Никогда тебя не отпущу

Вот так все и началось. Мне выдали домашнее задание, и я не переставала думать о том, как мне хочется сказать отцу, что он разрушил наши судьбы. Я обсудила это с Делейни, единственной, кто знал о моем отце. И без того паршиво, потому что всем известно: моя мама занимается уборкой. Она убирает и в домах некоторых моих одноклассников. Представьте, насколько это необычно. Мама застилает их постели, чистит их унитазы. Я помогала ей летом, и это отвратительно. Я терпеть не могла, когда владельцы слонялись поблизости, пока мы работали, а потом возвращались к своей жизни, одаривая нас виноватыми улыбками, как будто они так заняты или настолько важные персоны, что даже убрать за собой не могут. Мне хочется, чтобы она сменила работу, пошла в офис или еще куда-нибудь, но она твердит, что предпочитает работать на себя.

Делейни считала, что это крутая идея – написать отцу, и согласилась быть моей отправной точкой. Я указала ее адрес как обратный, на случай, если он захочет ответить.

Через две недели я получила письмо.

29 мая 2016 г.

Дорогая Софи!

Лучший день в моей жизни с тех пор, как я попал в тюрьму, наступил, когда я получил твое письмо. Уж точно не меньше шести раз его перечитал. У тебя есть все основания ненавидеть меня, но я надеюсь, что ты сможешь найти в своем сердце силы дать мне еще один шанс. Я уже не тот человек. Ты права, я все пропустил. Поверить не могу, что тебе уже восемнадцать.

Твоя мама не хотела, чтобы ты навещала меня, пока я не образумлюсь, и она права, но ты должна знать: я не переставал думать о тебе. Мне понадобилось много времени, чтобы принять всю ответственность за свои поступки, и мне жаль, что я не был хорошим отцом для тебя. Я так долго был одержим злостью, что она меня просто ослепляла. Но здесь кое-что произошло, и я снова ранил человека. Он набросился на меня, и я защищался, но это не важно. Я понял, что если не приведу себя в порядок, то, возможно, больше никогда тебя не увижу.

Я хожу на собрания «Анонимных алкоголиков», в их программе двенадцать этапов, и я пытаюсь загладить свою вину перед всеми, кому причинил боль. Я правда сожалею из-за той боли, которую причинил всем, и я знаю, что подвел тебя. Только небесам ведомо, как мне не хотелось садиться за руль пьяным в ту ночь. Я не могу повернуть время вспять, но я действительно прилагаю максимум усилий, чтобы изменить в лучшую сторону остаток своей жизни.

Я хожу в группу поддержки. Там нас учат, как управлять своим гневом и как обсуждать наши эмоции, чтобы не накапливать их в себе. Я годами не мог совладать со своими дурными чувствами, а все из-за того, что произошло со мной в детстве. Полагаю, что никогда не смогу оправиться от того, что ушел отец и умерла мама. Именно поэтому я всегда боялся, что твоя мама тоже уйдет от меня. Но я все проиграл, я потерял вас обеих. Я не прошу извинений. Я просто надеюсь, что ты сможешь хоть немного меня понять.

Помнишь ту лодку, которую мы вместе построили? Да, я и здесь тебя подвел, мне и правда жаль. Я помню буквально каждый свой прокол и знаю, что понадобится целая жизнь, чтобы все наладить, но я готов попробовать. Иногда, когда я не могу уснуть ночью, – здесь очень шумно, – я разрабатываю конструкцию новой лодки и думаю, как после моего освобождения мы построим ее вместе и возьмем на озеро. Я так и не научил тебя ловить рыбу.

Может, это ничего и не значит, но когда ты родилась, я очень хотел рыбачить с тобой. Однако потом я слишком много пил, и это так никогда и не произошло. Я забыл о многом, но никогда не переставал любить тебя.

Должен идти работать. Я тружусь здесь в инструментальном цеху. Убиваю время вместе с другими парнями. Много читаю, хожу на некоторые занятия и с нетерпением жду освобождения. Знаю, ты, возможно, и не захочешь отвечать, но для меня много будет значить, если ты все-таки напишешь. Ты все еще любишь рисовать?

Твой папа

У меня пересохло в горле, лицо пылало к тому времени, как я закончила читать это письмо. Я чувствовала пустоту и головную боль. Это уж слишком. Я целую вечность не думала об этой лодке. Мы долго ее шкурили и красили, а потом она месяцами лежала под брезентом. Сейчас я вспомнила, что чувствовала, стоя рядом с ним, когда мы работали, когда я училась орудовать наждачной бумагой разной зернистости; у нас были грязные, огрубевшие руки, и чувствовался маслянистый запах краски. Я запихнула письмо под свой комод.

В ту ночь, когда мама уже была в постели, я ушла в свою комнату и занялась рисованием. Начала я с волшебного леса, деревьев, усеянных листьями и цветами, затем нарисовала в центре пруд с нашей лодкой, а в ней девочку с отцом: они сидели с удочками, вокруг них прыгали лягушки. Я сложила рисунок, засунула его в конверт и на следующее утро отдала конверт Делейни, чтобы она отправила его отцу. После этого мы стали переписываться еженедельно.

Сегодня он летит в Догвуд-Бэй, чтобы повидаться со мной. Наша первая встреча за одиннадцать лет. Я увижу отца. Из-за этого невероятного события я почти не спала последнюю ночь, и под глазами у меня появились темные круги, так что пришлось наложить побольше косметики и сильнее подвести карандашом глаза в стиле «смоки айс». Может, мой новый стиль отвлечет маму и она не заметит, что я как-то уж слишком взволнована для обычного школьного дня.

