Никодимово озеро
Шрифт:
— Сережка тоже говорит так... А я... Ты знаешь... Я уже вам не очень верю...
Лешка смотрел угрюмо. Но где-то в глубине его глаз мелькнул испуг.
— Я не знаю того, который появился там, и не знаю, откуда он. Я сам до сих пор ничего не понимаю. Все было бы просто, и вы бы не терзали меня, даже после того, как залезли в этот дурацкий дневник! Зачем ты сказала про него Галине?
Алена не ответила.
Он продолжал после паузы:
— Я даже не знаю... И никто толком не знает, что там произошло!.. — Колеблясь, он взглянул на Алену. — Я побежал. Это... — Лешка запнулся. — Это Серега
Нет, судя по выражению ее лица, Алена не поняла. Подошла и присела на краешек свободной кровати. Спрятала в коленках беспокойные пальцы и, какая-то опустошенная, стала глядеть в пол. До последней минуты ее не покидала надежда, что все было не совсем так, как предполагал Сергей. До последней минуты она оставляла за Лешкой возможность сыграть в никодимовских событиях какую-то, хоть относительно благородную роль. В их неизменном трио он, как правило, оставлял за собой самые благородные, самые красивые роли...
— Только мужчина, парень может что-то чувствовать по-настоящему! — неожиданно выкрикнул Лешка. Он раскаивался в своем откровении и хотел теперь уязвить ее. — А вы — вы играете! Вам все для развлечения: на недельку, на день! Потом забываете!
Алена качнула головой.
— Нет, Лешка... Это ты так. Меня это не трогает.
Отстранясь от подушек, Лешка громко, с надрывом захохотал.
К черту! Я сегодня же выберусь отсюда!.. — Но вдруг умолк и посмотрел на Алену с издевкой. Хотел, очевидно, съязвить, но быстро потух и с лицом загнанным, виноватым потребовал, указывая в угол: — Дай!..
Алена медленно поднялась, прошла к окну и за кончик тоненькой золотой цепочки двумя пальцами подняла с полу попранный Лешкин амулет. Медальон скрылся вместе с цепочкой в Лешкином кулаке. Он спрятал его под одеяло.
— Вот и все, — подытожил он для самого себя. — Почему я жив?.. Как врезали по башке, надо было не прочухиваться — и все дела...
Алена не присела на кровать, а, заложив руки за спину, вплотную прижалась к стене, как бы намереваясь отодвинуться от Лешки насколько возможно. И в глазах ее не было сочувствия. А голос, когда она спросила, звучал требовательно:
— Что ты наговорил утром Сережке?
Сжимая в кулаке под одеялом свой драгоценный медальон, Лешка не поглядел на нее.
— Я сказал: он хочет угробить меня, чтобы потом крутиться вокруг тебя одному, без помех...
— Какой ужас... — прошептала Алена. — Ты извинишься?
Лешка повернулся к ней.
— За что?! Я сказал правду! Я не чувствую себя виноватым! Мне не в чем каяться!
— Перед Сережкой, передо мной ты можешь ни в чем не каяться... — сказала Алена после паузы. — Можешь считать себя чистым. Твое дело! Но за то, что случилось, ты в ответе! И должен все рассказать не ему, не мне — ты знаешь, где это рассказывают...
Лешка долго думал, глядя в белую, ровную стену перед собой.
— А ты хоть представляешь, что после этого будет?.. — тихо спросил он — Ты знаешь, чем это грозит мне?! — Его начало лихорадить. Как-то сразу, без подготовки: сначала руки, потом всего.
— Но ведь другого выхода нет, Лешка...
Опершись на локтях, он потянулся к ней от подушек.
— Да!.. А это выход?! Я пойду,
распущу слюни — меня сгребут и засадят! А вы... вы все! Все! — подчеркнул он. — Побежите от меня, как от чумы какой-нибудь! Хоть ты, например: ты останешься около меня?! Останешься?!Секунды отскакивали ударами пульса в Алениных висках.
— Я бы давно должна сегодня уйти от тебя...
— Нет, ты не увиливай! Если я пойду, раскаюсь, выложу все — ты останешься около меня?!
— Ты пойди, Лешка...
— Я спрашиваю: останешься? — с болью и яростью повторил он.
Белая как полотно она кивнула. Потом, словно манекен, кивнула еще и еще раз. А невидящие глаза ее стали мокрыми.
Лешка откинулся на подушки, передохнул.
— Нет! Я все равно вижу, что нет! Лешку упекут, а вы побежите от него, как крысы с тонущего корабля!
— Леш-ка! — крикнула ему Алена. — Лешка-а!..
— Ты первой побежишь, — сказал он ей. — И тогда ни дружбы, ничего — вы все забудете, что так расписывали мне здесь! Вы будете гулять, веселиться, а о Лешке даже не вспомните... Иди скажи Сереге, пусть не сует нос не в свое дело! Пусть не продает, гад... Скажи ему— он послушается тебя!
Трогая ладошкой виски, Алена смотрела на него давно сухими глазами. Молчала, пока его лихорадило, и вздрагивал кончик простыни, свесившийся через край. Потом, когда Лешка успокоился, подошла к нему.
— Покажи, что там у тебя, — кивнула на его правый кулак. Он высвободил руку из-под одеяла, разжал пальцы. Она потянулась было к его ладони, но помедлила, выпрямилась и убрала руки за спину. — Открой...
Лешка прижал ногтем крохотную кнопку рядом с петелькой, куда вдевалась цепочка. Медальон бесшумно распахнулся.
Ничего неожиданного в нем не было. Была маленькая, хорошо сделанная фотография Галины. Точнее, одна головка с обнаженными ключицами в обрез. Губы и ласковые, с чуточку расширенными зрачками глаза Галины смеялись. А прижатый к лицу указательный палец сделал кокетливую ямочку на щеке.
Алена отошла к стене, на свое прежнее место. Лешка щелкнул медальоном и, снова спрятав его под одеяло, выжидающе посмотрел на нее, словно бы она должна еще сказать свое мнение.
— Ты пойдешь признаваться, Лешка?.. — спросила она.
И он заторопился, заспешил, опять поддаваясь лихорадке:
— Ты пойми, Алена! Пойми меня, что нельзя! Никто не знает, что там произошло! Не может никто знать! И я не знаю! Нам не объяснить этого, что там было! (Он уже не говорил «мне» — говорил, «нам».) Нам припишут и это! Убийство припишут, понимаешь?! Все припишут нам! И что тогда?! — Он задохнулся. — Где буду я?!
Она могла бы сказать ему, что об этом думают раньше, но стояла и молчала. А он продолжал:
— Вы даже письма мне не напишете, я знаю: и ты, и Серега! Кто просил его лезть не в свои дела?! И ты помогаешь ему! Зачем?! Я всегда считал тебя умнее, лучше его! Я тебя, если бы не это, — я считал тебя самой лучшей девчонкой!.. Я подумаю, Алена, но я еще ничего не решил! Понимаешь?! И не смей, не смейте выдавать меня! — Лешку трясло с головы до ног. (Алена никогда не видела, чтобы так трясло человека. Глаза его блуждали, лицо горело.) Я... Я прокляну вас, если вы загубите мою жизнь! Вы будете извергами!..