Никто не услышит мой плач. Изувеченное детство
Шрифт:
– Ага, и посмотри, куда это тебя привело! – закричал он. – Ты в детском доме, и никто не верит тому, что ты говоришь. Что у тебя есть? У меня, по крайней мере, есть дом и семья.
– Это не семья.
Я угрожал рассказать кому-нибудь о нашей семье, и он разозлился. Все кончилось дракой, хотя до этого мы никогда не дрались. К тому времени он уже умел постоять за себя и хорошенько меня поколотил. Я понял, что ничего не добьюсь, и ушел. Когда я вернулся в детский дом, я уже кипел от злости, и выплеснул ее в своей комнате, круша все, до чего мог добраться. Прибежал социальный работник и попытался меня успокоить, но я пропускал все слова мимо ушей, и ему пришлось применить силу, чтобы усмирить меня. Я начал драться, гнев придавал мне сил, и мне удалось убежать от работника, спуститься
Оказавшись на улице, я увидел в окно всех ключевых работников, сидящих вокруг стола в своем кабинете, у них было совещание. Они выглядели такими чопорными и бесполезными, сидя там, за венецианским окном [8] , решая наши судьбы, но не имея ни малейшего представления о том, каково на самом деле быть одним из нас. Я поднял кирпич и со всей силы бросил его в окно, попав одному из работников в плечо. Потом я развернулся и убежал как можно скорее, все еще не зная, куда мне идти, просто желая убежать от всех и всего на свете. Персонал детского дома заволновался, что я сделаю что-нибудь по-настоящему безрассудное, и вызвал полицию, чтобы меня привезли обратно, хотя я не понимаю, какое им было до меня дело.
Меня вернули в детский дом около пяти часов вечера, окно было заколочено досками.
Человек, отвечающий за все детские дома в нашем районе, вызвал меня к себе в кабинет. У него был такой вид, словно он, наконец, исчерпал все свои силы и сделал все, что мог.
– Все, – сказал он, – собирай свои вещи и выметайся. И не смей возвращаться.
– Но мне некуда пойти, – возразил я.
– Возвращайся к матери. У тебя есть дом.
– Вы не понимаете…
– Ты не вернешься сюда. Тебе уже шестнадцать, и мы не обязаны о тебе заботиться.
Мой день рождения остался незамеченным пару недель назад.
– Могу я получить немного карманных денег?
– Нет, не можешь.
Тем же вечером я оказался на крыльце, с брошенным мне вслед рюкзаком. Я знал, что мать и остальные уехали на несколько дней пожить в трейлере, так что дом был пуст. Я вернулся и устроился на ночь в садовом сарае. Было холодно, и я никак не мог заснуть, поэтому у меня была куча времени, чтобы поразмышлять о моем положении и о том, что я на самом деле собираюсь делать дальше.
Я знал, что нет никакого смысла оставаться дома. Я пытался поладить с мамой и остальными снова и снова, но это ни к чему не приводило. А теперь я поругался еще и с Томасом. Я знал, что, если хочу превратить свою жизнь во что-то достойное, я должен начать все с нуля где-то еще, где-то, где мать не сможет найти меня и убедить вернуться назад. Но где? И как?
На следующее утро я проник в дом и обыскал его на предмет любых денег (хотя нашел только мелочь), а также еды и одежды в кладовке. Пройдя по всем сияющим чистотой комнатам, я оставил за собой след разрушения, круша все, что попадало под руку. Комнату Ларри и Барри я перевернул вверх дном. Я выпускал на волю всю ярость, сдерживаемую долгие годы, нарочно сжигая за собой все мосты. Мать узнает, что я сделал с ее драгоценным домом, и если когда-нибудь доберется до меня, снова меня изобьет. Может быть, в следующий раз она даже убила бы меня, как угрожала много раз до этого.
Как и десятки тысяч юношей до меня, я решил отправиться в Лондон, достаточно большой город, чтобы исчезнуть, где мать никогда не сможет меня отыскать при всем желании. У меня в карманах практически не было денег, не было друзей или даже знакомых, к которым я мог бы обратиться, но все же думал, что лучшего варианта для жизни, чем столица, не найти. Когда я больше не мог придумать, какой еще ущерб нанести комнатам, я покинул дом последний раз в своей жизни. Я знал, что это будет непросто. Я слышал, что бездомные дети отправляются на Чаринг-Кросс [9] , но передо мной лежала лишь неизвестность. Что может случиться в моих поисках новой жизни?
Я стоял у дороги с поднятым вверх большим пальцем – и чувствовал, как меня окутывает счастье. Наконец-то я был свободен. Я больше не буду жить в страхе перед маминым гневом. Я могу делать со своей жизнью, что хочу. Я еще не знал, как именно поступлю, но передо мной лежал
огромный мир, лучший, чем тот, в котором я жил до сих пор. Меня переполняли незнакомые чувства. Я никогда не задумывался серьезно о будущем – лишь о том, как прожить еще один день. Но теперь я впервые был полон настоящих надежд, и это было потрясающее чувство.Эпилог
Было очень трудно найти свое место в Лондоне и освоиться, и бывали моменты, когда мне казалось, что у меня ничего не получится, но, наверно, где-то во мне есть очень прочный стержень. Я прошел через три года одиночного заключения в подвале, голод, побои, изнасилования и все виды жестокого обращения, а потом еще четыре года обслуживал клиентов на отвратительной порнофабрике дяди Дугласа. Если ты выжил, пройдя через такое, то сможешь выжить в любой ситуации.
Когда я читаю в газетах о какой-нибудь знаменитости, вызванной в суд за «скачивание порнографии с несовершеннолетними детьми», или еще об одном «кружке педофилов», обнаруженном полицией, или о его лидере и основателе, которого выследили и арестовали в обманчиво непримечательном доме, я думаю о том, как мало обыватели знает об этой стороне мира. То, что происходит с некоторыми детьми, подвергающимися жестокому обращению в нашем обществе, намного мрачнее и опаснее, чем расхожие представления. В западных странах детей с улиц очень редко похищают незнакомцы. (В отличие от других частей мира, где бедность является более серьезной проблемой и торговля людьми более распространена, так как они беззащитны.) Когда такое случается и ребенок исчезает по пути в магазин или, того хуже, из собственного дома, казавшегося безопасным, такое событие попадет в газеты и обсуждается неделями или месяцами, отчасти потому, что такое случается не часто.
Когда мы читаем о детях, которых снимают на видео во время издевательств над ними, или о подобных вещах, распространяемых через Интернет, все мы боимся, что такая судьба может постигнуть кого-нибудь из нашей семьи. Но в большинстве случаев наши страхи ничем не обоснованы. Такие фильмы скачиваются людьми, неспособными преодолеть собственное любопытство или извращенные желания смотреть на сцены пыток и жестокости, и дети, появляющиеся в них, обычно попадают в этот грязный мир с подачи своих родителей, опекунов или других членов семьи. Как правило, детей «продают» и относятся к ним так же жестоко и хладнокровно, как ко всем рабам в истории человечества. Насильники вроде тех, что издевались надо мной, никогда не считали нас за людей, никогда не обращали внимания на наши чувства, никогда не задавали вопросов, даже не называли наших имен. Я надеюсь, что пресса, социальные службы и полиция поймут это и научаться слушать и быть терпеливыми с детьми, кажущимися на первый взгляд агрессивными, но неспособными объяснить почему.
Я никогда больше не видел свою мать, Ларри и Барри или свою сестру после того, как покинул Норвич. Я не получал никаких вестей от Уолли, Мэри или тети Мелиссы и лишь изредка встречался с Томасом. Долгое время я не хотел оглядываться на свою прошлую жизнь, я хотел двигаться только вперед. Потом, когда мне исполнилось двадцать пять лет, произошло самое невероятное событие в моей жизни.
Я влюбился в прекрасную, добрую девушку, и, что самое удивительное, она, похоже, ответила мне взаимностью. По крайней мере, выглядело все именно так, раз она согласилась стать моей женой, и с тех пор мы неразлучны. Я не думал, что мне когда-нибудь удастся завести нормальные отношения после всего того, через что я прошел.
Поначалу все шло не слишком гладко, пока я боролся с призраками из своего прошлого, но жена всегда поддерживала меня. Мишель стала моей половинкой. Я набрался смелости и постепенно рассказал ей обо всем, что со мной произошло, и она испытала ужас и отвращение от моего рассказа, но это помогло лучше меня понять, и вместе мы решили все проблемы. Мы очень долго обсуждали, стоит ли мне идти в полицию и выдвинуть обвинения. Было бы здорово увидеть дядю Дугласа, Джо и всех членов его общества педофилов за решеткой, но я не стал этого делать. Я все еще не доверял людям в полиции и любым представителям власти. Они никогда не верили мне раньше, что могло измениться с тех пор?