Николай Самохин. Том 2. Повести. Избранные произведения в 2-х томах
Шрифт:
Бдымов, приобняв меня за плечи, сказал:
– Теперь будем друзьями! Будем знакомыми. Не обижай нас.
Меня лично. Рад буду. В любое время.
А дядя Браля искренне даванул мне руку.
ЧЕТВЕРТЫЙ
В изюбринской коммунальной бане сидели на полке три голых человека, стегались березовыми вениками и вели малосодержательный банный разговор.
– Ух, берет! – повизгивал Первый, охаживая себя по спине, по бокам, по голяшкам и по всему прочему. – Ах, пронимает! Ой, еще, еще, еще! Эх, жги – не жалей, три месяца в бане не был!!!
– Очередя? – спросил Второй.
– Ванная! – сказал он. – Ванная! Вкривь ее, вкось и поперек! Веришь, нет, сколько в ней ни сижу, не берет. Только зудюсь потом, прости ты меня, будто вшивый кобель. Вот так третий год и маюсь – как новую квартиру получил.
– Это точно! – поддакнул Третий. – Это как пить! У меня у самого этой ванной, можно сказать, по половинке на нос. На меня да на жену, не считая тещу. Хоть залейся! И что ты думаешь? Как суббота – я в баню. Душа просит. Да еще если веничек – молодой, березовый! Да сам их наломаешь, напасешь. Что ты!.. Ну-ка, товарищ, прогуляйся мне вдоль поясницы – не достаю!
Второй взял у Третьего веник и прогулялся. При этом он сказал: – Ванная против парной не может стоять. Ни в каком разрезе. Ты говоришь, третий год маешься? – повернулся он к Первому. – А я – пятый. Не могу и все! Хоть режь меня, хоть ешь меня!
Тут Второй подмигнул, хотя среди пара и мелькания веников этого никто не заметил, и добавил в порядке шутки:
– Зачем только их строят, ванные? Лучше бы пивные!
– Гы-гы! – гулко засмеялся в полок Третий.
А сбоку, возле перил, сидел еще один голый человек. Он сидел, помахивал веником и молчал. Не встревал в разговор. Только слушал.
Потом Четвертый встал, ополоснулся, вышел, надел в раздевалке каракулевую папаху, сел в машину и укатил.
Приехав на работу, он велел секретарше никого к нему не пускать и быстренько набросал проект решения: а) сократить на одну треть объем жилищного строительства; б) освободившиеся средства бросить на сооружение пяти новых бань; в) усилить охрану зеленых насаждений в пригородной зоне. А на другой день Четвертый собрал подчиненных.
– Ну как, товарищи, – спросил он. – В баньку ходим?
Подчиненные смолчали.
– Не ходим, – отметил Четвертый.
– Так. Другие какие места посещаем? Общаемся с народом?
Подчиненные заерзали.
– Не общаемся, – усмехнувшись, констатировал Четвертый.
– А надо посещать. Прислушиваться надо к народу. Проникать в жизнь. В самую середку. Так-то.
Вскоре проект решения был утвержден.
Спустя неделю Первый, Второй и Третий встретились возле киоска «Соки-воды».
– Здорово, – сказал Второй, – холоднячка пропустим?
– Ага, – ответил Первый. – В ванне нагрелся. После ванной, знаешь, хорошо.
– Чего же не в бане? – спросил Третий,
– Тю! – сказал Второй. – В баню разок в два месяца хорошо.
Ну – в месяц. Кости пожечь. А ванная под боком. Пришел с работы, скинул штаны – и ныряй. Хоть каждый день. Не-ет! Баня против ванной не стоит. Ни в каком разрезе!
Тут Второй подмигнул, что на этот раз все заметили, и добавил в порядке шутки:
– И зачем только их строят, бани? Лучше бы пивные!
– Гы-гы! – засмеялся Третий.
ФАКТОР
Проклятое у меня
свойство: все считать. Другой скажет:– В субботу у Клюшкиных собирались. Народу пришло!.. Плюнуть некуда. Водки набрали – обалдеть можно! В общем, дали разгону! Брр… Вспомнить жутко!
А я доложу совершенно точно:
– В субботу у Клюшкиных было двадцать три человека. Водки закупили девять бутылок, коньяка – пять, кориандровой – три, вермута – одну. Сбрасывались по восемь рублей. Иван Петрович выпил две рюмочки и закусил огурчиком – недоиспользовал семь двадцать. Эрик Кондратьевич выпил две с половиной бутылки, съел полгуся и кило польской колбасы – всего на четырнадцать семьдесят. Однако впоследствии его увезли в вытрезвитель, где он потерпел на десять рублей. Степа уложился в рамки, но стукнулся о холодильник и выбил золотой зуб стоимостью сорок рублей.
Вот такой я человек.
Но меня поправляют. Здесь, говорят, важнее другая сторона – моральная.
Может быть. Допускаю. Только у меня такой характер. Ничего поделать не могу.
Мне говорят:
– Посадим картошку?
Я тут же прикидываю. Килограмм картошки стоит шесть копеек. Бросаю полкило на день, множу на шесть, округляю, получаю одиннадцать рублей. Подвожу черту, считаю другой вариант: за семена – трешка, за землю – полтора, два дня на прополку, один на уборку – без содержания. Стало быть, еще двенадцать. Шоферу – в лапу, помощникам – магарыч. Плюс за тару, плюс праздник урожая.
Складываю, множу, извлекаю корень – себестоимость.
– Ой, – говорю, – родные и знакомые! Не стоит овчинка выделки.
– Вот какой ты дурак! – отвечают мне. – Зато своя. Своя вкуснее.
Идет совещание. Главный архитектор говорит:
– Вот здесь построим новый массив. На этой господствующей высоте. Кругом хорошо видно и ветром обдувает. Кроме того, от города далеко, детишек башенными кранами не подавим. Достаю блокнот, начинаю считать.
Двенадцать километров водопровода, двенадцать километров газопровода, двенадцать километров телефонного кабеля. Затем трамвай, потом автобус. Ну и прочие мелочи: бетонная автострада, два моста и одна железнодорожная ветка.
Складываю, перемножаю, получаю круглую сумму.
Сообщаю свое мнение: дескать, так и так – кругом невыгодно.
– Вот, – говорят, – умный ты человек, а проявляешь, мягко говоря, недопонимание. Фактор не учитываешь.
– Какой фактор? – спрашиваю.
– А такой. На месте бывших пустырей и буераков здесь засияют веселыми огнями красавцы-дома.
– А-а-а, – говорю я.
Вот такое проклятое у меня свойство. Не знаю, как от него избавиться. Пока решил воздерживаться. Не лезть со своими плюсами-минусами.
Мне говорят:
– Пойдем, строим.
А я молчу. Мне говорят:
– Давай построим.
А я молчу.
Мне говорят:
– А ну, догоним! А я молчу.
На всякий случай. Вдруг опять какой-нибудь фактор не учтешь.
СЛУШАЙТЕ НАС ЕЖЕДНЕВНО
Только я устроился на тахте в руках с журналом «Для дома, для быта», как знакомый женский голос из радиоприемника сказал:
«Начинаем передачу «Это вам, романтики!» И знакомый баритон мягко и вместе с тем тревожно запел: