Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство

По крайней мере, я мог свободно приходить и уходить из дома, когда захочу, и заводить друзей где угодно. Однажды я познакомился со стариной МакДэрмоттом, который владел маленькой автомастерской, похожей на ту, в которой когда-то работал отец. Она была расположена совсем недалеко – ниже по улице. Должно быть, он пожалел меня, или я ему просто понравился, потому что он проводил много времени за разговорами со мной и иногда позволял помочь с кое-какой работой. Он даже периодически давал мне пару фунтов или угощал обедом в «Макдоналдсе». Скоро я стал абсолютно ему доверять и уже принимал приглашения поесть у него дома, а это всегда означало уют и хорошую компанию. МакДэрмотт общался со мной на равных, словно мы были одного возраста. На самом деле, он, наверно, старался занять меня чем-нибудь и держать подальше от неприятностей, но если так, то это тоже было очень мило с его стороны. Он с радостью позволял мне рассказывать об отце, потому что я хотел говорить о нем все время, без остановки, так же как в детстве одержимо рисовал его образ, охваченный огнем. Было не так уж много людей, с которыми я мог поговорить об отце, потому что дома я никогда не осмеливался даже упоминать его имя, боясь последствий.

Как-то раз мы с МакДэрмоттом заскочили к его приятелю на обратном пути с обеда, и я захотел в туалет, куда и направился. Пока я там был, я заметил великолепное золотое кольцо, лежащее на краю раковины, и положил его себе в карман. Это был идиотский поступок, скорее привычка, потому что мать всегда подстрекала нас таскать все, что плохо лежит. Я бы никогда ничего не украл у МакДэрмотта, потому что он был моим другом, но в случае незнакомца мне показалось, что я «играю по правилам». В нашем доме следовали плану все превращать в деньги, пару дней спустя я пошел к ювелиру в городе и попросил купить у меня кольцо. Ювелир внимательно его осмотрел.

– Оно краденое, – сказал он, не отдав кольцо обратно. – Я не куплю его.

– Вовсе нет, – соврал я. – Это кольцо моего отца, и он оставил его мне.

– Это не твоего отца. – Очевидно, он был в этом совершенно уверен и не обращал внимания на мои объяснения. – Оно украдено.

Он не отдал мне его обратно, и я понял, что МакДэрмотт, должно быть, обошел местные магазины и пред упредил их, чтобы они внимательно следили за кольцами, предполагая, что я рано или поздно приду. Посмотрев наверх, я увидел, что магазин оборудован камерами видеонаблюдения, так что мне никак не удастся отрицать, что именно я принес кольцо. МакДэрмотт был уверен, что я украл собственность его приятеля. Мне стало ужасно стыдно, я был страшно зол на себя.

Естественно, на следующий день МакДэрмотт по явился на крыльце нашего дома, чтобы сказать мне, как он разочарован. Он сказал, что они не станут вызывать полицию, но чтобы я больше не приходил в мастерскую. Я был разочарован в себе не меньше, чем он. МакДэрмотт был первым взрослым, который был моим другом не потому, что ему платили социальные службы, первым, кто достойно со мной обращался, не желая ничего взамен, и я все испортил тем, что так его подвел. Как обычно, мать избила меня за то, что я имел глупость попасться, но я чувствовал, что в этот раз заслуживаю наказания, ведь я был таким вероломным с МакДэрмоттом и таким беспечным с его дружбой. Который раз я доказал, что мать была права и я – подлец. Я все еще чувствую угрызения совести за кражу того кольца, даже сейчас.

Трудно избавиться от дурного влияния, продолжавшегося многие годы. Мать всегда поощряла кражи и по мере нашего взросления втягивала нас в разные спланированные аферы. Например, когда мне было четырнадцать, она решила, что вся семья должна регулярно посещать церковь. Она завела дружбу с местным священником, которого встретила в пабе. Мать сказала нам с Томасом, что мы должны помочь ему присмотреть за детьми в воскресной школе и собирать пожертвования во время служб.

