Ночь голубой луны

Синь тоже обладала подобными знаниями, хотя она родилась далеко от моря. А ещё она знала, как причёсывать длинные волосы Берегини, как заплести их в косу или стянуть в тугой узел на затылке. Она знала, как перевязать чайке сломанное крыло и как очистить шерсть Верта от репейников и колючек. Она знала, как помочь месье Бошану взобраться по ступенькам, хотя он уверял, что отлично справится сам. Она знала, как поздним вечером сидеть на крыльце с Доуги и смотреть на небо, раскинувшее над их головами свой тёмно-синий звёздный шатёр. Она знала, как выйти на работу в бар «Весёлая устрица» в свой выходной день, чтобы заработать лишние деньги и купить на них розовую ленту для своей девочки.

И всё-таки кое-чего Синь не знала.

Она не знала, что посреди ночи её девочка ушла из дома и села в шлюпку.

29

Вода прибывала. Ещё одна волна, сильнее предыдущей, ударила в борт «Стрелки». Шлюпка качнулась и снова стукнулась о причал. Верт сердито гавкнул.

– Ш-ш-ш-ш-ш! Тихо! – прошептала Берегиня, почёсывая его за ухом. – Это всего лишь прилив, глупыш!

Верта это не слишком успокоило, но он послушно улёгся на дно шлюпки у ног хозяйки.

Бедняга Верт не был морским животным, не то что кот Синдбад, который, если верить месье Бошану, бывал в кругосветном плавании и путешествовал по разным морям-океанам.

«Синдбад происходит из знаменитого рода котов-пиратов», – утверждал месье Бошан.

Верт никогда не ходил в море.

– Синдбад… – недовольно пробормотала Берегиня. И, взглянув на Верта, добавила: – Ваксварт, вот кто он такой!

«Ваксвартом» или «восковой бородавкой» на языке сёрфингистов назывался слишком большой комок воска на сёрфборде. Разумеется, вощёная доска была всегда покрыта комочками воска, но если вдруг попадался слишком большой комок, да ещё в неподходящем месте, он назывался «ваксварт».

В тот день Синдбад оказался настоящим ваксвартом, восковой бородавкой, прилипшей не там, где надо.

– Ваксварт! – нахмурившись, повторила Берегиня.

Она делала вид, что всё ещё сердита на Синдбада, но на самом деле это было не так. Трудно всерьёз злиться на старого кота, единственный глаз которого был то синим, то зелёным в зависимости от настроения и времени суток. А иногда, в туманный облачный день, он даже делался серым.

Нет, Берегиня не сердилась на Синдбада. Она не сердилась ни на Верта, ни на Капитана, хотя все трое внесли свою лепту в совершившееся крушение.

Да, а как насчёт крабов? К ним тоже была масса претензий.

– Дурацкие крабы… – прошептала Берегиня.

И тут же подумала, что если кто и имел право предъявлять окружающим претензии, то это бедный месье Бошан.

Берегиня потёрла колени. Её пальцы привычно ощупали коленные чашечки. Она много раз изучала свои коленки – ведь у русалок их нет, а у Берегини есть. Вот они, пожалуйста. Колени… Она вспомнила, как месье Бошан стоял на коленях возле разбитого горшка с цереусом. Потом вспомнила Доуги с гавайской гитарой – укулеле. А потом вспомнила Синь и её слёзы.

Да, это был худший день в их жизни.

30

Плохо, что разбилась деревянная миска и сгорела кастрюля с супом гумбо. Берегиня целый час отдирала и скоблила почерневшее дно кастрюли. Пальцы у неё стали коричневые, руки болели оттого, что она драила кастрюлю, а её новая ярко-розовая майка, подаренная Доуги, на которой было написано «Магазин АВТОБУС», вся намокла и пропахла сгоревшим гумбо.

Как ни драила Берегиня кастрюлю, ей всё-таки не удалось полностью отчистить дно. В конце концов она бросила её вместе с мочалкой в раковину. Её преследовала мысль о разбитой миске и сгоревшем гумбо. Да ещё эта испорченная кастрюля, в которой Синь варила гумбо. Чтоб её!.. Берегиня вытерла лицо подолом майки, которая всё ещё сохраняла свежесть новой вещи, которая пробивалась сквозь запах горелого гумбо.

