Ночь с Ангелом

— Как это не меняется?! — кричал Гриша, нагло обгоняя неторопкий фургон под испуганный, истерический сигнал встречной машины. — Очень даже меняется! Когда это было, чтобы такой «бугор» брал на лапу?! То есть, конечно, брали, но не от таких, как мы… А счас, е-мое и сбоку бантик! Рассказать в Одессе — никто ж не поверит!..

— Осторожнее, Гришка, не гони… Здесь ограничение по скорости. Семьдесят кэмэ.

— Ездить надо уметь! Ты о бабках думай! Десять тысяч!!! — кричал Гриша и гнал по узкой дороге бедную старую «мазду» со скоростью сто сорок.

… Потом ели жареные колбаски и пили кофе на придорожной автозаправочной станции в районе Берцдорфа.

— Почему же он говорил о деньгах не со мной, а с тобой? — удивлялся Лешка.

— Увидел делового человека, с которым можно сварить супчик, — достойно отвечал Гриша.

— Но речь-то шла обо мне! Зачем нужно было выставлять меня в коридор? — не понимал Лешка.

— Шлемазл! Ты же — свидетель!.. На кой черт ему в кабинете лишний глаз и лишнее ухо, когда речь идет о «капусте»? А от меня одного можно всегда отпереться — послать в жопу, сказать, что я — шантажист, психопат… Что хочешь! Элементарно… Кто я? Что я? Беглый грек с-под Одессы. Кому лучше поверят?

— Десять тысяч… С ума сойти! Нереально. — Лешка встал, вытер руки бумажной салфеткой.

— Отольем на дорожку? — спросил Гриша.

Пошли в туалет. Сделали свои дела, помыли руки, вышли к стоянке, где отдыхала несчастная служанкина «мазда», с которой от рождения никто не обращался так нагло, как этот беглый Гаврилиди.

Рядом со стоянкой — площадочка, где продавали разные подержанные автомобили. Машинки выглядели как новенькие.

Гриша остановился рядом, сказал Лешке:

— Пожалуй, выберу себе «фольксваген».

— Собираешься покупать машину? — удивился Лешка.

— Нет, конечно. Откуда у меня деньги?

— Тогда почему бы тебе не выбрать «мерседес»? — поинтересовался Лешка Самошников.

Вечером сидели у Немы Френкеля в «Околице».

К несчастью для Френкелей, народу в кафе не было, и Лешка не пел романсы, а Гриша Гаврилиди не сверкал лацканами старенького смокинга. Просто сидели за столиками и пили кофе с горячими бутербродами.

За кофе мадам Френкель с них не брала ничего, а за горячие бутерброды Нема взимал с Лешки и Гриши, как обычно, — половинную стоимость. Свои люди — сочтемся…

Сейчас мадам Френкель мыла пивные стаканы, а глава предприятия протирал их несвежим полотенцем.

— Я так и не понял, почему этот посольский тип дал нам всего пять дней? — спросил Лешка.

— Он в воскресенье улетает в Москву. В отпуск. Эти десять штук для него — как бы «подъемные».

— Он так и сказал?! — поразился Лешка.

— Он сказал про воскресенье, Москву и отпуск. Остальное было нетрудно додумать, — ответил Гриша и крикнул Френкелю: — Нема! Дай десять тысяч, через год отдам с процентами.

— Мишугинэ, — грустно произнес Нема, просматривая на свет только что вымытый стакан. — Тебе перевести на греческий?

— Не надо, я ж с-под Одессы.

— Смотри, почти рядом! — удивился Френкель. — Чего же ты не попросил у меня раньше, когда я заведовал столовой закрытого типа при Мариупольском исполкоме?

— А ты бы дал?

— Честно? Вряд ли.

Мадам Френкель полоскала стаканы в тазике с мутной водой, чтобы не открывать кран и не нести лишних расходов.

— А тогда было? — нахально спросил Гриша.

— О чем ты говоришь?! — трагически воскликнул Нема Френкель.

От этого возгласа мадам Френкель уронила руки в тазик с грязной водой и тихо заплакала.

— Аллее кляр, — пробормотал Гриша. — С вами все ясно.

Долго молчали. Гриша просчитывал в голове какие-то невероятные, фантастические комбинации, вплоть до ограбления сберегательной кассы в каком-нибудь маленьком провинциальном городке.

Лешка представлял себе маленького Толика в стальных наручниках, искаженное предсмертной мукой лицо дедушки… Плачущую маму, бабушку, растерянного папу… Полутемную квартиру на Бутлерова, институт на Моховой, напротив — Брянцевский ТЮЗ с открытой сценой, пустой зал с полукруглым амфитеатром… А в последнем верхнем ряду один-одинешенек сидит мертвый дядя Ваня Лепехин…

— Это верно, что Лори тебе предлагала работу актера за большие бабки? — спросил Гриша. — Ты намекал, когда в Бонн ехали…

— Правда.

— Ну и что же ты?

— Да так… Отказался.

— Почему?!

— Как тебе сказать?.. Ну, как если бы балерину заставили петь арию Каварадосси.

— «О, никогда я так не жаждал жизни…» — тут же спел Гриша.

— Правильно. Молодец, — сказал Лешка. — А теперь сразу же станцуй партию принца Зигфрида.

— Но это же разные вещи! — рассмеялся Гриша.

— Я так и сказал.

— А что нужно было делать-то? — не унимался Гриша Гаврилиди.

— Что, что!.. Трахаться за деньги! Причем — ежедневно.

— Е-мое! Где же их столько взять?! — поразился Гаврилиди. — За полтинник тебе только отстрочат, а по-настоящему потрахаться — меньше стольника и не суйся! Я уж приценивался как-то…

— Ты не понял, — сказал ему Лешка. — Это не ты должен платить, а это тебе… Нам будут платить за это! Мужикам.

— А нам-то за что? — искренне удивился Гриша.

— Ты порнуху когда-нибудь смотрел?

— А то! Я раз видел, как снимают простое кино… Так там вокруг такая мишпоха! Всякие кинооператоры, осветители, режиссеры, мать их за ногу… Да у меня и в жисть не встанет при посторонних!

— Вот за это и платят. Чтобы по команде вскакивал.

— Кошмар! — ужаснулся Гриша. — А если баба не того… Ну, не нравится, предположим.

— Тебя что, жениться на ней нанимают?! — разозлился Лешка. — Тебе платят за то, чтобы ты трахал ее! Остальное — твои проблемы. И потом, ты, Гриша, можешь не переживать. Тебя в этот бизнес все равно не возьмут.

Более оскорбленного и обиженного «грека с-под Одессы» мир не видел со дня его сотворения! Воздух в «Околице» сгустился до невероятной плотности. Казалось, сейчас сверкнет молния и грянет гром. И он грянул!

— Почему это?!! — заорал Гриша так, что у мадам Френкель в руках лопнул пивной стакан, к счастью, ничуть ее не поранив.

— Размер, — спокойно и коротко произнес Лешка.

— Какой еще «размер»?! — Гриша был совсем ошарашен.

— Не впечатляющий.

Гриша чуть не заплакал: