Нина Сагайдак

— Их подозревают в том, что они расклеили листовки?

— Наверно.

— Что же им теперь будет?

— Не знаю, — вздохнула Ольга Осиповна. — Видимо, то, что и всем, кто попадает к этим палачам в руки. Раз уж взяли, на свободу не выпустят. Ну, до свидания, девонька, — заторопилась Ольга Осиповна, — мне на работу пора, а ты не беспокойся: я обязательно узнаю, как дедушка, и забегу к вам.

Нина пошла с узелком домой. Но ни отказ в приеме передачи, ни тревога за здоровье деда не могли ослабить впечатление, которое произвел на нее разговор с Ольгой Осиповной. Иные мысли роились в голове, волновали сердце. Ведь люди, попавшие вчера в фашистский застенок, могут погибнуть. Как быть? Что делать? Пойти и признаться, что листовку написала она? Или написать новую, и немцы подумают, что не арестованные, а кто-то другой пишет и расклеивает по городу листовки? А может быть, что-нибудь еще можно придумать? Но что именно? Кому довериться, у кого попросить совета?

XIV

Дни теперь были так же тревожны, как вечера. Вечера — как ночи. Даже сон не приносил успокоения.

Лидия Леопольдовна почти все время проводила в больнице у деда, горевала и сама слабела с каждым днем. Неотступно одолевали мысли: что с ними будет, если не станет Ивана Михайловича? Что будет с внуками?

Нина ломала голову над судьбой арестованных. Ей казалось, что она хоть и невольно, но повинна в их бедах. Что она наделала? И что должна делать теперь? Если бы не болезнь дедушки и не старенькая бабушка, ушла бы в Елинские леса. Блуждала бы недели две, но все равно она нашла бы партизан и уговорила их прийти на помощь арестованным коммунистам. Да ведь сейчас никак не уйдешь. Бабушка совсем обессилена, разбита свалившимся на них горем. Куда ей одной управиться с детьми и хозяйством?..

Попросить разве Ольгу Осиповну, чтобы побыла у них, пока Нина сходит в Елинские леса? Но разве может она сказать тетке, куда собирается идти? И чем объяснить свое отсутствие? Если промолчать, она и вовсе не поймет, куда девалась Нина, начнет бить тревогу, искать…

А что, если сделать иначе? Не говорить Ольге Осиповне, почему ее, Нину, беспокоит судьба арестованных, а просто спросить, не знает ли она, кого можно было бы послать в Елинские леса. Ведь арестованы близкие люди, коммунисты, им грозит гибель. Надо им помочь, а помочь ведь могут только партизаны.

Кстати, есть хороший повод сходить к тете Оле: она обещала узнать у врачей, что с дедом.

Отрывать санитарку от работы никто не станет. Поэтому Нина подошла к больнице в такое время, когда Ольга Осиповна должна была возвращаться домой. И вышло удачно. Та еще издали увидела Нину и, улыбаясь, пошла ей навстречу.

— Так-таки не утерпела, пока я к вам приду, сама прибежала?

— Да, не терпится, тетя Оля.

— А я сегодня ничего нового сказать не могу.

Нина остановилась:

— Почему же? Разве до сих пор нет анализа?

— Что-то у них там не ясно, сомневаются в показателях.

— А в чем сомневаются, что подозревают?

— Не говорят.

Нина готова была разрыдаться.

— Наверно, бабушка права, у него какая-то страшная болезнь.

Ольга Осиповна нахмурилась и печально смотрела на девушку. Это окончательно убедило Нину, что ее догадка верна.

— Не представляю, как мы будем жить без деда… Так тяжело, так больно…

Ольга Осиповна грустно ответила:

— Да, это действительно тяжело, но ведь жить как-то нужно. Людям вон еще хуже. Ты слышала, вчера расстреляли арестованных?

— Коммунистов? — спросила Нина, и ее глаза, полные слез, стали испуганно-тревожными.

— Да. А у них ведь тоже остались дети…

— Как же это… так быстро? Неужели их и не допрашивали, коммунистов?

— Немцы долго не канителятся. Им и одной ночи достаточно, чтобы отправить людей на тот свет.

— Значит, арестованные признались?

— Что ты! Там, в гестапо, признался или нет — один конец: расстрел. Тем более, когда речь идет о коммунистах. Рано или поздно с нами будет то же.

— С кем — с нами?

— Ну, со мной, с другими коммунистами, которые остались в городе.

Нина смотрела на Ольгу Осиповну широко раскрытыми глазами.

— Почему вы так думаете?

— Не оставят они нас в покое. Появится еще раз листовка — и все. Придет наша очередь идти под дулами автоматов в лес…

— Зачем же вы ждете этого страшного дня? Уехали бы куда-нибудь или ушли в леса к партизанам.

— Куда мне… с моей ногой. Не гожусь я для партизанских походов. А уехать можно было бы, да дела не пускают.

— Какие дела?

— Ну… всякие. Старики родители, вы с Лялей. Как я вас всех оставлю?

— Если вам грозит такая опасность, не думайте о нас. Мы как-нибудь проживем.

Ольга Осиповна обняла девушку.

— Сейчас только ты говорила, что не знаешь, как будете жить без деда.

— А теперь я вам говорю, тетя Оля: уезжайте. Проживем как-нибудь. Вы сами сказали, что есть люди, которым еще хуже, чем нам.

Ольга Осиповна крепко прижала к себе Нину.

— Никуда я, девонька, не поеду. Раз вовремя не эвакуировалась, надо держаться и делать свое дело здесь.

«Может быть, тетя Оля права, — подумала Нина. — Но нет, нельзя так рисковать. Напрасно Ольга Осиповна ссылается на хромую ногу. Добралась бы до партизан, и нашлось бы ей там дело».

— Может, пойдем вместе к нам, — заговорила она. — Я одна боюсь идти домой: бабушка ждет меня с вестями из больницы. Что я ей скажу?

— Ладно, зайду, — согласилась Ольга Осиповна. — Только уговор: не пугать бабушку плохими вестями, будем поддерживать в ней надежду…

XV

Два месяца прошло с тех пор, как не стало Ивана Михайловича. В доме все еще стоит похоронная тишина. Если бы хоть кладбище было подальше, может, не напоминало бы оно весь день о случившемся. А то выйдешь во двор, невольно глянешь в ту сторону, где похоронен дедушка, — сердце сжимается от боли, слезы подступают к глазам.

Лидия Леопольдовна после смерти мужа совсем согнулась, как-то вся съежилась, подолгу не встает с постели.

«Что будет, если и она уйдет от нас? — думает Нина. — На кого надеяться? У кого искать защиты? Самой маленькой нет еще и двух лет. Да и Толя еще ребенок…» Сумеет ли она, Нина, заменить им мать и бабушку. Вроде бы и не маленькая — шестнадцатый год идет. Но если бы кто знал, как одинока, как беспомощна она! Как бессильна в этом хаосе грозных событий и тяжких обстоятельств, которые называются одним страшным словом — оккупация.