Ночь Томаса

Давление масла, температура воды, показания тахометров, все это меня более не интересовало. Эти приборы показывали бесполезную информацию, я прекрасно обходился без них.

Кто вызывал уважение, так это конструкторы глубиномера. С уменьшением зазора между днищем буксира и дном сигнал прибора звучал все чаще и пронзительнее.

Мой план базировался на допущении, что взрывоопасность атомных бомб не выше, чем у динамитных шашек.

Вы можете бросить динамитную шашку в стену, стукнуть по ней молотком, ударить ножом, но, насколько я понимал, она от этого не взорвется. Для взрыва необходим зажженный фитиль или электрический разряд детонатора, но, если вы хотите проехать по двадцати тысячам динамитных шашек на грузовике, вы можете это сделать, не рискуя (надеюсь, я в этом не ошибаюсь), что вас разорвет в клочья.

Чистый нитроглицерин — совсем другое дело.

Я отделил атомные бомбы от взрывателей, или от устройств, которые принимал за взрыватели. В то время, когда происходили эти события, я не был физиком-ядерщиком (не стал им и сейчас, когда пишу эти слова), но чувствовал: не нужно быть физиком, чтобы понять — четыре атомные бомбы переживут сильный толчок и не превратят меня в облачко пара.

А туман, туман по-прежнему скрывал все и вся.

Я уперся ногами в палубу, левой рукой крепко схватился за штурвал, правую положил на приборный щиток. И когда сигналы сонара буквально слились в вопль ужаса, решил, что самое время нажать на кнопку выключения двигателей.

После этого взялся за штурвал обеими руками. И не для того, чтобы удерживать буксир на прежнем курсе. Просто не хотелось при толчке вылететь в окно.

У корабля нет тормозов. Прекратить движение вперед можно, лишь реверсировав двигатели. Их остановка, как сделал я, не влияет на инерцию хода.

Последние метры до суши мы прошли с приличной скоростью. Трение воды, конечно, уменьшало ее, но не так сильно, как хотелось бы, учитывая небольшую ширину, V-образный нос и закругленное днище.

Только потом я узнал об этих особенностях конструкции океанского буксира и понял, как много он может проплыть даже с остановленными двигателями.

Песок замедляет скорость судна сильнее воды, а земля в этом превосходит и песок. Не могу сказать, что я почувствовал, когда днище буксира перестало взрывать песок и вошло в контакт с землей. Я помню одно: только что глубины хватало, чтобы буксир продолжал продвигаться вперед, а потом вдруг перестало хватать.

Остатки разбитого пулей стекла вылетели из рамы. Все незакрепленные предметы свалились на пол, как в домах при землетрясении. Ни один меня не стукнул, что указывало на серьезное отношение Утгарда к обеспечению безопасности экипажа.

Ноги ушли из-под меня, но я продолжал крепко держаться за штурвал.

Визжа, скрипя, скрежеща, шипя, буксир выползал из воды на сушу (нос поднимался и поднимался), как доисторическая амфибия, которая отмахала положенное расстояние по пути эволюции, чтобы получить право жить на суше, и решила громогласно заявить об этом.

Когда буксир замер, выяснилось, что я по-прежнему стою на ногах, но сведенные судорогой руки долго не отпускали штурвал.

Глава 41

Даже отключив двигатели до встречи с сушей, я опасался, что может начаться пожар, хотя дизельное топливо не столь пожароопасно, как бензин.

На вопрос о том, взрываются ли атомные бомбы при ударе, проведенный эксперимент дал отрицательный ответ. Огонь, даже если бы и вспыхнул, не смог бы добраться до плутония через двойную стальную броню, ящика и корпуса бомбы. Так что я мог не беспокоиться об утечке радиоактивных материалов.

Когда мне удалось отцепиться от штурвала, я поднял с пола кожаную сумку со взрывателями.

Ранее, когда предстояло сделать так много, чтобы доставить атомные бомбы в такое место, откуда заговорщики не смогли бы их быстренько утащить, я слишком уж волновался, чтобы заметить, как тяжела эта сумка. Вынимая из ящика первый взрыватель, я прикинул, что весит он четыре-пять фунтов. Получалось, что поднял я максимум двадцать фунтов, но по ощущениям весила сумка раза в два больше.

Джеймс Бонд, особенно в исполнении Дэниэля Крейга, подхватил бы сумку с такой легкостью, будто набивали ее обещания политика. И, лучезарно улыбаясь, рванул бы с буксира со скоростью чемпиона Олимпийских игр в марафоне.

Силу и выносливость Бонду, само собой, гарантировала диета, состоящая главным образом из мартини. Я же не пил ничего крепче красного вина, и крайне редко.

Ворча на конструкторов атомных бомб, которые делали их все больше и тяжелее, чем того требовала необходимость, и с пренебрежением относились к экономии природных ресурсов, я вышел из рубки. Закрыл за собой дверь, постоял, собираясь с силами.

Буксир кренился на левый борт, нос поднялся заметно выше кормы. Хотя мокрая палуба не доставила мне особых проблем, когда мы находились в море, теперь, из-за наклона, прогулка по ней превратилась в серьезное испытание.

Поскальзываясь, как свинья на льду (есть такое выражение), я добрался до планширя. Гадая, с какой стати свинья вообще могла оказаться на льду, я посмотрел вниз, на проглядывающую в тумане землю.

Перенес сумку через планширь, бросил вниз. Все взрыватели уложены в фетровые мешочки, словно покупали их в дорогом магазине вроде «Тиффани», так что при ударе о землю они не сильно стукнулись друг о друга.

Потом я сам перебрался через планширь, прыгнул вниз, приземлился рядом с сумкой и дал себе слово никогда больше не выходить в море.

В прошлом я не раз лгал себе, давая подобные обещания. Но вот это собирался сдержать, радуясь жизни на суше.

Я подумал о том, чтобы уйти в глубь материка, в каньон Гекаты, где охотились койоты и лежали в земле тела как минимум двух убитых девушек (жертв Арлиса Клирболда, учителя рисования средней школы), которые так и не удалось найти.

Но этот маршрут меня не устроил.

Подняв сумку и клонясь вправо, словно по-прежнему находился на палубе выползшего на сушу буксира, я зашагал по закругленному берегу бухты к океану. На северо-западной оконечности бухты повернул на север и продолжил путь уже по берегу океана, к Магик-Бич и порту.

Место это при высоком приливе наверняка уходило под воду, но, на мое счастье, вода стояла низко. Отшагав с четверть мили, а то и больше, я добрался до бетонных мостков, которые тянулись вдоль всего Магик-Бич, и продолжил путь на север уже по ним.

Я устал. Очень уж насыщенными разными событиями выдались эти вечер и ночь. Я чувствовал, что имею полное право лечь прямо на мостках и как следует выспаться, плюнув на любителей утреннего катания на роликах, которым придется объезжать еще одно препятствие, помимо обычных старичков с тростями и старушек с ходунками.