Никогда_не...
Шрифт:
В какой-то мере мне льстит, что в глазах Гордея Архиповича я — молодая и резвая, как Артур, и он причисляет нас к одной категории, в отличие от остальных селян, которые, узнав, с кем связался хозяйский внук, тут же обзовут меня престарелой ведьмой. Но это не мешает мне видеть, что хозяин поместья совсем не понимает, о какой именно работе я веду речь. Неужели он думает, что я смогу перестроиться и пойти помощницей на конюшни или к Глафире куховарить? Делать то, что у меня никогда не получалось и что я откровенно не люблю?
— Я немного не о том, Гордей Архипович…
— Давай просто — Гордей. Мы ж не чужие люди вже, га, Полинко?
Прекрасно. Вот меня ещё раз приняли в семью, только в отличие от того,
— Х… хорошо… Гордей э-э-э… Просто Гордей, — пытаюсь вымученно улыбнуться я. Черт, неужели я это сказала? Да я все что угодно скажу, лишь бы отвести от нас подозрения и выбраться отсюда по добру-по здорову.
— От бачиш, — в отличие от моей, его улыбка широкая и довольная. — Ничего сложного немае, так? Давай, розказуй, шо тоби тут мишае и шо не нравиться. И сама побачиш — я докажу обратное, шо б ты не сказала.
Ага, именно это он и будет делать. И к разговору приглашает только для того, чтобы убедить в своей правоте. Ох уж эта Гордеевская кровь — не водица. Все они, в этой семье такие — мягко стелят, да жестко спать, как сказали бы здесь, на хуторе.
Поэтому продолжаю возражать не слишком азартно, больше для вида, чтобы закончить разговор пусть даже липовым согласием. Так вляпаться как я — ещё больше, чем думала с самого начала — это надо уметь. Ещё и Артур уехал — вот это настоящая засада. Где мне его теперь ловить, где встречать?
Ладно, об этом потом. Для начала нужно выбраться из этой комнаты — со всем уважением к тому, что я только что услышала, но… Как ни крути, это память и прошлое Гордея Архиповича, отвечать за которое я никак не должна. И проживать здесь счастливую жизнь с его внуком, чтобы переиграть его собственную неудавшуюся сказку — тоже. Тем более я точно знаю — не получится у меня здесь чувствовать себя счастливой. Никак не получится.
— Ну… — вспоминая о том, что хозяин потребовал у меня какие-то аргументы против хуторской жизни, выдаю ему первую и самую главную причину без особой надежды переубедить. — Я фотограф, я не смогу перестроиться на другую работу. А вам здесь фотограф не нужен. Вам нужны другие люди. Практичные, умеющие делать настоящее дело… А не как я… ничего не произвожу, ничего руками делать не умею. Толку — ноль!
— А от и неправда, — озорно поблескивая глазами из-под седых бровей, возражает Гордей Архипович. А я все не могу понять, когда мне было более неуютно в его обществе — когда он относился ко мне с подозрением, или сейчас, когда демонстрирует открытую симпатию.
— Помнишь, шо я сказав с самого начала, як ты до нас приехала? Ты ж мени сразу отэту свою присказку про фотокорра начала на уха цеплять, — он снова добродушно посмеивается. — А я хоч и не поверил сразу… але думаю — якшо правда, то це дуже добре. Нам як раз надо такий специалист, який рекламу нашему хозяйству буде робить, постоянно. Шоб огласка була, в интернете про нас почитать смогли, фотографии побачить. Тогда до нас ни одна падлюка не сунеться, мы если шо — сразу про це напишем, шоб все люди знали, та ще й с картинками! Так шо в тебе дуже гарна специальнисть, Поля. Дуже важная. Зря люди не дооценюють того, шо раньше в нас называли «идеология та пропаганда». Це й отношение, и мнение формируе на роки вперёд. И не меньш важливе того, шо руками робиться. Так шо приймем тебе со всем уважением. Никто й пикнуть не сможе, шо ты неработяща.
О, то же самое и Артур говорил. Если дед скажет — никто и слова сказать грубого не посмеет. Отлично, прямо таки тепличные условия. Но… надо ли они мне?