Я заталкиваю связку писем в рюкзак – я всегда таскаю их с собой. Мама никогда не обыскивала мою комнату и всегда, прежде чем там пылесосить, спрашивает моего разрешения, но я не хочу рисковать. На цыпочках прокрадываюсь к кухне, надеясь, что она еще спит. Вот незадача. Она уже сидит за столом и ест гренки. Я чувствую запах арахисового масла.

Она бросает на меня взгляд:

– Ты рановато встала. Что-нибудь поешь?

– Поем в школе, спасибо.

В каком-то безумном порыве я представляю себе, как она отреагировала бы, если бы я рассказала ей, что несколько раз общалась с отцом по телефону. В первый раз было как-то чудно. Я не знала, что сказать, но его голос был так близко, что на меня нахлынули воспоминания: как я сидела у него в грузовике, как точно так же слушала его голос по телефону, как гордилась его умом, когда рабочие консультировались с ним по малейшему поводу. Я даже почти ощущала запах кокосового освежителя, которым он всегда пользовался. Потом я вспомнила его металлические контейнеры для обеда и то, как он приносил мне маленькие пачки печенья «Орео» и как хранил в своем бардачке мелки. Мне хотелось спросить маму, помнит ли она все это. Почему мы никогда не говорим о таком? Почему мы говорим только о плохом?

«Ну, дорогая дочь, он угрожал убить меня, ты об этом помнишь?»

Я действительно помню. Помню прекрасно. А потому я спросила его об этом уже во время второго телефонного разговора. Вам, наверное, покажется, что нужно много мужества, чтобы написать отцу в тюрьму, спросить его о том времени, когда он угрожал убить маму. Что, если бы он пристрелил маму той ночью? Когда я думаю об этом, я начинаю дрожать и чувствую, что мне нужно присесть.

– Я хочу кое о чем у тебя спросить, – сказала я. – Это важно.

– Ты можешь спрашивать о чем угодно.

– Ты действительно собирался убить маму в ночь аварии? У тебя было оружие.

Отец надолго затих – так надолго, что я подумала, не положил ли он трубку, но потом он сказал:

– Она рассказала тебе о нем?

– В газетах писали.

Ма рассказала мне об этом, когда я была постарше, но я и так уже почти все знала из газет. Я читала их в интернете, все, что могла найти, любое упоминание его имени. Было такое чувство, как будто читаешь о ком-то другом, о чужой жизни, о чужом отце.

– Справедливый вопрос. Но я чувствую себя настоящей тварью только из-за того, что тебе пришлось его задать. Ты знаешь, ты была совсем ребенком. Тебе не стоило все это читать. Я никогда не причинил бы ей вреда. Я напился, был расстроен и плохо соображал. Ружье даже не было заряжено.

Я хотела спросить у мамы, правда ли это, но данную тему нельзя было поднимать. На нее это подействовало бы убийственно. Даже если бы я рассказала о том, как он интересуется моей учебой и тем, в какой колледж я хочу пойти, и о том, как мы обсуждали разные профессии и стоит ли мне попрактиковаться в студии изобразительных искусств – они все сейчас цифровые. И все это похоже на то, как я представляю себе общение своих друзей с их отцами. Мама вышла бы из себя и посадила меня под домашний арест на всю оставшуюся жизнь. Она не понимала. Она не знала, как он изменился.

Я достаю свой обед из холодильника и открываю рюкзак, но мои движения такие порывистые и неуклюжие, что принадлежности для рисования вываливаются из него вместе со связкой писем – и падают возле маминых ног.

– Что это? – спрашивает она и подвигается, чтобы наклониться.

Я быстро поднимаю их и прижимаю к себе так, чтобы она не могла увидеть обратный адрес.

– Да так, один проект.

Она явно в недоумении:

– С письмами?

– Сложно объяснить. – Боже! Я идиотка. Мое лицо пылает. – Мне пора. Я встречаюсь с Делейни.

– Ладно, скажи ей, чтобы быстро не гнала.

Мама всегда это говорит, и полагаю, что почти все мамы говорят нечто подобное, но для нее это означает совсем другое. У нее это – как суеверие, как постучать словами по дереву, и если она забудет сказать это, то случится что-то ужасное. А все из-за аварии с отцом.

Я не очень-то помню о его пьянстве. Я пыталась восстановить это в памяти, но мне тогда было всего лишь шесть лет. Иногда мне кажется, что прорезается в памяти пивной запах его дыхания, то, как волновалась мама, когда он приходил домой, как он спал на диване, но я не уверена, мои ли это воспоминания или обрывки маминых рассказов. Она пыталась оберегать меня от всего, когда я была ребенком, – говорит, что когда он был совсем уж пьян, то она укладывала меня спать либо заставляла смотреть телевизор. Она все еще вздрагивает, когда говорит о нем. Даже не знаю, осознает ли она это. Когда мы с ним снова начнем общаться и я удостоверюсь, что он изменился, я расскажу ей, что его уже не нужно бояться.

Она смотрит на свой мобильник, проверяя Фейсбук.

– Пока!

И я ухожу.

День тянется медленно, и мне кажется, что я лопну от нетерпения к тому времени, когда прозвучит школьный звонок. Последний час я каждую минуту поглядываю на часы, спрашивая себя, прилетел ли самолет вовремя, едет ли он уже в кафе. Делейни встречает меня у шкафчика и желает мне удачи.

– Обязательно все расскажи мне! – говорит она. – Как бы я хотела пойти с тобой…

– Это будет странно.