Николай I. Освободитель

— В первый день как я уже говорил собралось три сотни молодых офицеров. Сразу после моей вступительной речи «отсеялся» двадцать один человек. После первого дня, когда мы подняли кандидатов еще до рассвета и гоняли — бег, фехтование, стрельба, перемежаемые классами — четырнадцать часов подряд, ушли еще четыре десятка. Дальше уже поменьше, — я довольно улыбнулся, — однако до десятка человек в день не выдерживают. Это еще что, вот когда все слабенькие сами уйдут, и мы начнем выбраковывать неликвид по физическим и умственным показателям, вот тогда жара пойдет!

Воронцов, глядя на мой энтузиазм, только покачал головой. Он такого издевательства над людьми совершенно не одобрял, однако монаршая воля дозволила мне проведение изысканий над людьми, а значит он, как верный поданный, мог только принять к сведению и подчиниться.

— «Это еще что», — самодовольно, усмехнулся я, глядя на кислую физиономию воспитателя, — «это вы еще форму не видели, которую я заказал для своих егерей, вот уж будет для вас, привыкших ко всем этим галунам и аксельбантам, шок. Зато просто, дешево и удобно, а для парадов можно и отдельный комплект пошить».

Карета, в которой мы с Воронцовым уезжали в сторону Зимнего, плавно покачивалась на рессорах, навевая тягучую дрему, мысли о новых проектах тянулись вязко как патока, и вскоре я, сморенный непрекращающимся мелким дождем и долгим нахождением на свежем воздухе, окончательно провалился в сон.

А на следующий день, курьер привез из Германии сообщение, что моя восемнадцатилетняя сестра Елена Павловна скончалась парой недель раньше от неизвестной болезни, оставив после себя безутешного мужа и двух маленьких детей.

Глава 10

Сказать, что Александр был не в себе — не сказать ничего. Он метался по кабинету от стены к стене, преодолев за последний десяток минут расстояние в десяток метров раз тридцать. Я молча сидел в кресле и наблюдал за молодым человеком, испытывая при этом легкую тревогу. Помнится, в исторической литературе писали, что Александр был мнителен без меры, то обращаясь к религии, то впадая в откровенный мистицизм. А тут я ему дал неоспоримое — во всяком случае со стороны могло так показаться — подтверждение его духовным поискам, выдав пророчество, которое ко всему прочему еще и начало исполняться.

Ну не знал, я не знал, что Елена и Александра умрут так рано и так «удачно» после моих слов. Я до попадания сюда вообще про них не помнил, как и про остальных, детей Павла кроме старших сыновей как непосредственных участников исторических событий! Так и в самом дела можно поверить, что Александр своими действиями навлек беду на весь род, что совсем выходило за рамки моего материалистического взгляда на природу вещей.

— Чего ты молчишь?! — Император остановился и уставился на меня безумными глазами. Да, кажется, я действительно тогда переборщил, не уверен, что оно того стоило. — Отвечай!

— Что вы хотите от меня услышать, ваше величество? — Максимально спокойно спросил я, косясь на дверь кабинета. Мы с братом тут были только вдвоем и признаюсь, мне сильно не хватало молчаливой поддержки за спиной Воронцова, который присутствовал почти на всех моих «переговорах» с взрослыми. Надеюсь, если Александр сорвется с нарезов и бросится меня убивать — мало ли что у него в голове щелкнет — меня успеют спасти. Впрочем, это вряд ли. Вряд ли под дверью императорского кабинета ошивается много людей.

— Откуда ты узнал про смерть Елены?! А до этого Саши?!

— Я не знал, разве я тебе это говорил?

— Но ты же тогда, в марте первого года, сам сказал о том, что над родом теперь висит проклятье.

— Да, — еще раз чертыхнувшись за свою излишнюю инициативность, кивнул я, — это я говорил. Но предсказывать смерти членов нашей семьи я не могу, если ты это имеешь ввиду.

— «Опять соврал», — мысленной усмехнулся я, — «сроки жизни самого Александра, я помню очень хорошо, помню, что его жена пережила императора всего на год или два, помню что Константин был генерал-губернатором Польши во время восстания в начале тридцатых и что мамА еще лет пятнадцать протянет не меньше, но на этом, пожалуй, что и все».

В слух я конечно же этого не сказал, я же не самоубийца.

— Откуда ты это все берешь? — После еще одного короткого забега по кабинету задал новый вопрос Александр.

— Что все? — Опять включил дурочку я.

— Все! — Истерично выкрикнул император, — эти твои предложения в медицине, награду для солдат придумал, войска нового строя начал устраивать! Вот!

Александр подскочил к столу, дернул ящик стола и вытащил оттуда пузырек непрозрачного стекла, похожий на те, в которых аптекари свои порошки клиентам отпускают.

— Что это?

— Йод твой! Мне Севрегин передал третьего дня. Действительно открыл новый химический элемент, до того неизвестный науке. Сжигая морские водоросли! Кто бы мог подумать!

— Ух ты! — Обрадовался я, — это же прекрасно! Нужно срочно наладить его производство, делать спиртовой раствор и использовать! Хотя бы тому же Нестору Максимовичу отдать, он точно найдет этой штуке применение.

— Вот-вот, — Александр перестав метаться по кабинету тяжело опустился в кресло. — Откуда ты знал, что в водорослях содержится этот твой «йод» и как его можно использовать?

— Почему, ты решил, что я все знаю наперед? Это не так. Награды, согласись, для нижних чинов учредить нужно было, тем более что они уже есть у наших европейских соседей. Что касается большого доклада по демографии, то Семен Романович свидетель, я несколько месяцев над ним трудился. Ничего не берется само, я каждый раз много работаю, читаю книги, разговариваю с опытными специалистами!

— Ну да, а йод? А медицинские знания? Тоже в книге прочитал?! Покажи мне эту книгу, из которой ты это черпаешь, очень мне хочется тоже припасть к источнику чистого незамутненного знания!

— Просто, — я сделал самое невинное выражение лица из всех имеющихся в моем арсенале, ну просто маленький ангелочек! — Просто иногда я знаю, чем закончится то или иное дело и как нужно поступить, чтобы получилось… Правильно. Это приходит ко мне, когда я молюсь в церкви.

— И как часто с тобой такое случается?

— Иногда, — я вновь неопределенно пожал плечами. Не смотря на все произошедшее воспринимать меня как взрослого, как условно равного себе император не мог, и я беззастенчиво этим пользовался. Будь мне не семь, а тридцать семь, спрашивали бы меня, вероятно совсем по-другому не глядя на родственные связи и мнение остальной семьи. А так — что возьмешь с маленького ребенка, удобная, черт побери, позиция. — Редко… По-разному бывает.