— Гордей Архипович, спасибо, конечно… Это прямо интересно так вы говорите… Но я не привыкла долго работать на одной локации. Мне нужны новые места, поездки, командировки. Новые впечатления, понимаете? Чтобы взгляд не замылился.
— Та хто ж против? Чи думаешь, я тебе
в нашем сели доспокон вику закрыть надумав?О да, именно так я и думаю. Доспокон вику — что значит «навсегда». А по-другому вы не умеете, Гордей Архипович, как и все в вашей семье. Вам либо всё — либо ничего.
— Та будеш подорожувать, куда захочешь. Головне ж — сюда вертаться. Мы ще поживем-побачим, може й не захочется никуда отлучаться. Ты ще не знаешь, яка у нас тут жизнь на самом деле. Хоч в Артурка спитай — от до чего ему со своего города хотелось сбежать, а отсюда — никогда. Всегда уезжав через силу прямо. Тут в нас така природа, таке все справжне-настоящее, шо ваши шуры-муры городские кажутся як вчерашний хлеб, магазинский. А в нас — справжняя паляниця, с печи. Й с часом не стае хуже. Спробуешь — и понимаешь, шо от оно, то, шо завжди шукав. И уже никуда й не хочеться. Як казала Ларочка — тут у нас найлучшее место на земле!
— Ларочка вас любила, Гордей… — снова вспоминаю, что теперь мы общаемся по-свойски, без отчеств. — Ей любое место бы подошло, лишь бы рядом с вами.
— А ты шо, хиба не така? Хиба ж ты не любишь Артура?
И тут я понимаю, что снова загнала себя в тупик, своими же словами.
— Люблю, — говорю на удивление спокойно и без сомнений, что тут же отмечает хозяин дома, довольно покачивая головой. — И… наверное, вы правы. Когда рядом твой человек — любое место покажется лучшим на земле.
А вот здесь я вру, вру так откровенно, что боюсь засыпаться, поэтому снова прячу руки под стол, чтобы Гордей Архипович не заметил, как они дрожат от страха, что не удастся его убедить. Потому что я не Ларочка, и моя любовь — не такая как у неё.
Я не стала бы жертвовать собой ради того, чтобы дать мужу наследника, бросать свою жизнь и привычки, отказываться от города, в который так стремилась и где была так счастлива. Я не хочу, чтобы из-за любви летело под откос все то, что у меня есть, а я оставалась жить тенью своего мужчины в условиях, в которых прекрасно знаю — взвою уже через пару недель. Потому что моя любовь — не жертвенная. Но не менее от этого искренняя.
Ведь сколько людей — столько и любовей. Я так сильно привязалась к Артуру ещё и из-за того, что он никогда не требовал от меня измениться и бросить что-либо ради него. Никогда не ставил ультиматумов, никогда не пытался исправить, внушить, что я хорошая, но вот если бы изменилась, то стала бы ещё лучше. А, наоборот, так естественно и гибко встроился в мое настоящее, что я стала без опасений и страха смотреть в наше с ним будущее.
И пусть прошло совсем немного времени, его достаточно, чтобы понять: такая гибкость — как его талант в спорте. Или есть, или нет. Если проявилось сразу — значит, никуда не денется потом. Потому что, как говорится в присказках, которые здесь, на хуторе так любят — мастерство не пропьёшь.
Но этого я, конечно, не говорю Гордею Архиповичу, который со своей властной категоричностью не воспримет мое мнение — сколько людей, столько и любовей. И среди них нет правильных и неправильных. Есть что-то уникальное, рождающееся в каждой паре, совсем как дети — ведь даже у одних родителей они часто бывают непохожи.
— Ну, так шо тогда, Поля? Порозумелись мы с тобой? Вопросов больше не осталось? Ты ж тепер наша, а своих за носа водить — грех та нечестивство.
Кажется, он что-то чувствует, а я не очень-то убедительно возражаю. Навешать ему на уши с три короба лапши со всем энтузиазмом, как я могу, мешает искреннее уважение — пусть мы с Гордеем Архиповичем из разного теста, но его честность, воля и характер, склонность решать вопросы открыто, без недомолвок вызывает во мне безотчётную симпатию, которая… Очень мешает мне сейчас. Мешает занять самую удобную позицию, закрыв этот разговор на удобной для него ноте, а самой тихо-спокойно сделать своё. Тайком, чтоб никто не узнал.