Никто не заплачет

До Маяковки было двадцать минут ходьбы. Вера забыла надеть часы, не знала, который час. Она шла и плакала под ливнем, ей казалось, она совершенно одна в пустом городе, на мокрых черных улицах, и мир стал другим без Стаса, без слабого, трусоватого, инфантильного, любимого Стаса Зелинского…

Пересекая пустую площадь, Вера увидела у подножия памятника одинокую мужскую фигуру под большим черным зонтом.

* * *

Володя отдышался только в вагоне метро. Никто не гнался за ним, но он бежал как сумасшедший. Со стороны это выглядело совершенно нормально: кто же не бежит под таким ливнем, да еще без зонта?

Несмотря на бессонную ночь, спать совсем не хотелось. Володя был страшно возбужден, его трясло как в лихорадке. Почему-то только сейчас он почувствовал себя убийцей. Ведь и раньше убивал, исполнял приговоры, которые сам же и выносил.

Взрывное устройство и выстрел в упор — разные вещи. Итог один, и все же, когда ты занят тонкими техническими манипуляциями со сложными взрывными устройствами, не думаешь об итоге. Умный механизм берет на себя все — и исполнение приговора, и ответственность. Механизм безличен, взрыв — это как бы стихия, судьба.

Выстрел — совсем другое дело.

Многие на месте Володи могли бы озвереть, увидев эту мразь с расстегнутой ширинкой и услышав детский крик. Наверняка мама той девочки сказала или подумала: «Убила бы гада…» И отец, и соседи, все так или иначе выразили свою ненависть к ублюдку. Но это только слова. А Володя взял и застрелил, сделал то, чего хотели многие. И это справедливо. Зло должно быть наказано.

Почему же его так трясет? Зубы стучат, голова кружится. Ему ведь не впервой убивать ублюдков, другие только говорят, а он действует…

— Молодой человек, вы на следующей выходите?

Володя был погружен в свои сложные переживания, даже забыл на минуту, где находится, и с удивлением обнаружил, что стоит у дверей вагона.

— А какая следующая остановка? — спросил он хрипло.

— «Киевская», — ответили ему сзади, — так выходите или нет?

— Выхожу.

«Зачем я уехал? Ведь я не спал всю ночь, чтобы днем продолжить наблюдение, не терять времени, не тянуть больше. Но я убил человека в том дворе, убил из пистолета, который лежит сейчас в моей сумке. Из него я собираюсь стрелять в Сквозняка. Киллеры всегда бросают оружие, не берут с собой. По пуле можно найти ствол. Пуля как бы рикошетирует. Убийцу находят, судят, сажают в тюрьму или расстреливают. Я не хочу в тюрьму, мне нельзя…»

Поезд выехал из туннеля, свет ударил в глаза, показался слишком резким. На «Киевской» было много народу, Володя попал во встречный поток, его толкали, кто-то громко выругался в его адрес. Он никак не мог выбраться из толпы, всклокоченная тетка с двумя огромными полосатыми сумками налетела на него и чуть не сшибла.

— Пьяный, что ли? Смотреть надо, куда идешь! — выкрикнула она Володе в лицо и помчалась дальше.

С трудом продравшись к эскалатору, он подумал, что в толпе люди похожи на зверей. Хуже зверей. Если бы он упал, его бы, наверное, затоптали не глядя. А если он попадется со своим пистолетом, его тоже затопчут, только уже не в спешке, а медленно, с удовольствием. Суд назовет его убийцей. И никакие «смягчающие обстоятельства» не помогут. Не важно, кого он убивал и за что. Он нарушил закон и заслуживает наказания. Найдется кто-нибудь, кто расскажет суду о трудном детстве убитого, представит его невинной жертвой среды и обстоятельств, человеком больным, несчастным, который заслуживает лишь сострадания, но никак не пули.

Володю осудят. И никто не скажет спасибо.

Он перешел на Филевскую линию. Там было значительно меньше народу. В вагоне даже нашлись свободные места. Он тяжело опустился на сиденье.

Он ехал домой. Надо дать себе небольшой тайм-аут. Надо отдохнуть, принять горячий душ, выпить крепкого чаю с медом, поспать. Наверное, он все-таки простудился, бегая под ливнем, и у него сейчас высокая температура. В таком состоянии нельзя ничего делать. Это может плохо кончиться.

Володя закрыл глаза и сам не заметил, как уснул.

Глава 28

Телефоны Головкина, домашний и рабочий, находились под круглосуточным контролем. Каждый звонок прослушивался, номер звонившего фиксировался и проверялся.

У макаронной фабрики и у дома покойного снабженца постоянно дежурили наружники. У каждого имелась фотография Сквозняка и подробная ориентировка на него. Но проходил день за днем, а Сквозняком и не пахло. Надежда, что он все-таки проявится, таяла с каждым часом. Выходит, смотрел особо опасный преступник криминальные новости.

И все-таки вдову и сослуживцев попросили не сообщать людям, которые будут интересоваться Ильей Андреевичем, о его безвременной кончине. Директор чуть было не вывесил на проходной торжественный некролог с фотографией в траурной рамке, и пришлось долго убеждать его, что делать этого не следует. Директор был искренне возмущен, он не привык, когда ему возражают, считал, что почтить память старейшего сотрудника — святое дело.

— И вообще, зачем это нужно, если информацию уже показали по «Дорожному патрулю»? Как-то нелогично вы работаете, товарищи.

Майор Уваров просматривал сводки по убийствам за последние несколько дней. Если предположить, что Головкин был единственным источником денег для Сквозняка, то, узнав о смерти Ильи Андреевича, он должен как-то засуетиться. Чувилев под контролем, но там все пока глухо, вопреки ожиданиям.

Однако нужны же Сквозняку деньги: тот образ жизни, который он ведет, требует постоянного поступления серьезных сумм. Самый быстрый и привычный для него путь достать их — пойти на ограбление. В этом Сквозняку никогда не было равных. А если он будет грабить, обязательно убьет. Он может разыграть все умно и хитро, с тонкой инсценировкой. Искать надо там, где есть квартира среднего достатка и труп в квартире. Вовсе не обязательно, что следы ограбления будут налицо.

Уваров проглядывал подробные сводки по ходу предварительных расследований каждого квартирного убийства. В основном это была «бытовуха». Муж зарубил топориком для разделки мяса приятеля, к которому с пьяных глаз приревновал жену. Два алкаша-ветерана спорили о политике, один другого шарахнул молотком в висок. Тут же сам и сознался со слезами. Наркоман скинул свою сожительницу с балкона, с двенадцатого этажа, потом спрыгнул сам. Жена зарезала мужа кухонным ножом, но не сознается. Уверяет, будто кто-то ночью вошел в квартиру, придушил ее слегка, либо вырубил каким-то хитрым ударом по шее. Однако врач утверждает, что никаких следов у нее на шее нет…

Уваров закурил и откинулся на спинку стула. Никаких следов ограбления. Никаких следов на шее… Жена напилась до одури и пырнула спящего мужа ножом в спину. Но не признается. Ничего не помнит. Уверяет, будто кто-то вырубил ее… Если она хотела избавиться от мужа, чтобы заполучить квартиру, могла бы найти более хитрый способ. Какая квартира после убийства? Нары на многие годы, и только.

Уваров снял телефонную трубку и позвонил в НТО.

— Сережа? Посмотри, что у нас там по Самотеке с дактилоскопией. Да, ты приготовь, а я через пятнадцать минут к тебе подойду.