Николай Гумилев: жизнь расстрелянного поэта

И в сумрачном ужасе от лунного взгляда, От цепких лунных сетей, Мне хочется броситься из этого сада С высоты семисот локтей.

Для того чтобы иносказательно выразить свои чувства к «лунной деве», поэт использует миф о висячих садах Семирамиды; по преданию, ею была вавилонская царица Шаммурамат (IX век до н. э.). Царице легенда и приписывает создание висячих вавилонских садов, посвященных Венере, — одного из семи «чудес света». Сады были повторены в Царском Селе «Семирамидой Севера» Екатериной Великой в XVIII веке.

Аня отвечает на его письма, и он рад этому. Он знает, что она успешно занимается на курсах. В мае Анна сдает экзамены: энциклопедию права, латынь, историю римского права с оценками «весьма удовлетворительно». Но юридическое образование ей изрядно надоело. У нее одна радость — надвигающееся лето, и она с нетерпением ждет поездки в Одессу с ласковым и теплым морем, новыми развлечениями. И вот экзамены позади. Анна уезжает, не оставив даже адреса поэту. Николай отправляет письмо своему другу Андрею Горенко, в котором между делом сообщает: «Есть шанс думать, что я заеду в Лустдорф. Анна Андреевна написала мне в Коктебель, что вы скоро туда переезжаете, обещала выслать новый адрес и почему-то не сделала это. Я ответил ей в Киев заказным письмом, но ответа не получаю… Если Анна Андреевна не получила моего письма, не откажите передать ей, что я всегда готов приехать по ее первому приглашению, телеграммой или письмом».

Возможно, именно в это время и родилось известное стихотворение Анны Горенко «И когда друг друга проклинали…» (1909), в котором речь шла о их сложных досвадебных отношениях:

И когда друг друга проклинали В страсти, раскаленной добела, Оба мы еще не понимали, Как земля для двух людей мала…

Неизвестно, получил ли Гумилёв адрес от Анны (сомнительно), возможно, его сообщил Андрей Горенко. Тем не менее, в начале июля поэт уезжает из Коктебеля и морем добирается в Одессу. В первых числах июля Николай Степанович объявляется на даче в Лустдорфе под Одессой, где отдыхала семья Горенко. Опять — разговоры о поэзии, о Царском Селе, о новом журнале «Аполлон», о том, что осенью он начинает заниматься на другом факультете. Видимо, Анна Андреевна сказала, что ей юридическое отделение надоело… Но опять ничего не решено в их отношениях. Правда, на сей раз Аня сама предложила проводить его до Одессы на трамвае из Лустдорфа. И снова надежда толкает Гумилёва задать ей мучительный для него вопрос: «Любит ли она его?» И получает совершенно неожиданный ответ: «Не люблю, но считаю вас выдающимся человеком». Вот это оборот! Гумилёв задумался на минуту и неожиданно спросил: «Как Будда или как Магомет?» Ишь куда хватил, так что сам задохнулся от сравнения. Если она считает его таким, то, может быть, согласится, став его женой, поехать с ним в страну черных христиан? Но Аня, которая мечтала не об Африке, а о Северной столице России, и на это предложение дала категорический отказ.

Случайность, но именно в июльском номере журнала «Весы» появляется стихотворение Гумилёва «Колдунья», посвященное Анне Андреевне. Снова ее колдовские чары опутывают его душу и рассудок. Грань между его снами и действительностью, между реальной жизнью и воображаемыми событиями стирается. Поэт тоскует и погружается в дрему полубытия. Летняя жара и зной, плывущее истомленное солнце, и сами собой рождаются строки очень важного для Гумилёва стихотворения «Сон Адама» (1909). В этом стихотворении поэт как бы моделирует свои возможные взаимоотношения с любимой:

От плясок и песен усталый Адам Заснул, неразумный, у Древа Познанья. Над ним ослепительных звезд трепетанья, Лиловые тени скользят по лугам, И дух его сонный летит над лугами, Внезапно настигнут зловещими снами.

В эту пору «зловещие сны» — весточки от возлюбленной, ее отказы, бесконечные встречи и его безрезультатные поездки. Гордая Горенко просто казнит его своими отказами:

Он видит пылающий ангельский меч, Что жалит нещадно его и подругу И гонит из рая в суровую вьюгу, Где нечем прикрыть им ни бедер, ни плеч.

Он понимает, что гимназистки из Мариинки уже нет. Есть непонятная и гордая курсистка-колдунья. А ему хочется иного, но жизнь жестока:

И кроткая Ева, игрушка богов, Когда-то ребенок, когда-то зарница, Теперь для него молодая тигрица, В зловещем мерцанье ее жемчугов, Предвестница бури, и крови, и страсти, И радостей злобных, и хмурых несчастий. …………………………………………………….. Он борется с нею. Коварный. Как змей, Ее он опутал сетями соблазна. Вот Ева — блудница, лепечет бессвязно, Вот Ева — святая, с печалью очей. То лунная дева, то дева земная, Но вечно и всюду чужая, чужая.

Поэт рисует портрет Анны — девы луны, блудницы и для него все еще святой и непокоренной. Но Гумилёв надеется, что сон кошмаров — жизнь без любимой — окончится, он пророчествует себе сам, он шепчет последние строки своего длинного стихотворения как заклинание:

Долина серебряным блеском объята. Тенистые отмели манят для игр, И Ева кричит из весеннего сада: «Ты спал и проснулся… Я рада, я рада!»