– Если сможете, – сказала она, – возьмите что-нибудь из пожертвований и положите себе в карман. Постарайтесь принести как можно больше денег.

Ее просьба не показалась нам необычной, все это было для нас в порядке вещей. Но, тем не менее, мы все равно боялись попасться, зная, что получим от нее серьезное наказание. Первые пару недель мы слишком боялись что-то предпринимать, но мать не отставала от нас, пока мы не сдались. Мы набивали карманы горстками денег, когда священник отворачивался, пораженные тем, как легко нам это сходило с рук. Постоянные прихожане обычно клали конверты со своими именами и суммами пожертвований на них, так что мы знали, где сорвать большой куш. Некоторые из них жертвовали до сорока фунтов за раз. Открывая их дома, мы словно каждую неделю отмечали Рождество. Чтобы дать нам стимул, мать в конце концов согласилась отдавать нам небольшую часть денег, а не забирать себе все, и, к своему стыду, мы согласились. Чем больше нам сходило с рук, тем жаднее мы становились, и с каждой неделей клали себе в карман все больше денег.

Примерно через год священник заметил, что его выручка заметно уменьшилась, и понял, что никто, кроме нас, не мог быть причиной его убытков. Однажды воскресную службу проводил другой священник, но мы с Томасом не обратили на это особого внимания, пока наш священник не появился у нас за спиной. Он хлопнул нас обоих по плечу после сбора пожертвований и попросил отойти в сторонку. Приглашенный священник продолжал читать проповедь. Оказалось, что за нами незаметно следили и, должно быть, видели каждое наше действие. Томас в ту неделю струсил, так что мне пришлось стянуть деньги и за него, и я даже не удосужился спрятать их под одежду. Я стал таким самонадеянным и наглым, что просто совал добычу в карманы.

– Мы знаем, что у нас пропадают деньги, – сказал священник, как только мы отошли. И словно он был точно уверен в происходящем, его голос был спокойным, но строгим.

– О чем ты говоришь, придурок? – спросил я, пока Томас в панике переминался с ноги на ногу и что-то мямлил, заикаясь.

– Я хочу, чтобы вы вывернули карманы, – спокойно продолжил священник, предпочитая игнорировать мою враждебность.

– Вы не имеет права нас обыскивать, – высокомерно заявил я.

– В таком случае, – спокойно ответил он, – я звоню в полицию.

– Вы видели, как мы что-то крадем? – Я продолжал спорить.

– Нет, но мы знаем, что пропали пожертвования нескольких наших прихожан.

– Может быть, это кто-то из церковнослужителей украл их, – предположил я.

– Нет, Джо, это не так.

Я старался спорить как можно дольше, отчаянно надеясь что-нибудь придумать, прежде чем придется вывернуть карманы и быть разоблаченным.

– Выворачивай карманы, – приказал я Томасу голосом, полным праведного гнева от таких ложных обвинений. – Просто чтобы показать ему, что у тебя ничего нет.

За считанные секунды, пока священник отвлекся на движения Томаса, я переложил краденое из карманов в трусы, почти кастрировав себя острыми краями купюр. Когда он увидел, что у Томаса ничего нет, он повернулся ко мне.

– В моих карманах пусто, – сказал я, с готовностью выворачивая их наизнанку и молясь, чтобы что-нибудь из пожертвований не провалилось через штанину на пол, пока я стою перед священником.

– Что ж, вполне справедливо, мальчики, – сказал он, кивком позволяя нам уйти.

Было заметно, что он знал, как обстоят дела на самом деле, но решил пока что не преследовать нас. Я выходил из церкви так осторожно, что со стороны могло показаться, что я наложил в штаны. Вернувшись домой, я сказал матери, что мы должны завязывать с нашими махинациями, потому что священник нас почти поймал, и ей это не понравилось.

Тем же вечером он пришел к нам домой и сказал маме, что больше не хочет видеть в церкви нас с Томасом.

– Почему? – спросила она, и ее глаза наивно расширились, как будто она впервые услышала о существовании какой-то проблемы. – Что они натворили?