Никита Хрущев. Рождение сверхдержавы
Шрифт:
«Мой босс, — Кристофер кивнул на стоящую поблизости женщину с огромным букетом роз, — приготовился к встрече, а ваш босс никак не появится».
Широкой улыбкой Кристофер демонстрировал, что «за пазухой» у него не упрятано ничего, кроме благожелательности Отец тоже заулыбался. Впервые со вчерашнего дня.
«Господин председатель, — Кристофер снова доверительно наклонился к отцу, — мы с вами только притворяемся важными шишками, а сами отлично понимаем, в чьих руках власть».
Отец расплылся в улыбке, он понял, что Кристофер — не Поулсон, и, с удовольствием вступив в игру, тоже заозирался.
Тут в дверях вагона появилась мама. Супруга Кристофера вручила ей букет, о чем-то заговорила. Мама попыталась ответить ей по-английски. Лед окончательно растаял. Дальше шло как по писаному. Кристофер выполнил поручение президента, и, как он мне впоследствии рассказывал, выполнил с охотой, с первой улыбки они с отцом благорасположились
В сентябре 1971 года Кристофер в очередной раз приехал в Москву, рассчитывал снова увидеться с отцом, привез сувениры, но опоздал буквально на пару дней 11 сентября отец умер. Из газет Кристофер узнал о постигшем нас горе, неведомыми путями разыскал мой телефон. Мы договорились о встрече на следующий день в его номере в гостинице «Националь».
Последний раз я встретился с 93-летним Джорджем Кристофером в Сан-Франциско, в преддверии празднования наступления третьего тысячелетия. Выглядел он бодро, я бы сказал весело, за ланчем очень подробно, в деталях рассказывал о той памятной встрече с отцом. Именно тогда я узнал о звонке президента Холодная война закончилась, и Кристофер не считал себя обязанным хранить ее тайны.
Маленькая деталь. Едва мы уселись за стол, Кристофер заказал нам обоим по рюмке водки. Я воспринял это как дань моему русскому происхождению. Мы чокнулись за дружбу, ту, что была, и за будущую тоже. Кристофер предложил повторить, я вежливо отказался, посчитав, что он продолжает ублажать мою «русскость». И ошибся.
— Вы как хотите, — сказал хозяин, — а я еще выпью.
И выпил. С удовольствием.
Я еще подивился: все-таки девяносто три года старику.
Через год Кристофера не стало. Его «босс», жена, умерла еще раньше. Жалко, когда уходят такие люди.
В течение всей поездки отец пытался через голову администрации наладить прямой диалог с американцами, чем доставлял обеим сторонам немало хлопот. Отец обижался, подозревал, что между ним и простыми людьми Америки хотят возвести преграду. Порой его опасения имели основания, а иногда он просто не хотел понять, что далеко не все в США готовы ему по-дружески пожать руку. Там же, в Калифорнии, отцу довелось посетить завод компьютеров фирмы IBM в Сан-Хосе. Через тридцать лет Томас Уотсон-младший, в те годы президент компании, рассказал мне: его особенно беспокоило, как бы работавшие на заводе выходцы из Венгрии не устроили гостю «теплый» прием. Пришлось день визита объявить выходным, распустить их по домам. Одновременно ему посоветовали держать себя с отцом поофициальнее и, по возможности, не улыбаться. Мистеру Уотсону не удалось последовать инструкции. «Ваш отец с таким искренним юмором рассказывал разные истории, что удержаться я просто не мог. Губы сами расплылись в улыбке и больше не собрались в предписанную из Вашингтона маску, — вспоминал Том Уотсон и потом добавил: — До встречи с ним я знал только одного человека, который так легко находил нужный тон с любой аудиторией, это был мой отец. Теперь к нему добавился ваш». Из уст Тома Уотсона эти слова прозвучали величайшей похвалой.
Я нашел старую фотографию: с подносами, наполненными нехитрой снедью из кафетерия, бок о бок шествуют низенький, колобком, отец и худой, долговязым журавлем, Уотсон — оба смеющиеся.
Нужно сказать, в то время не только отец, но и специалисты в нашей стране весьма смутно представляли, что такое IBM. На заводе внимание отца привлекли не компьютеры. Он уделил им приличествующее для воспитанного гостя внимание, не более. Не преминул заметить, что и у нас есть вычислительные машины, не хуже. Хозяин не спорил, только усмехнулся.
Отца потряс кафетерий. В 1959 году в нашей стране еще не додумались до самообслуживания. Отец восхищался полочкой, по которой движется поднос, выставленными на всеобщее обозрение тарелками и блюдцами. Поразили его блестящие пластиковые поверхности столов. Оказались ненужными вечно грязные, в пятнах скатерти.
— Смахнул крошки, протер тряпкой, и все чисто, — восхищался он.
Отец с восторгом прокатил свой поднос вдоль витрин. За ним примерился Громыко. Следом шли остальные члены делегации. Они неуверенно брали подносы, с опаской опускали их на направляющие и потихоньку начинали подталкивать их вперед, каждую секунду ожидая подвоха. Мало кому из них в последние годы доводилось доставлять своими руками пищу от плиты к столу. На то существовали официанты, домработницы, на худой конец, референты.
