Нисхождение короля

Надо вернуться к ней. Поговорить, объясниться. Она же… Король застыл в небе. Крылья продолжали держать его, но сам он окаменел. Сладкий до безумия сон, от которого нет лекарства, кроме Анки. Сон, который довлел над ним всё проклятое жаром и огнём лето. Сон, где она его. Где она желает его, стонет под ним, где отдаётся с такой нежностью и страстью, что даже мысль об этом — будит огонь и ярость.

Проклятый сон, в котором он теряет её. Неужели… она тоже его видит?

Только это немного отрезвило дракона, и король увидел, куда его принесли крылья. Магическая академия. Последнее место, куда он хотел попасть.

«Ты всегда можешь обратиться ко мне, мой друг. Я приду на помощь, подскажу верный путь, помогу во всём разобраться. Ты дорог мне, Никлос Каргатский, как сын и брат, как подопечный, как друг и продолжение моей души. Я никогда не наврежу тебе, не обижу, не предам. Попробуй хоть раз довериться, и ты увидишь, как много я могу тебе дать…»

Тяжесть сковала короля, и он, фыркнув дымом, спустился вниз, спрыгивая человеком перед входом в академию. Замерев на месте, дождался, когда к нему выйдет заместитель ректора. В такой час дэр Свентр должен был спать, но как уснёшь, зная, что поручил тебе король?! И он почувствовал приближение чёрного дракона.

Сухой старик стоит на месте, молча наблюдая как поднимается по ступеням Никлос. Он не двигается, ничего не говорит, хотя вопросов сотня, но кто он такой, чтобы допрашивать короля?..

— Ты не говорил с ним? — лаконично спрашивает Ник, а Свентр поджимает губы. На короле нет рубашки, и мокрый от дождя торс блестит в свете тусклых фонарей. Вопросов стало больше.

— Нет, Ваше Величество. Я запер его там, где вы приказали, скрыв от всех, отсекая комнату невидимым пологом. Я покормил его, как вы просили, а свои уши заклеил воском, дабы ни единого слова не дошло до моей души. Он не сопротивлялся, но пытался поймать глазами мои глаза. И я не дал ему желаемого. Однако он терпелив. И не оставит своих попыток.

— Ну ещё бы, — проворчал под нос король. — Благодарю, дэр Свентр за верность и что не задаёте вопросов. Поверьте — эти знания слишком опасны, чтобы быть озвучены. Придерживайтесь моих инструкций и, если повезёт, скоро всё вернётся в норму.

— И дэр Томар Бай вновь станет моим начальником и вашей правой рукой? — не удержался Свентр, а король усмехнулся, неоднозначно качая головой. Этот сухой старик никогда не займёт место Томара — нет в нём таких способностей, он лишь верный пёс, но никак не хозяин для остальных колдунов.

Как же сильно Никлосу хотелось вернуть Томара Бай… Ктуул выбрал наиболее удачное вместилище. Кроме Агондария и эльфов, только глава магической академии был способен рассказать, что из себя представляют вечные.

Дав ещё несколько рекомендаций и настоятельно посоветовав отослать куда-нибудь дочь Томара, Ник отпустил колдуна, а сам пошёл внутрь к клетке, куда заточил старого бога.

Глава 17. Обманчивая нежность

Селеста

Задремать удалось только под утро. Пронзительный, нервный, злобный сон не отпускал всю ночь, вползая в голову вспышками яви. Не помня, как сбежала от них на балкон к ледяному ветру и мелкому дождю. Сырость сначала обострила чувствительность, сделав зоркой и напряжённой как птица, а после убаюкала, завернув в тёплое одеяло. Погрузившись в чёрные воды безсновиденчества, я бултыхалась в них остаток ночи и пару часов после рассвета, прежде чем меня обнаружила изрядно взволнованная Калиста. Сестра была единственной, кроме доктора, кому дозволили приходить с визитом к «больной».

Король, доставив меня во дворец, позже прислал записку, в которой просил молчать о случившемся с Артаном и Томаром Бай до окончания Осеннего равноденствия и переговоров с Подводным королём. Никлос обещал всё объяснить накануне заключительного бала, до которого я могу отдыхать и приходить в себя. Так что четвёртый день равноденствия проспала, будто до этого месяц не видела сна, ночь провела в тревоге, а утро пятого встретила на балконе, продрогшая и шмыгающая носом.

Один из плюсов быть драконом — немного жара для костей и крови, и всякая хмарь покидает как по волшебству.

Калиста нервничала, держа в уме плохие новости. Она нарезала вокруг кровати круги, то и дело недовольно разминая пальцы. Сестра успела уложить меня в постель, призвать слуг, организовать завтрак и свежее постельное белье, укорить за испорченное ночное платье, порекомендовать не затягивать с примеркой платья.

И всё время балаболила, бросаясь от придворных сплетен к заокеанским новостям, говорила неинтересную чепуху, а при этом — глаза бегают, смотрят куда угодно, но не на меня. Ещё вчера узнав, что Артан мёртв, сестра замкнулась, не найдя ответных слов. Спряталась за маской любезности, говоря дежурные ничего не значащие слова. Вот и сейчас — Кали не знает что сказать, пытается держаться нейтральности, вообще не говоря о нём.

Но, в конце концов, видя моё молчание, не выдержала. Села на стульчик возле кровати, взяла за руку и заявила прямо, на солнце блеснув глазами, полными искренних слёз.

— Прости, — сказала девушка, а я словно впервые вижу её. Передо мной не куколка из богатой семьи, не раззолоченная жена аристократа, а моя повзрослевшая сестра.

Нам обеим по девятнадцать лет. Мы обе давно не дети. В наших сердцах обитает и радость, и боль, и горечь поражения, и счастье обретения. Мы многое пережили, и вот новая беда.

В чертах сестры читается материнская основа. Тот же изгиб бровей, взлёт ресниц, нежность губ. Волос на голове тонок, особенно на лбу и висках. Она крутит их в витые кудряшки, спускает к шейке, удлиняя лицо совсем как делала мама. Кали многое от неё взяла. И так мало от отца, хотя должно было быть наоборот. Только цвет волос насытился серебром за лето, и в радужке глаз появились белые пятна. К старости она окончательно выцветет, став настоящей серебряной драконицей. Красавицей Каргатского двора.

Но сейчас со мной была моя сестричка. Девчонка, что так отчаянно хотела, чтобы её любили и ценили. Она безропотно следовала воле родителей, была послушна и мила, учила придворный этикет, великолепно танцевала и шила, знала арифметику, умела вести учёт и командовать слугами. Из неё выросла настоящая аристократка, но разве всё это поможет справиться с горем?.. Ни единая драгоценная книга из арсенала наставника Брута не подскажет, как себя вести с любимым человеком, раздавленным бедой…

— Прости, что не увидела. Не поняла, что происходит. Не заметила твою боль. Не смогла подобрать слов, чтобы выразить сожаление и сочувствие… Прости, что и вполовину не могу понять, что ты чувствуешь. И просто не знаю, как поддержать, — с трудом подбирая слова, говорила она, а на щёки падают крупные слезинки, которые она так хорошо обычно умела прятать.