Но в снах своих ты размышлял...

Херб Перевод Н. Федоровой

Чем дольше я размышляю об этой истории, тем более невероятной она мне кажется.

Херба привел Томас.

Ты что, не мог предупредить? — спросила я его.

Да он сам за мной увязался, ответил Томас. Позднее он уверял, что учился с Хербом в одной школе.

В какой такой школе?

Они сидели в гостиной, смеялись. Херб чувствовал себя совершенно как дома.

Прошу вас, сказала я, приготовив бутерброды с остатками колбасы и сыра.

Меня упрашивать не надо, ответил Херб.

Томас скормил один бутерброд собаке, а на моих коленях сидел кот.

Где вы живете? — спросила я Херба.

А вы, сообщил он, знаете, что женщины превращаются в птиц?

Спящие кошки здорово похожи на кули с мукой. Томас больше любит собак, и Херб поинтересовался: вы приучали кошку и собаку друг к другу?

Слушай-ка, сказала я Томасу, но он слушать не стал. После завтрака Херб остался дома, а мы с Томасом поехали по делам. В машине я сказала: не очень-то мне по душе нахальные гости.

Ты же знаешь, какой он, отозвался Томас.

Вовсе нет.

Было лето, а от этого я каждый год прямо шалею. Достаточно одного теплого денька, хотя бы и в феврале, и я уже нервничаю.

Вечером Томас подстригал лужайку, а я сновала по квартире, как узница по камере. Да, забыла сказать: открыл нам Херб. И на кухне ждал горячий ужин. Кот сидел на столе, а собака разлеглась рядом, на полу.

Я тут проездом, повторял Херб, но мы уже клюнули на него. Когда мы приходили, он был тут как тут. Я и не замечала, что он за мной наблюдает, пока он не сказал: Вы нервничаете.

Почему женщины превращаются в птиц? — спросила я.

Они и есть птицы, ответил он.

Как-как?

Птицы, которые ищут спасения в бегстве.

Это на меня лето действует, оправдывалась я. Летом мне хочется стать ребенком и чтоб без конца тянулись каникулы, хочется пахнуть водой и маслом от солнечных ожогов, бегать босиком и обгореть. Херб слушал.

Старая песня, сказал Томас.

Я устала, да и на работе нынче были неприятности, поэтому я поднялась со стула.

Ты куда? — спросил Томас.

Гулять, ответила я, составишь компанию?

Мы жили тогда на окраине, в нижнем этаже, с правом пользования лужайкой. Томаса никакими силами не заставишь пойти на прогулку. Зато Херб тотчас же встал: Я составлю вам компанию.

Ну так как? — спросила я у Томаса. А ему только того и надо было.

Время близилось к полуночи, воздух еще не остыл, пахло бетонными стенами домов, асфальтом и зноем, которым до сих пор дышала вся улица. Я почти бегом бежала рядом с Хербом, потому что шаги он делал ужасно большие. Когда уличный фонарь светил в спину, тень Херба становилась длинной и тонкой. Он шел к парку, будто знал, куда я хочу.

Мужчины, заметил он, написали лучшие рассказы о женщинах.

Я пожала плечами. Какое мне дело до писателей, если завтра в полседьмого надо вставать и тащиться в контору?

Мы вышли на аллею, под деревья, и я услыхала, как скрипит песок у меня под ногами.

Женщины ближе к этому, — сказал он.

Ближе? К чему?

К вещам, которые зовутся сверхчувственными.

Мне захотелось вернуться, сесть в нашу машину и рвануть вперед, без оглядки, без возврата. Сил моих нет, ведь лето я вижу только здесь, в этом парке, вечерами после пяти.

Вы знаете Филомелу? — спросил Херб.

Кое-каких женщин я знаю — президента бундестага, кассиршу из супермаркета, ну, еще разве что одну из производственного совета или там из профсоюза.

Херб делал один шаг, а я три, но я не отставала, поскольку терпеть не могу плестись нога за ногу. Моего ответа он как будто бы и не слышал.

Она сделалась немая, сказал он, с той поры, как один мужчина надругался над нею, а потом вместе с сестрой отомстила ему. После долгих преследований их превратили в соловья и ласточку. Вот с того дня Филомела и жалуется.

Нет, вы с Томасом определенно учились в разных школах, сказала я, он таких историй не помнит.

Мы вышли к окраине парка, осталось обойти его по периметру.

Томаса я подцепила среди ярмарочных балаганов, сообщила я, он ничего себе.

Херб рассмеялся; голос его звучал совершенно так же, как днем.

Томас добьется успеха, сказала я, может, и до мастера дойдет.

Он мечтает о другом, заметил Херб.

Я давно собиралась задать ему один вопрос. Но, встречаясь с ним на кухне или глядя, как он сидит под торшером в гостиной, все откладывала. А теперь, когда между парковыми деревьями уже замелькали уличные фонари, наверстала упущенное.

Откуда вы? — спросила я его. Кто вы? Томас говорил, вы сами за ним увязались.

Спросите у Томаса, обронил Херб, и, когда мы вышли на улицу, я больше не слыхала его шагов. Иных прохожих в это время не было.

Томас засыпал быстро, а мне вот не спалось. Хорошо бы проснуться утром, а о Хербе ни слуху ни духу. Или вечером прийти, а в квартире пусто. Я поделилась этими мыслями с Томасом.

Херб нам не компания, сказала я, у него голова совсем другим занята. И на руки его погляди, кожа гладкая такая, белая.

Херб — человек кабинетный, ответил Томас.

Откуда ты знаешь?

Он мой друг, сказал Томас.

Я не боялась Херба, он только внушал мне неловкость. С тех пор как он у нас жил, Томас каждый раз, когда мне хотелось куда-нибудь пойти, оставался в саду. А со мной отправлял Херба. Херб ходил со мной на плаванье, на прогулки, ездил по воскресеньям за город.

В дождь мы сидели дома, Томас гладил собаку, я брала на колени кота, а Херб смотрел на нас.

Почему ты его не выставишь? — спросила я Томаса.

Потому что он наш гость. Сам уйдет.

Часто бывая с Хербом, я отбросила робость и начала задавать вопросы.

У вас нет профессии? — полюбопытствовала я однажды, когда мы лежали рядом на горячих камнях возле открытого бассейна. Я к тому, что вы ведь должны где-то работать, чтобы жить. Или вы в отпуске?

Так оно и есть, ответил Херб.

Томас не сетовал, что хозяйство на троих обходится дороже. Я показала ему свои подсчеты. Он даже бровью не повел. От Херба нам прямая выгода, уверял Томас. Мы можем у него поучиться. Он знает, что к чему.