Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы

В День Победы у отца гостили американские ветераны войны. В беседе он подчеркивал: главное — наша общность в борьбе с фашизмом, а не нынешнее противостояние в Берлине. И нигде не упоминал об ультиматуме.

Американцы ведут себя более жестко. В апреле поступает информация о заключении соглашения о постановке на боевые позиции на территории Англии новейших баллистических ракет «Тор». Называются предполагаемые цели в нашей стране. Шестьдесят английских «Торов» нацелены на тридцать советских городов. Право нажать пусковую кнопку делят поровну британские и американские офицеры. Одновременно сообщается о возможности размещения таких ракет в Италии, Турции, ФРГ, Греции и других странах НАТО. Так что опасения отца по поводу атомной угрозы со стороны Германии оказались отнюдь не беспочвенны.

Открытие 5 мая 1959 года совещания министров иностранных дел в Женеве отец оценивал как реальный шанс.

Он всей душой ненавидел войну, не рассматривал ее как средство, позволяющее разрешить мировые проблемы. И не только потому, что он понимал невозможность достижения победы в условиях применения ядерного оружия. Отец отрицал войну личностно, по-человечески. Он достаточно нагляделся крови в окопах во время Гражданской войны. Тогда он, как говорится, пощупал ее руками. В Отечественной войне ужасы умножились во сто крат. Пусть не батальонным комиссаром, а генералом, членом Военного совета фронта, он не прошел пешком, а проехал на «виллисе» с Запада на Восток, от границы до Волги и от Волги назад к границе. Пересказать виденное отец и не пытался, до конца дней своих он не мог смотреть фильмы о войне, читать о ней книги.

Отец рассчитывал, что президент США, немало хлебнувший в войну, разделяет его убеждения. В конечном счете они найдут общий язык.

По имевшейся договоренности на совещание в Женеве собирались не только министры иностранных дел великих держав, приглашались представители обеих Германий. К Селвину Ллойду, Кув де Мюрвиллю, Кристиану Гертеру, сменившему на посту Государственного секретаря США Джона Фостера Даллеса, и Андрею Андреевичу Громыко добавились непосредственно заинтересованные в деле фон Бретано и Лотар Больц.

Уже при открытии конференции возникло первое осложнение: фон Бретано отказался находиться в одном помещении с Больцем. Без сомнения, он имел инструкции от Аденауэра таким образом торпедировать всякую надежду на достижение договоренности еще до начала переговоров. Бретано засел в гостинице, Федеративную Республику представлял чиновник более низкого ранга Греве.

Западные партнеры с первых шагов заняли жесткую позицию. Они предложили объединить Германию, разумеется, в рамках ФРГ или под ее эгидой. Громыко отпарировал: вопрос объединения Германии вообще не стоит в повестке дня, выработка предложений — дело двух Германий. Решение может родиться только на основе их доброй воли. Дело великих держав-победительниц — санкционировать или не санкционировать соглашение, исходя из высших соображений сохранения мира и стабильности в Европе и мире. Началась привычная дипломатическая игра.

Понимая, что идея демилитаризации Западного Берлина не пройдет, отец видоизменил свою позицию — предложил оставить там символические контингенты союзников. Так он надеялся нащупать почву для соглашения. Он рассуждал незамысловато: если они не собираются на нас нападать, то им ни к чему держать много войск в Берлине. Это, в первую очередь, дорого, все приходится везти из Западной Германии, а капиталисты умеют считать деньги. Если они боятся нас, то стоит там дивизия или взвод, в данном случае не играет роли. У наших войск, расположенных в округе, такое превосходство — все сметут в момент. Отец видел одну причину, заставляющую американцев держать заметное количество войск в Берлине: намерение разместить там стратегические ракеты. Тогда все становилось на свои места. Ракетам необходим обслуживающий персонал, охрана. В этом случае повышенные расходы на содержание войск становятся оправданными.

Не забывал он помянуть и разведку, подрывную деятельность, пропаганду, но, громко протестуя, отец относился ко всему этому букету как к неизбежному злу.

Поэтому категорическое «нет», полученное в ответ на, казалось бы, учитывающие безопасность обеих сторон предложения, не только огорчило, но и насторожило его.

Запад стоял твердо: если СССР не соглашается с сохранением оккупационного статуса в Берлине, они не желают даже рассматривать вопрос о проведении совещания в верхах.