Неожиданности не заставили себя ждать. В полочке почему-то оставили разрыв, небольшой, в размер подноса. Отец, следуя за Уотсоном, благополучно преодолел его, правда, заметил предательскую преграду в последний момент. За ним перепрыгнул через щель Громыко, а тянущийся за ним министр высшего образования СССР Елютин, зазевавшись, грохнул свой поднос наземь. Происшествие вызвало всеобщее оживление. Отец пошутил,
что следует министру потренироваться, совсем его руки отвыкли от работы. Елютин в смущении пытался отряхнуть прилипшую к брюкам капусту.Вернувшись в Москву, отец потребовал и у нас организовать питание по образцу IBM. Без скатертей, без официантов. Уже одно это нововведение сулило немалую экономию в масштабах страны. Вот только продукты… Их ассортимент пока не мог равняться с американским. Но отец твердо верил: наша возьмет, изобилие не за горами.
Не меньше кафетерия отца поразил супермаркет. Туда мы попали на обратном пути из Сан-Хосе. Трудно сказать, остановился кортеж у его дверей в Стоунтауне, на окраине Сан-Франциско, в соответствии с программой или отец все-таки проявил «недисциплинированность». В чудом сохранившейся у меня официальной программе визита я такого пункта не обнаружил. И тут отца поразило не столько обилие и разнообразие товаров, к этому за неделю мы уже стали привыкать, сколько отсутствие продавцов. Мы еще не знали слова «самообслуживание», в Союзе все продавалось исключительно из-за прилавков. Вернувшись домой, отец с энтузиазмом стал внедрять и это приметавшееся ему новшество.
Еще одно заокеанское нововведение — автоматические камеры хранения на вокзале. О них в первые дни визита отцу рассказали советские журналисты. Перед посадкой в поезд, которым делегации предстояло проследовать из Вашингтона в Нью-Йорк, отец попросил показать, что это такое. Оказалось очень просто: вместо того чтобы выстаивать очередь в вокзальное багажное отделение с целью сначала сдать кладовщику чемодан, а затем получить его, достаточно отыскать свободную кабинку, они выстроились в зале ожидания наподобие полок в библиотеке, запихнуть в нишу свои вещи, опустить в специальную прорезь монету — и дальше иди гуляй сколько хочешь, вернее за сколько времени ты заплатил. Отец поразился, как это мы до такого не додумались. После визита в США в нашей стране быстро наладили производство багажных ячеек. Теперь уже никто и не припомнит, откуда они к нам пришли.
Из Сан-Франциско отцу предстояло перелететь в Де-Мойн, столицу штата Айова, кукурузную кладовую Соединенных Штатов. Главы государств и правительств этот город обычно не посещают, он лежит в стороне от маршрутов официальных делегаций. Для отца сделали исключение. Здесь жил его давний знакомый, влюбленный в кукурузу миллионер-фермер Росуэлл Гарст. Познакомились они в первые послесталинские годы, не помню точно, в 1954 или 1955-м. Началось все с публикации в айовской газете «Дэ-Мойн реджистер» статьи, призвавшей Советский Союз, вместо того чтобы тратить миллиарды на гонку вооружений, посоревноваться на фермерских и колхозных полях. Победитель докажет преимущество своей социальной системы, мирно высевая в землю кукурузные и пшеничные зерна, а не корежа ее взрывами сверхмощных бомб. Со своей стороны, редактор газеты обещал теплый прием и заверил, что айовцы без утайки поделятся сельскохозяйственными секретами с советскими гостями. Рассчитывал ли редактор, что его послание дойдет до Хрущева, или это был просто журналистский прием, сейчас сказать невозможно. Отец прочитал перевод статьи, опубликованной в американской глубинке, уже на следующий день. Советское посольство, служившие в нем разведчики выписывали все местные издания, надеясь, и не без оснований, выловить из них крупицы интересующей их информации. Так же поступало и американское посольство в Москве. Правда, не всегда успешно. КГБ прилагал максимум усилий, чтобы не дать им подписаться на местную печать, особенно, на районные газеты, из которых можно было почерпнуть столь ценимые профессионалами подробности.
Отец живо откликнулся на приглашение. Через пару месяцев в Айову отбыла делегация советских ученых во главе с министром сельского хозяйства Владимиром Мацкевичем. По возвращении им предстояло подробно доложить отцу, где кроется секрет американских успехов и как нам обогнать США в производстве продуктов питания.
Американцы встретили Мацкевича и его группу радушно, без устали возили по полям, показывали всё без утайки, снабдили целым ворохом литературы. По возвращении в Москву ученые представили отцу пухлый отчет, при встрече рассказали о невиданных у нас диковинах. Одна из них особенно поразила отца. Хитроумные янки калибруют кукурузные зерна на специальных заводах, высевают в землю только отборные семена, что дает немалую прибавку урожая. Мало того, сеют они не просто кукурузу, а специальные гибридные семена, что еще более повышает урожайность. Правда, рассказывая отцу о гибридах, гости замялись. Эта идея входила в противоречие с утверждениями вновь набиравшего силу и все более поддерживаемого отцом Трофима Лысенко, отдавала «буржуазным идеализмом в биологии», «вейсманизмом-морганизмом». В недавние сталинские времена за подобную «научную ересь» сажали в тюрьму. Теперь дули другие ветры, но докладчик подчеркнул идеологическую невыдержанность гибридизации. Отца мало заинтересовало, противоречат или нет американские гибриды теориям Лысенко. Главное — результат.