Осенью Николай Гумилёв пишет стихотворение «Уходящей…» («Не медной музыкой фанфар…», 1909), где проглядывает все тот же лик лунной девы:

И вот теперь, когда с тобой Я здесь последний раз, Слезы ни флейта, ни гобой Не вызовут из глаз. Теперь душа твоя мертва, Мечта твоя темна, А мне все те ж твердит слова Святая Тишина. Соединяющий тела Их разлучает вновь, Но будет жизнь моя светла, Пока жива любовь.

Любовь его жива, он пишет самое проникновенное послание своей возлюбленной, в котором как заклинание или молитву проговаривает самые заветные мысли: «Я понял, что в мире меня интересует только то, что имеет отношение к Вам…» Реакция лунной девы известна. Она наконец поняла, что имеет дело с человеком, который не отступит. По утверждению самой Анны Андреевны, именно эта фраза стала для нее решающей. Гумилёв в одном из последних писем предупредил ее, что будет в Киеве уже 28 ноября, и оба они ждали встречи, понимая, что на сей раз она должна закончиться не так, как всегда.

Складывались дела у Гумилёва и на литературном поприще. Наконец он полностью закончил работу по подготовке своей новой книги к выпуску в «Скорпионе». Последнее и окончательное ее название — «Жемчуга». Еще в мае Николай Степанович в письме В. Брюсову просил: «Я жду решения г. Полякова относительно изданья „Жемчугов“. Но мне все-таки хотелось бы получить ответ до конца мая…» 2 ноября Дмитрий Николаевич Кардовский, сосед по Царскому Селу, профессор Академии художеств, будущий академик, обрадовал поэта, прислав ему письмо, в котором сообщал: «Многоуважаемый Николай Степанович! Я заполнил просветы на рисунке „Жемчугов“, текст стал вполне отчетлив, и завтра отсылаю рисунок в „Скорпион“ вместе с письмом. В письме я, с Вашего позволения, написал, что Вы нашли рисунок подходящим, о чем сообщите лично…»

Днем 28 ноября группа петербургских поэтов приехала в Киев. Все вместе отправились в мастерские художницы Александры Экстер, жены киевского мецената Николая Евгеньевича Экстера, который финансировал издание киевского журнала «Чтец-декламатор».

О выступлении молодых петербуржцев киевляне знали заранее. Еще 18 ноября в газете «Киевский театральный курьер» было напечатано сообщение: «В конце ноября в зале Купеческого собрания состоится вечер современной поэзии при участии поэтов М. Кузмина, П. Потемкина, Н. Гумилёва и других…» Купеческое собрание было престижным местом, и выступление в нем могло собрать большую публику. Однако с тех пор, как появилось сообщение, и до тех пор, как петербуржцы ступили на киевскую землю, утекло немало воды. В местной прессе появились клеветнические статьи с нападками на молодых поэтов. Потемкину припомнили, в который раз, его дружбу с журналистами-кошкодавами. Делались прозрачные намеки в отношении поэта Михаила Кузмина, известного в Киеве как автора «Курантов любви». Дошли до Киева и газеты с сообщениями о дуэли Николая Гумилёва с Максимилианом Волошиным. Вышедшие мизерным тиражом первые две поэтические книги самого поэта до киевского обывателя не дошли. Местным литераторам Гумилёв был известен только по публикации в киевском журнале «В мире искусства». О графе Алексее Толстом и того меньше было ведомо. Словом, хорошо задуманное мероприятие, инициатором которого стал киевский поэт Владимир Юрьевич Эльснер, начало разваливаться на глазах. Купеческое собрание отказалось предоставить для вечера свой зал — репутация в провинции дороже всего. 28 ноября Кузмин записал в дневнике: «…все перепуганы газетной руготнею до того, что почти готовы отказаться от вечера… Гумилёв пошел отыскивать своих старых невест». Эльснер стал искать выход из создавшегося положения и к чести его справился с этим успешно, хотя и не без определенных потерь. В день выступления газета «Киевские вести» сообщала: «Малый театр Крамского. Сегодня 29 ноября „Остров искусства“ — вечер современной поэзии сотрудников журналов „Аполлон“, „Остров“ и др. Михаила Кузмина, графа Ал. Н. Толстого, П. Потемкина, Н. Гумилёва при участии Ольги Форш, В. Эльснера, К. Л. Соколовой, Л. Д. Рындиной и др. Гг. Яновские и г. Аргамаков от участия в вечере в последний день отказались, и устроители долгом считают о том уведомить, прося желающих получить обратно деньги в кассе театра. Начало ровно в 8 1/2 ч. вечера».

Николай Гумилёв Аню Горенко пригласил на вечер заранее.

С вокзала он отправился именно к ней. Ему важнее всего прочего было знать, как она отнеслась к его последним письмам и что на этот раз скажет ему киевская колдунья. Он хотел надеяться и боялся… Весь день 28 ноября они провели вместе. Николай прочел ей стихотворение «Путешествие в Китай» (1910), в котором были строчки, обращенные к ней:

Что же тоска нам сердце гложет, Что мы пытаем бытие? Лучшая девушка дать не может Больше того, что есть у нее…