В этот момент совещание министров иностранных дел, едва начавшись, прервалось. Пришло печальное известие: 24 мая умер Джон Фостер Даллес. Как раз накануне срока истечения ультиматума. Главы западных делегаций засобирались в Вашингтон на похороны своего коллеги.

Громыко прислал в Москву телеграмму, запрашивал инструкции. Сам он выражал сомнение в целесообразности направления представителей высокого ранга на похороны ярого нашего врага. Предлагал обойтись присутствием советского посла. Отец просто взорвался. Не знаю, что он говорил в Кремле, но дома, не остыв, продолжал возмущаться, как можно действовать столь формально?

Отец сокрушался: дипломат обязан использовать любые возможности для установления контактов, укрепления связей. Но и это далеко не главное: нетрудно предсказать оценку нашего участия или неучастия в похоронах. В первом случае мы демонстрируем лояльность, а в противном что? Отец считал — глупость.

— Да и вообще, как бы это все выглядело! — кипятился он. — Все поехали в Вашингтон, а наш министр остается гулять по Женеве? Просто курам на смех.

За последним аргументом отца стояли и чисто человеческие чувства: столько лет мы проработали с Даллесом, а теперь не почтим его память? Да, он враг. Но это его классовая и государственная позиция. Другой он занимать не мог.

Громыко ушла шифровка, предписывающая принять участие в траурной церемонии и выразить самые искренние соболезнования.

Так истек срок ультиматума. 27 мая миновало, и ничто в мире не изменилось. Американские конвои двигались через территорию ГДР, как и раньше, беспрепятственно.

В начале июня 1959 года Вальтер Ульбрихт и Отто Гротеволь прилетели в Москву. Отец решил предпринять еще одну попытку выработать предложения, приемлемые для всех. 10 июня наша сторона обнародовала четыре пункта, в принципе не ущемлявшие права союзников. Отец соглашался подтвердить право пребывания западных войск в Берлине. Они и так там находились и уходить не собирались. При этом он предлагал нашим партнерам по переговорам взять на себя обязательства, облегчающие существование Западного Берлина внутри ГДР, закладывающие основу добрососедства. В совместных с ГДР предложениях предусматривалось прекращение враждебной пропаганды. Правда, не существовало четкого определения враждебной пропаганды. Каждый вкладывал в нее свой смысл. Поэтому на деле мы требовали прекращения вообще всякого вещания.

Два других условия представлялись, на мой взгляд, полегче: прекращение с территории Западного Берлина разведывательной и подрывной деятельности, а также обязательство не размещать там атомное и ракетное оружие.

В ответ прозвучало категоричное «нет». Совещание зашло в тупик. В Женеве объявили перерыв на летние каникулы до 13 июля.

Отец считал: пока ничего не потеряно. Он продолжал демонстрировать лояльность. 24 июня, уже после того, как министры разъехались из Женевы, он тепло принял американского политика и бизнесмена, бывшего посла в Москве Аверелла Гарримана. Не просто принял, а пригласил его на дачу. Правда, не к себе, а на специальную, гостевую. Они вместе провели почти целый день, гуляли, обедали и говорили, говорили. Хозяин поставил себе целью убедить гостя в своем искреннем стремлении к миру, мирному сосуществованию. Устраивающую их экономическую систему пусть выбирают сами народы, в этом они разберутся без переводчиков. Конечно, отец не мог не подчеркнуть свою уверенность в победе социализма.

По московскому телевидению 4 июля в день национального праздника выступил посол США Л. Томпсон. Через три дня отец принял группу американских губернаторов. Фрол Романович Козлов отправился в поездку по США. За этот год он стал вторым членом Президиума ЦК, посетившим далекую Америку.

Отец считал: дела лучше слов. Надо не обмениваться угрозами по радио и в газетах, а общаться лично. Казалось, его активность начинала приносить плоды.

Позволю себе вернуться немного назад, к первомайскому параду. В тот день по Красной площади проехали два мощных ЗИС-овских грузовика с огромными зелеными цилиндрами: новые советские крылатые ракеты наземного базирования. Спроектировали их в конструкторском бюро под руководством Челомея. К празднику изготовили всего два экземпляра. Они предназначались для испытаний, но в те годы каждому конструктору хотелось блеснуть, пусть и анонимно, показаться на публике. Владимира Николаевича поддержал Гречко. Ему, как главнокомандующему сухопутными войсками, тоже казалось совсем не лишним продемонстрировать что-нибудь новенькое.