Ночь, которая никогда не наступит

– На самом деле они пытаются оправдать свой алкоголизм тяжелым детством и пустотой внутри.

Винсент тоже достал из пакета бутылку вина.

– Я пью совершенно по другим причинам. Исключительно ради саморазрушения.

Рене взял у меня бутылку и открыл штопором, который не глядя вытащил из кармана шорт Дебби. Они втроём взаимодействовали так легко и привычно, будто бы были единым организмом. Словно гармоничная музыкальная композиция, где каждый инструмент играет свою партию. Он снова вручил мне бутылку.

– Но я не хочу пить прямо сейчас.

Никто из них ничего не ответил мне, и они втроем ушли в дом. Я осталась стоять с бутылкой вина, не зная, куда её деть, и куда податься самой. Я оглядывалась вокруг, будто бы дома или деревья могли помочь мне. В десятке метров за моей спиной стоял Генрих и пристально смотрел на меня. Когда я обернулась к нему, он не отвел взгляд. Наверное, он видел, и как нас привез Дуэйн. Если Генрих знал, что тот охраняет здесь территорию, то теперь в его глазах мы выглядели привилегированными жуликами.

– Что?

Он ничего не ответил. От его взгляда было очень неуютно. Я попробовала тоже смотреть на него, надеясь, что тогда он ответит мне хоть что-нибудь, но выражение его лица никак не изменилось. В детской игре в гляделки он бы взял кубок. Генрих злил меня до сих пор, у меня появилось нелепое желание показать ему язык или средний палец. Но я не стала потакать ему, вместо этого я сделала большой глоток вина, ещё немного посмотрела на Генриха, и пошла сторону своего дома, стараясь выглядеть победителем.

Я села на ступеньки и вошла в интернет через телефон. В личные сообщения мне пришло много хороших пожеланий с поддержкой, как от случайных знакомых, так и от совершенно неизвестных мне людей. Я долго благодарила их, стараясь выглядеть искренней. Мне действительно было приятно, от трогательного сообщения от девятилетней девочки я почти прослезилась, но параллельно я все равно думала, что мне их пожелания не нужны, это лишь их попытка доказать себе, что они добрые люди. И напоминание мне о том, что я не нахожусь в яркой компании странных людей, а соревнуюсь с ними ради выживания.

На форуме ситуация оказалась хуже, большинство меня поддерживало, но кто-то писал, что моё и папино появление на шоу спланировано, это лишь попытка Кита Мура прославиться ещё больше, другие утверждали, что это я хочу получить известность и пойти по стопам отца. Ещё один пользователь настаивал на том, что моя и папина победа давно куплена, а другой без объяснения причины выставил огромное сообщение, где обзывал меня самыми грубыми словами и желал мне, чтобы меня быстрее убили вампиры. В остальном все было хорошо и совсем не обидно. Когда мне надоело, бутылка была выпита на треть.

Все это время, пока я сидела на лестнице, я слышала раз за разом повторяющуюся песню. Кажется, это был голос Фабьен. Видимо она стояла где-то на улице, но я не видела её за домами. В песне говорилось, как она скучает по дому и вспоминает, как просто было, когда мама забирала её за руку из школы и говорила о том, что не нужно расстраиваться по мелочам.

Я зашла в дом, оттуда раздавалась совершенно другая музыка. Тяжелая и кричащая, я знала эту группу и любила её. Я слышала, как смеется Дебби, как что-то отвечают её братья. На этот раз я не стала ждать приглашения и сама поднялась к ним, в комнату Рене. Там было душно, воздух пропах сигаретным дымом, алкоголем, краской и чьими-то духами, слишком горькими для женщины и слишком сладкими для мужчины. Винсент стоял у мольберта, держа в одной руке кисть, а в другой бокал с вином. Края бокала были испачканы краской, будто бы он несколько раз окунул туда кисть, хотя, может, это предположение и не было ошибкой. На холсте я различила девушку с болезненной, сардонической улыбкой на фоне розового замка, который поедал как пряничный домик огромный саблезубый тигр. У девушки вместо волос были желтые цветы, а вместо глаз - голубые экраны телевизоров. Я очень надеялась, что это не я, поэтому на всякий случай не стала спрашивать Винсента, что он рисует. Рене лежал на кровати в ботинках, опасно вливая в себя содержимое на этот раз бутылки зеленого цвета. Дебби танцевала посреди комнаты с палитрой в руках, то ли отняв её у Винсента, то ли держа её для него.

