правда». Такая команда пришла от отца из Берлина.

Тем временем в советской прессе упор все больше переносился с заключения мирного договора с ГДР на созыв совещания для обсуждения не только вопросов Берлина, но и проблем разоружения, мирного сосуществования. Отец считал, что изменение акцентов в советской прессе хоть немножко подтолкнет западных партнеров.

12 марта отец вернулся в Москву, а 20-го Макмиллан прибыл в Вашингтон. Беседы с отцом не прошли даром, он убедил Эйзенхауэра согласиться на созыв совещания министров иностранных дел.

Тем самым наметился приемлемый для отца выход из затруднительного положения. Срок истечения ультиматума 27 мая более не обозначал границы между миром и войной. Начавшиеся переговоры отец объявил своей победой.

И тем не менее мир с опасением ожидал наступления объявленной даты. На мой вопрос, что же произойдет после 27-го, отец, смеясь, ответил, что наступит двадцать восьмое. Цель достигнута, переговоры идут. Тут он хитрил, раньше его слова звучали иначе.

В апреле — мае у отца всплеск дипломатической активности. Он демонстрирует конструктивный подход к намеченным для обсуждения в Женеве вопросам, рассылает предложения о запрещении испытаний ядерного оружия. Правда, в вопросе об инспекциях он по-прежнему тверд — это закамуфлированный шпионаж. Фиксируйте, что сможете, национальными средствами на своей территории. Он очень не хочет, чтобы «инспектора» проведали, что межконтинентальные ракеты у нас пока лишь в проектах, а не на боевых позициях.

Расширяются и личные контакты. Их отец считал важнее любых посланий. Доверие обретается постепенно. Чтобы его завоевать, надо общаться.

4 мая вместе с послом США Томпсоном отец посетил еще не выставку США, а ее строительную площадку в Сокольниках. Шаг беспрецедентный даже для держав, находящихся в самых теплых отношениях. Правда, для этого имелось и весьма далекое от политики объяснение. Отцу очень хотелось взглянуть на американскую стройку: какие там машины, как они работают. Но при других обстоятельствах он бы умерил свою любознательность.