Ночь Томаса
Шрифт:
— Но она не знала, кто ты?
— Понятия не имела.
— Ее зовут Аннамария.
— Какое красивое имя.
— Никто не знает ее фамилии. Даже люди, которые сдавали ей квартиру над гаражом. Бесплатно.
— Бесплатно? Какие милые люди.
— Дебилы-доброжелатели, — слова эти он произнес сладким голосом, тепло улыбаясь.
— Бедная девушка, — посочувствовал я ей. — Она не сказала мне, что у нее тоже амнезия. Как такое может быть?
— Насчет ее амнезии я ничего не могу утверждать. Странно другое, ты приходишь на пирс, не помня ни имени, ни фамилии, а там она, без
— Магик-Бич — небольшой город, сэр. Вы поможете нам выяснить, кто мы. Я в этом уверен.
— Я не верю, что вы из этих мест.
— Я надеюсь, что вы ошибаетесь. Если я не из этого города, то откуда? А если я не смогу выяснить, откуда я, как я узнаю, кто я?
Когда чиф превращался в обаятельного политика, его добродушие оставалось несокрушимым, как Скалистые горы. Он продолжал улыбаться, хотя на какие-то мгновения и закрыл глаза, словно считал до десяти.
Я посмотрел на мистера Синатру, чтобы понять, как веду свою партию.
Он вытянул перед собой руки, оттопырив кверху большие пальцы.
Хосс Шэкетт открыл теплые ирландские глаза. Радостно посмотрел на меня, словно увидел перед собой гнома, с которым мечтал встретиться всю жизнь.
— Я хочу вернуться к большой мечте.
— Для меня это по-прежнему кафе-мороженое, — заверил я его.
— Хочешь услышать о моей большой мечте, сынок?
— Вы так многого достигли, я полагаю, ваша большая мечта уже стала явью. Но это хорошо, всегда иметь новую большую мечту.
Чиф Хосс Шэкетт Славный оставался со мной, и я не замечал никаких признаков чифа Хосса Шэкетта Злобного, хотя он вновь замолчал и пристально смотрел на меня, как и в те минуты, когда только вошел в камеру.
Но этот взгляд отличался от прежнего, крокодильего. Теперь чиф тепло улыбался, и, как поет Френки Вэлли [33] в той старой песне, его глаза обожали меня, словно он смотрел на меня через окно зоомагазина, раздумывая, а не приобрести ли такую вот зверушку.
33
Френки Вэлли (р. 1934, настоящее имя Френсис Стивен Кастелуччо) — певец, поэт-песенник, композитор, наиболее известен как солист группы «Фор сизонс».
— Я собираюсь довериться тебе, сынок, — прервал он затянувшуюся паузу. — А в доверие ко мне входят далеко не все.
Я понимающе покивал:
— Вы служите в полиции, вам постоянно приходится иметь дело с разной швалью… Конечно, сэр, ваш легкий цинизм не вызывает у меня вопросов.
— Я собираюсь довериться тебе полностью. Видишь ли… моя большая мечта — сто миллионов долларов без налогов.
— Ой! Это действительно много, сэр. Я и не подозревал, что у вас такие масштабы. Теперь я чувствую себя глупо, упомянув про кафе-мороженое.
— И моя мечта стала явью. Эти деньги уже мои.
— Это же здорово! Я так счастлив за вас. Вы выиграли в лотерею?
— Полная сумма сделки составила четыреста миллионов долларов. Моя доля — из двух самых больших, но и еще несколько человек в Магик-Бич стали богачами.
— Мне не терпится услышать, как вы поделились
свалившейся на вас удачей, сэр. «Все — соседи, каждый сосед — друг».— Я добавляю к этому девизу еще четыре слова: «Каждый человек — за себя».
— Это на вас не похоже, сэр. Так может говорить только другой чиф Шэкетт.
Наклонившись чуть вперед, сложив руки на столе, чиф буквально лучился дружелюбием.
— И пусть я счастлив, потому что сказочно разбогател, какие-то проблемы у меня остались, сынок.
— Сожалею об этом.
И такая обида отразилась на лице чифа, что любому, кто оказался бы в этой комнате, захотелось бы обнять его и пожалеть.
— Ты — моя самая большая проблема, — продолжил он. — Я не знаю, кто ты. Я не знаю, что ты. Этот сон, это видение, которые ты передал мне и Утгарду.
— Да, сэр. Я понимаю, это такой тревожный сон.
— И такой точный. Ясно, что ты много знаешь. Я мог бы убить тебя прямо сейчас, закопать где-нибудь в каньоне Гекаты, и никто не нашел бы тебя долгие годы.
Чиф Хосс Шэкетт Славный создал в камере столь благостную атмосферу, что мне казалось, будто низкий бетонный потолок поднялся на несколько футов. А теперь он опустился мне чуть ли не на голову. Я даже непроизвольно пригнулся.
И вновь почувствовал вонь блевотины, пробившуюся сквозь запах сосновой отдушки дезинфицирующего средства.
— Будь у меня право голоса, сэр, я бы проголосовал против решения убить-и-похоронить-в-каньоне-Гекаты.
— Мне оно тоже не нравится. Потому что, возможно, эта твоя псевдобеременная подруга ждет, что ты свяжешься с ней.
— Псевдобеременная?
— Я это подозреваю. Хорошее прикрытие. Вы двое приходите в город как бродяги, никто не удостаивает вас второго взгляда. Ты выглядишь как бомж, она — сбежавшей от мужа. Но вы на кого-то работаете.
— Такое ощущение, что вы говорите про кого-то конкретного.
— Может, на Министерство внутренней безопасности. Какое-нибудь разведывательное ведомство. Их нынче полным-полно.
— Сэр, на какой я выгляжу возраст?
— Лет на двадцать. Но ты можешь выглядеть моложе, а на самом деле тебе двадцать три, а то и двадцать четыре.
— Маловато для шпиона… или вы так не думаете?
— Отнюдь. «Морские котики», «Армейские рейнджеры», они лучшие из лучших… и некоторым двадцать, двадцать один.
— Это не про меня. Оружия я боюсь.
— Да, конечно.
Я тоже наклонился вперед. Он отечески похлопал меня по плечу.
— Допустим, если ты не свяжешься со своей напарницей, этой Аннамарией, в назначенный час, она даст знать вашему куратору в Вашингтоне или где-то еще.
Амнезия более не могла мне помочь. Я решил, что лучше войти в роль хладнокровного, уверенного в себе федерального агента. Вот и ограничил ответ одним словом:
— Допустим.
— Поскольку я полностью доверяю тебе и искренне надеюсь, что ты оценишь такое отношение, скажу, что свою часть работы, той самой, что сделала меня богатым, я выполнил. Сегодня будет поставлена точка. Через две недели я буду жить в другой стране, под другим именем, и меня уже никто не найдет. Но для того чтобы уехать, не оставив следов, мне нужны две недели.