Нина Сагайдак

Песня стихла, а мама все еще стояла как зачарованная. И Нина увидела, как по лицу ее катятся частые слезы.

Это было давно, еще до того, как в доме появился отчим. Нине шел тогда десятый год. Она не могла понять, отчего плачет мама. А потом и вовсе забыла об этом. Наверно, потому, что мама умела быть веселой. Да, она всегда была больше веселой, чем грустной. А вот теперь Нине кажется, что она понимает маму. Надо было много прожить и еще больше пережить, чтобы понять и ту задушевную песню, и материнские слезы.

Погруженная в свои мысли, Нина машинально шла знакомой улицей и не услышала позади себя чьих-то поспешных шагов. Обернулась лишь тогда, когда догонявший легонько дернул сумочку, которую она держала под мышкой.

— Привет артистам!

— Ой! Как ты напугал меня!

То был Жора Павловский. Веселый, приветливый, празднично одетый.

— Пугливой стала? Раньше за тобой такого не замечал.

— Раньше были мирные времена, а теперь война.

— Где она, та война?

— Говорят, совсем рядом.

— Э, чепуха! Немцы свободно разгуливают, значит, фронт далеко, а нам его чего бояться?

— Да ведь немцев-то и страшно.

— Тебе страшно? Что ты! Кто же тронет известную в городе балерину?

Нине послышалась ирония в его голосе.

— Насмешничаешь? — спросила она тихо и обиженно.

— Почему насмешничаю? Я же был в клубе на концерте и слышал, как тебе аплодируют.

— Ты был в клубе?

— А почему бы и нет? Не только же немцам любоваться твоими танцами. А ты не заметила меня?

— Где уж мне замечать! Я вообще никого и ничего не вижу, когда танцую.

— Волнуешься?

— Конечно.

Они подходили к Базарной площади. Павловский осторожно взял Нину за руку.

— У меня к тебе просьба, — сказал он после небольшой паузы. — Не только от себя, но и от товарищей.

— От каких товарищей? — насторожилась Нина.

— Ну, от наших, классных. Нудно, знаешь, валандаться вот так, решили собраться у меня, повеселиться.

Нина задумалась. «Почему бы не пойти? Встретиться с друзьями, вспомнить школу, поговорить, попеть, потанцевать».

— А еще кто будет?

— Леня Курилин, Борис Иванов, Женя Терехов, возможно, Гировец и я. А девочек ты позовешь.

— Хорошо, — улыбнулась Нина. — Когда же вы думаете собраться?

— Давай в субботу.

— В субботу не выйдет. Во-первых, кто-то задержится если не на работе, так по домашним делам. А потом, пока соберемся, настанет вечер, глядишь, и расходиться пора. Изберем лучше на первый раз воскресенье.

— Хорошо. Я согласен. Днем часа в два, ладно?

— Ладно.

— Очень рад. До свидания, Ниночка.

— До свидания, Жора.

Они пожали друг другу руки, и каждый пошел своей дорогой. Нина, как и раньше, медленно, задумавшись. Павловский — наоборот, широким быстрым шагом; казалось, вот-вот побежит.

Дома, за обедом, Лидия Леопольдовна сказала, что заходила Ольга Осиповна, спрашивала, скоро ли Нина вернется из клуба.

— И что же вы сказали, бабуся?

— Сказала, что будешь к четырем часам.

— Ольга Осиповна не говорила, чтобы я зашла к ней?

— Нет, не говорила.

«Странно, — подумала Нина. — Если бы не было нужды, она не спрашивала обо мне. А если нужна, почему не сказала, где ее искать?»

Была бы Мария, можно бы узнать у нее. Но Мария почему-то не появляется. Исчезла после разговора об эшелоне с танками и больше носа не кажет.

После обеда Нина размышляла, не пойти ли ей к Ольге Осиповне. Но та сама не заставила себя ждать, снова наведалась к Сагайдакам.

Поговорив с бабушкой и поиграв с Лялей, Ольга Осиповна собралась уходить. Нина вышла ее проводить.

— Что-нибудь случилось? — спросила девушка, прикрыв за собой дверь.

— В госпитале лежит сейчас один из командиров партизанского отряда…

Нина насторожилась:

— Раненый?

— Да. Немцы хотят подлечить его, чтобы потом добиться нужных им показаний.

— Кто же он?

— Бывший работник НКВД из Корюковки.

— Это ужасно. Они ведь могут многое от него узнать.

— Узнают или не узнают — это, как говорится, еще бабушка надвое гадала, а мучить будут долго. Нужно спасать человека. И не одного его — в госпитале лежат еще две девушки: их немцы захватили в лесу.

— Что же мы можем сделать?

Ольга Осиповна словно не расслышала вопроса.

— Когда у тебя ближайший концерт в клубе?

— Наверно, в субботу.

— Значит, придется подождать. Ну ничего. Будем надеяться, что до субботы немцы их не заберут из госпиталя; ранения у них довольно тяжелые. Важно знать наверняка, будет ли в субботу концерт.

— Ну, это-то я могу узнать.

— Хорошо. Так и договорились. Уточнишь и скажешь мне.

— Непременно. А что вы собираетесь делать? — не утерпела Нина.

— Ты слушай. Нужно как можно шире распространить по городу программу концерта. Хорошо, если бы в программе упоминалось твое имя. Господин начальник госпиталя не нахвалится твоими танцами. Он пойдет обязательно, а за ним и другие начальники и подначальнички. Они любят угождать ему и от него не отстанут. А пока они будут в клубе, мы потихоньку вывезем наших раненых из госпиталя.

Нина побледнела и ответила тихо, вся в напряжении:

— Сделаю, тетя Оля, все сделаю. Реклама будет настоящей.

II

То ли страх, то ли волнение переполняют сердце. Никогда еще у Нины не было такого состояния. Непрерывной вереницей тянутся думы о тех, кого нужно освободить, да и о тех, кто будет освобождать. Мысль о госпитале не покидала ее ни на минуту. Вечером, идя в клуб, она еще как-то держалась, а позже, перед началом концерта, уже подавляла волнение огромным усилием, стараясь не выдать тревоги, унять дрожь в руках.