Никто, кроме тебя
Шрифт:
«Кажется, пошёл на поправку. Перевели в палату интенсивной терапии».
«Сегодня был у Николая Андреевича. Покормил пюре и йогуртом. Состояние удовлетворительное».
На десятый день, когда Николая Андреевича наконец перевели в общую палату, я, прихватив с собой банку куриного бульона, направилась к воротам больницы, но, как и предсказывал Роман, в отделение не попала. Во «второй» было строго - кого попало не пускали, только родственников, да и то по специальному пропуску, поэтому бульон пришлось передать через медперсонал. Однако, если уж говорить начистоту, я не сильно
«Николай Андреевич уже никогда не будет прежним, – размышляла я, возвращаясь домой по заснеженным улицам. Снег теперь валил с завидным постоянством и всем видом показывал, что до весны точно продержится. – Раньше его походка никогда не была шаркающей, он ходил медленно, но достаточно бойко и редко опирался на тросточку, а теперь… Вдруг после инсульта он и передвигаться-то по квартире как следует не сможет…»
Инвалидное кресло, недержание мочи, пролежни. Сознание услужливо рисовало мне самые неприятные и самые чудовищные картинки того, что могло ждать Николая Андреевича по возвращению домой из больницы. Мотая головой из стороны в сторону, я усиленно отгоняла их прочь, но они, словно издеваясь, проникали в мои мысли снова и снова.
Вера вернулась в университет на пятый день после того злополучного сообщения. После смерти отца она сильно изменилась. Обрезала волосы и покрасила их в ярко-розовый цвет, начала курить и вставила линзы, отчего её и без того ярко-зелёные глаза приобрели кошачий оттенок. Но самое ужасное было не это. Самым ужасным было то, что она стала сторониться меня, и я никак не могла взять в толк, с чем это связано.
Наконец через неделю такой беготни я не выдержала и, выловив её после занятий, аккуратно взяла за локоть и отвела к стене.
– Вера, – начала я как можно спокойнее, – я понимаю, что тебе трудно, но…
– Не понимаешь, – сухо отрезала она.
– Вообще-то несколько лет назад у меня тоже отец умер.
– Ты сама говорила, что совсем его не знала.
Слова подруги прозвучали как пощёчина, но, сделав глубокий вдох, я не позволила себе задаться вопросом: «А подруги ли?»
Вера молча тёрла свои длинные тонкие пальцы, с ногтей которых уже успел облупиться ярко-синий лак. Прикрыв глаза, я вспомнила, что она сделала маникюр за неделю до моей поездки в пункт приёма вещей для бездомных.
– Я чем-то тебя обидела? – Вера помотала головой и посмотрела на потолок. – Тогда в чём дело? Ты даже сидишь теперь в другом месте.
– Просто не хочу мозолить глаза преподам за первой партой.
– Тогда и я сяду за последнюю.
– Вот глупости какие! – Вера фыркнула и сделала шаг назад. – Сиди где сидишь.
У зеркала послышался тоненький смех. Повернувшись, я заметила Машу. Выглядела та плохо: бледная, без косметики и с давно немытыми волосами. С Лёшей я не видела её уже месяц, но это, похоже, нисколько не мешало ей радоваться моему несчастью. Проглотив обиду, я прошла мимо. С трудом удерживая поток гадостей на языке, я позволила себе лишь посмотреть на неё. Прямо в глаза. Долгим и красноречивым взглядом. Маша не отвернулась и не закашлялась, однако улыбка с её бледного лица исчезла со скоростью пули.
Так я и осталась совершенно одна, и моё одиночество скрашивали только сообщения Романа да Пёс, который взял в привычку ночевать в моей комнате. Теперь по утрам я вставала на час раньше, кормила собаку Николая Андреевича,
а затем выводила его на прогулку. Пёс спускался по ступенькам медленно и неторопливо: то ли важничал, то ли ждал засаду из-за угла, то ли из-за возраста просто не мог идти быстрее. Впрочем, на улице он вёл себя прилично, на прохожих не лаял, к другим четвероногим не приставал, деревья не обнюхивал и надолго свои дела не растягивал. Я всегда старалась убирать за ним. Роман научил меня пользоваться специальными бумажными пакетами, чтобы в полиэтилене собачьи экскременты не превращались в своего рода консерву.Днём, а иногда и вечером с ним выходил соседский Андрюшка. Бывало, он ждал меня после занятий на коврике под дверью и уводил собаку, как только я ступала на порог. По непонятным мне и его родителям причинам этот мальчик был намертво привязан к Псу Николая Андреевича.
Перед сном я снова кормила его и, если позволяло время, вычёсывала шерсть специальным гребнем. Для острастки Пёс порой рычал, но никогда не пытался меня укусить. Где-то на подсознательном уровне он чувствовал, что расчёсывание, а порой и обтирание лап или купание – это обязательная процедура перед чтением сообщений от Романа. Их Пёс ждал с такими же надеждой и нетерпением, как и я.
На пятнадцатый день пребывания в больнице Николая Андреевича мне в, конце концов, разрешили прийти. Наверное, о специальном пропуске договорился Роман и, скорее всего, назвал меня дальней родственницей. Разрушать его легенду я не стала и, собрав всё мужество, на которое была способна, поднялась в палату к человеку, у которого снимала жильё.
Палата №6 представляла собой длинную зелёную комнату с большими окнами без штор, рассчитанную на трёх человек, но Николай Андреевич, словно король, занимал её один, по крайней мере, пока. Его соседи не то выписались, не то разбрелись по процедурам.
Когда я, накинув на плечи больничный халат, вошла в палату, он попытался улыбнуться. Левая половина его лица не двигалась, но глаза смотрели так же внимательно, как и раньше. Кожа приобрела желтоватый оттенок, вены на руках вздулись, а от и без того худого тела остались только кости, туго-натуго перетянутые кожей.
– Вы хорошо выглядите, – соврала, чувствуя, как краснеют щёки.
Он предпринял ещё одну попытку улыбнуться. На этот раз правый уголок его губ сдвинулся вверх буквально на полсантиметра.
– Ну, если ты ожидала увидеть на кровати живой труп, то я естественно ещё ничего.
Речь его была медленной. Видно, что каждое слово давалось с трудом, однако говорил он вполне внятно.
– Как Вы себя чувствуете? – спросила я, вытаскивая из сумки питьевой йогурт и контейнер с потёртыми яблоком и морковкой. – Я принесла деньги за декабрь. Хотела отдать Роману Алексеевичу, но раз уж мы встретились лично, то берите сами. Вдруг захотите что-нибудь в буфете купить.
Николай Андреевич чуть заметно похлопал по кровати правой ладонью. Я, пододвинув стул, села рядом почти вплотную.
– Чувствую я себя согласно диагнозу, а деньги оставь себе.
– Это ещё почему?..
– Не надо ничего. Ты же на продукты тратилась, бульон мне носила, яблоки, кефир, пюре, морсы. Мне сестрички все передавали. Не надо денег – оставь и живи у меня так.
Я покраснела ещё больше, но спорить не стала. Аргументы Николая Андреевича насчёт денег мне не понравились, и я решила подождать дня, когда он вернётся домой и попробовать отдать плату за аренду уже в квартире либо, на худой конец, передать Роману.