– Я думаю, - говорил Рене, - что не существует плохих людей, но и хороших тоже. Никакого добра и зла, все находятся ровно посередине, и ни один самый грандиозный поступок никуда не отклоняет человека от этой середины настолько сильно, чтобы этим нельзя было бы пренебречь. Но существует счастье и горе. Убивая человека, например, ты не становишься от этого хуже, потому что в мировых масштабах это ничего не значит. Но ты делаешь несчастными его близких, и весь вопрос заключается в том, сделает ли это несчастным тебя.

На его бесплодные рассуждения никто не отвечал. Может быть, Рене и не обращался к кому-то конкретному.

– Я думаю, - сказал Винсент, - что толпа готова смотреть, как незнакомому человеку отрывают голову, но не готова слышать правдивые объяснения, почему это делается, предпочитая заранее считать палачей злом, а жертв великими мучениками.

Ему же все-таки ответила Дебби:

– Какое дерьмо, Винсент. Зачем ты нас самих оскорбляешь, зачем, зачем?

Она подошла к нему и несколько раз несильно ударила его в живот, повторяя «зачем». Винсент за это время успел окунуть кисть в краску на палитре. Дебби вернулась к танцам и продолжила:

– Я думаю, что зло - это когда придурок на тачке несётся вдоль тротуара через двор и обрызгивает тебя из лужи, а ты можешь только кричать ему вслед, чтоб он сдох. Но если, например, у тебя под рукой оказывается камень, который ты кидаешь ему вдогонку, оставляя царапину на его долбаной машине, то его зло нивелируется. Короче, зло - это та обида или издевательство, на которое нельзя ответить, желательно с удвоенной силой.

– А ты что думаешь, Эми?
– спросил Рене.

Я стояла в дверях и думала, что они не знают о моём присутствии, я не видела, чтобы хотя бы один из них кинул на меня взгляд. Дебби и Винсент стояли спиной ко мне, а Рене смотрел в потолок. Наверное, услышали мои шаги.

– О чём?

Дебби повернулась ко мне.

– Не тупи. Мы играем в игру «говори, что думаешь и пей». Сейчас у нас тема зло.

– Я не знаю такую игру. А пить в каком случае, если не смог сказать что-то новое по этой теме?

– Пить в любом случае.

Я не очень любила выражать свои мысли, но то, с какой легкостью это делали они, придало мне смелости.

– Ладно. Я думаю, что осознанно делать то, что заденет другого человека, это - зло. Например, вчера я осознанно отказалась жить с Ниной, зная наверняка, что это её это обидит. Но это маленькое зло. Не буду приводить примеры чего-то более глобального. Нужно стараться никогда не делать зла, но у меня никогда не получится, потому что как бы хорошо я ни старалась себя вести, мои мысли о людях вовсе не добрые.

– Как скучно, - сказал Винсент.

– Но мило, - добавил Рене.

– Ты как добрый оленёнок.

Мы много выпили, продолжая играть в их игру. Когда я устала стоять, я села на кровать к Рене. Скоро я почувствовала, как он ко мне прикасается, мне было весело, поэтому я даже не разозлилась, просто пересела на пол. Винсент сказал, что это хорошо, потому что так на меня лучше падает свет, и у него удачнее получится передать меня на картине. К сожалению, это все-таки была я. На вопрос, есть ли у меня столбняк на этой картине, он ответил отрицательно, сказав, что я так улыбаюсь на камеру. Меня бы это больше расстроило в любой другой ситуации, но сейчас я чувствовала себя такой расслабленной, что даже не смогла высказать свое недовольство. Дебби, казалось, обладала невероятным запасом энергии, и все время, что мы просидели вместе, танцевала. Потом Рене оставил нас, и Дебби пояснила мне, что он отправился на поиски любовного приключения.