Ночь последнего дня
Шрифт:
— Чего мне бояться? — удивилась я.
— Ты знаешь, кто это? — прошипел он, хватая меня за руку.
— Я даже не понимаю, о чем ты говоришь.
— Все из-за тебя. Я чувствую. Нутром чую. Только ты, сучка, сдохнешь раньше, чем я.
— Возможно, — не стала я спорить. — А возможно, и нет. Поживем — увидим.
Я сбросила его руку и направилась к Виссариону. Угрозы Артема меня не очень испугали. Хуже было другое: Ник мне не доверял и рыскал по городу в одиночку, пытаясь обнаружить супостатов. Еще неизвестно, что он там нароет. Раньше он везде таскал меня с собой, а теперь предпочитал работать
Конечно, внезапную смену привычек можно объяснить тем, что он точно следует приказу: оставить меня в покое. Но, если честно, я была уверена: Ник на приказ поплевывал, и сейчас им движет нечто другое.
Понедельник — тяжелый день, хотя в моей жизни понедельники были не хуже остальных дней недели, но этот выдался особенно скверным. Не успела я устроиться за роялем, как в бар вошел мужчина. Высокий, широкоплечий, с ранней сединой в темно-каштановых волосах, одет в джинсы и кожаный пиджак. Посетитель улыбнулся Виссариону и задержал взгляд на мне, а я сразу поняла две вещи: он мент и явился по мою душу. Тут пожаловало шестое чувство и просигналило SOS. Впадать в панику я не спешила, прежде всего потому, что толку от этого не видела, а кроме того, все-таки надеялась: вдруг повезет и шестое чувство дало маху?
В общем, я меланхолично играла на рояле, предпочитая не смотреть в сторону посетителя. Виссарион, который так же безошибочно распознал в нем мента, вышел из-за стойки и, приблизившись к столу у окна, за которым он устроился, спросил:
— Что желаете?
— Кофе, пожалуйста, — вежливо ответил тот.
Виссарион уточнил, какой кофе, и отправился назад. Проходя мимо рояля, он со значением посмотрел на меня.
Получив свой кофе, мужчина не торопясь его выпил, поглядывая в окно, я продолжила извлекать из рояля рыдающие звуки, друг друга мы вроде бы игнорировали. Я могла продолжать сколь угодно долго, весь вопрос, насколько хватит терпения у него.
— Грустная мелодия, — сказал он, поворачиваясь в мою сторону. Я решила, что замечание ответа не предусматривает, и кивнула. Он подошел, внимательно посмотрел на меня и произнес:
— Вы Юлия Ким.
Я опять кивнула.
— А вы кто? — спросила без интереса.
— Рогозин Александр Иванович.
— И что дальше?
Он не спеша извлек удостоверение и показал его мне. Я в третий раз кивнула, не убирая рук с клавиш.
— Я хотел бы с вами поговорить.
— Здесь?
— Почему нет?
— Хорошо, давайте поговорим.
Я захлопнула крышку и повернулась к нему. Он пододвинул стул и сел рядом.
— Вас не удивил мой приход?
— Я никуда не спешу и надеюсь дождаться объяснений.
— Вы хорошо знали Бориса Шлимана? — помедлив, сменил он тему.
— Я его совсем не знала, если иметь в виду его мысли и чувства. Мы несколько раз вместе напивались и дважды занимались любовью.
— То есть своим другом вы его не считаете?
— Меня учили, друг — это тот, с кем пойдешь в разведку, а пьянствовать можно с кем угодно.
— И любовью заниматься тоже?
— По обстоятельствам. Бытует мнение, что секс вообще не повод для знакомства.
Он чуть улыбнулся, давая понять, что считает мои слова шуткой.
— Значит, просто знакомый. А я удивился, что
вас не было на похоронах.— Терпеть не могу похороны.
— Борис очень серьезно к вам относился. По-моему, он был влюблен в вас, и у меня сложилось впечатление, что чувства были взаимными.
— Вы ошиблись.
— Да, теперь я это вижу. Ну что ж, очень жаль. — Он хлопнул ладонями по коленям и поднялся. — Всего доброго.
— И вам того же.
Рогозин отошел на несколько шагов и вдруг повернулся.
— Он был прав. Такое впечатление, что у вас во врагах весь мир.
— На самом деле только сосед — затеял ремонт и долбит в стену с утра до вечера. Я от этого зверею.
Теперь он улыбнулся шире и наконец покинул бар.
— Есть идеи, что ему от тебя надо? — тут же спросил Виссарион.
— Будем ждать, когда скажет.
— Думаешь, он еще придет?
— Конечно.
Он пришел на следующий день. Но из-за дождя народу в бар набилось предостаточно, так что ему пришлось удовольствоваться лицезрением моей физиономии, пока я услаждала души шлюх прекрасной музыкой. Когда он покинул заведение, я не заметила, но, отправившись домой, обнаружила его в нескольких метрах от бара — он сидел в машине и, вне всякого сомнения, ждал меня.
Когда я поравнялась с его автомобилем, он распахнул дверь со стороны пассажира и сказал:
— Садитесь.
— Решили за мной приударить? — весело спросила я.
— А что, есть возражения?
— Как раз сейчас у меня сногсшибательный роман.
— С Рахмановым? — серьезно спросил он. — Роман продлится недолго. — И повторил:
— Садитесь.
Я оглянулась и сочла за благо сесть в машину.
— Ну, так что вам от меня нужно? — не очень вежливо спросила я.
— Я ведь уже сказал, Борис был моим другом. И его смерть… Он ведь заезжал к вам в тот вечер?
— Заезжал, — кивнула я, едва сдерживая злость. — Приходил поскандалить. Пьяный, разумеется. На трезвую голову он был довольно покладист.
— На какой предмет скандалили? — спросил Рогозин и на сей раз улыбнулся, вроде бы и спрашивал несерьезно, но ответа, безусловно, ждал.
— На предмет любви. Упрекал меня в измене. Это было тем более обидно, что верность хранить я не обещала.
— И его смерть вас ничуть не огорчила?
Я очень внимательно посмотрела на него, потом усмехнулась и покачала головой.
— Разумеется, она меня огорчила. Но виноватой я себя не чувствую.
— Уверен, что так. Виноватым должен себя чувствовать тот, кто отдал приказ его убрать. Но мне трудно заподозрить такое чувство в господине Долгих.
— А кто это? — серьезно спросила я.
— Вы что, газет не читаете?
— Нет, конечно. И что о нем пишут?
— Много всего, — пожал Рогозин плечами. Если он и рассчитывал уловить в моем голосе издевку, то вряд ли в этом преуспел, я говорила серьезно, в его голосе намек на раздражительность тоже отсутствовал, как видно, с выдержкой у дяди полный порядок. — Зачастую много хорошего. Благотворительностью занимается, является председателем областного союза предпринимателей, депутат законодательного собрания. Правда, иногда кое-кто пытается напомнить, чем зарабатывает себе на жизнь этот господин.