Она взглянула на свои коричневые пальцы. Они распухли и болели от скобления и отдирания. Берегиня заправила волосы за уши и вытерла пот со лба. Кухня вся пропахла едким запахом сгоревшего гумбо. В ней царил полный хаос.

Берегиня вытерла руки кухонным полотенцем. В этот миг в кухню вошла Синь. За ней трусил Верт. Он наконец-то решился вылезти из-под кровати. Верт подошёл к Берегине и растянулся у её ног.

Берегине очень хотелось сказать: «Прости меня, Синь, прости, что я испортила гумбо!» Но слова застревали в горле. Может быть, будет легче, если попытаться объяснить, что всё дело в крабах, которые звали её… И тут Синь сказала:

– А теперь, Берегиня, отправляйся в «Автобус» и расскажи Доуги про крабов.

Берегиня зажмурилась. Всё правильно. Конечно же Синь права. Но от одной мысли о том, какое лицо станет у Доуги, когда он узнает про крабов, Берегиню бросило в дрожь. Она услышала, как Синь повторила:

– Иди и скажи ему! – А потом вдруг добавила таким несчастным, упавшим голосом: – Сегодня вечером мы должны были… а теперь…

Голос её пресёкся, и Берегине стало совсем плохо.

В кухне повисло тягостное молчание. Такое вязкое, мрачное, тяжёлое, что даже падавшие из окна солнечные лучи, казалось, теряли свой золотистый блеск, едва попав внутрь, и увязали в этом тяжёлом молчании. Берегиня не знала, что делать. Она стояла, переминаясь с ноги на ногу. Ей совсем не хотелось рассказывать Доуги о крабах.

И вдруг с улицы послышался знакомый крик: «Давай! Давай!» Это был Капитан. Заслышав его голос, Верт тут же завилял хвостом и, громко гавкнув, выскочил за дверь. Очутившись во дворе, он оглянулся на Берегиню. Потом перевёл взгляд на Синь. Синь стояла, скрестив руки на груди.

Синь, Капитан, Верт – все они были против неё. Она попала в засаду. Выхода не было. Придётся всё-таки идти к Доуги. О господи…

– Ладно, – пробормотала она. – Я пошла…

Но едва она вышла на крыльцо, как снова услышала голос Синь:

– И вот ещё что: глаз не спускай с этого пса! Ни в коем случае не позволяй ему гоняться за Синдбадом!

«Гав!» – залаял Верт и побежал впереди.

Его лохматый хвост развевался в воздухе, как парус. А над ними с пронзительным криком кружил Капитан: «Давай! Давай!»

31

Выйдя за дверь, Берегиня уселась на нижнюю ступеньку и стала завязывать кроссовки. Торопиться ей было некуда. Честно говоря, она вовсе не горела желанием рассказывать Доуги про всё случившееся. Почувствовав привычный зуд в щиколотке, она почесала место укуса. Не надо было надевать кроссовки на голые ноги, обязательно нужны носки. Они защищают от песчаных блох. А ещё надо взять баночку газировки и рассказать Доуги про крабов.

«Автобус» был совсем недалеко от их дома. Не дальше ста ярдов. В холодильнике у Доуги морозилка была забита газировкой. Интересно, угостит ли он её, как обычно, холодной баночкой, выслушав историю про крабов?

Синь никогда не давала Берегине сладких напитков. Она говорила: «Там один сахар!» – таким тоном, будто нет на свете ничего страшнее сахара.

Берегиня любила сладкое. А послушать Синь, сахар вреден, как разлившаяся нефть. Нефть губит водоёмы так же быстро, как сахар – здоровье. В общем, газировка была их с Доуги маленькой тайной. Кроме того, раз она совершенно официально работала у Доуги чистильщиком и натиральщиком сёрфбордов, газировка была частью её жалованья, хотя её она не хранила в своём красном кошельке. Она подумала о красном кошельке, и о накопленных сорока двух долларах, и о том, что Синь советовала ей «беречь их на чёрный день». Но пока никакого чёрного дня не предвиделось, как не предвиделось и супа гумбо в честь голубой луны, и всё из-за этих дурацких крабов, о которых, кстати, нужно было рассказать Доуги…