Ночи и рассветы

Засыпая, Космас вдруг вспомнил, что вместе с последними днями января он оставлял позади двадцать лет жизни.

V

С отрядом Лиаса в лагерь прибыли трое интендантов: словно дождевые тучи над выжженной солнцем долиной, они сулили партизанам сытые дни. Один из интендантов оказался знакомым Космаса. Это был старик Колокотронис. И Космас мог биться об заклад, что следом за старым интендантом на горизонте появится фасоль или чечевица. Колокотронис тоже узнал Космаса, и они поздоровались, как давние друзья.

— Как дела, Колокотронис?

— Х…х…х…

— Хорошо?

— Нет! — выпалил Колокотронис. — Х…х…худо! Х…х…хуже некуда!

— Что так?

— М…М…мулов нету!

— На что тебе мулы? Возить-то все равно нечего!

— Есть ч…чего возить! — лукаво сощурился Колокотронис.

И он поведал Космасу, что в лесу около Кидонохорья спрятаны несметные сокровища. В тех местах находилось интендантство. Когда началось отступление, транспорта не хватало, и большую часть запасов спрятали в лесу.

— И что там припрятано? — поинтересовался Космас, Колокотронис стал перечислять:

— С…с…с…

— Сахар? — подсказал Космас, — Соль!

— А что еще?

— М…м…

— Мука?

— М…м…мыло!

Таким образом Космас узнал, что в тайном складе припрятаны картофель, макароны, табак, а также патроны, мины и гранаты.

— А еще что-нибудь есть?

Колокотронис кивнул головой.

— Фа…фа…фа…

— Фасоль или факес?

— Не…немного фа…фасоли и не…немного фа…факес! Нужно было срочно перевезти эти продукты и не менее срочно — раздобыть врача и лекарства. В бою многие партизаны получили ранения. Каждый врачевал себя как мог. Первым лекарством была раки деда Александриса. Партизаны промывали ею свои раны. На бинты рвали рубашки. По вечерам женщины стирали окровавленные лоскуты в реке. Утром лоскуты снова шли на перевязку.

Раненых решили разместить в Криакуро. Здесь было безопасно. Во время обстрелов из Хелидони снаряды до Криакуро не долетали. Почти все домишки превратились в больничные палаты. Заботу о раненых взяла на себя Кустандо, крестьянка из погоревшей деревни.

А как-то раз утром в Криакуро появился врач, растерянный и ошеломленный, словно краденая невеста. Хитростью и силой его доставил из Астипалеи Фантакас. Врачу было за шестьдесят, он устал от дороги и сердился на все и вся. И Лиас, и Космас постарались смягчить его гнев, но гораздо успешнее повлияли на врача сами раненые партизаны, которые нуждались в его помощи.

— Ну ладно, — сказал врач, — я остаюсь. Правда, и выхода у меня другого нет: что стоит моему дракону-похитителю снять с плеч эту седую голову? Но вы не думайте, не о голове своей я пекусь! Нет! Жаль покидать этих героев! Ради них и останусь! Однако имейте в виду: политикой я не занимаюсь и программы ваши не ставлю ни в грош…

Врач еще долго шумел, как будто старался убедить их, что старик он строптивый и своенравный: еще раскаетесь, что меня похитили. Космас слушал его с понимающей улыбкой: что и говорить, обошлись с врачом довольно бесцеремонно, и проглотить такую обиду нелегко.

Зато Лиас, привыкший судить обо всем только по тому, Что он видел, слышал и мог пощупать рукой, принял врача таким, каким он представился. Он сразу же заверил врача, что в его расхождениях с ЭАМ нет ничего страшного.

— Все греки, независимо от своих политических убеждений…

— Знаю, знаю, — ворчал врач. — Читал я кое-какие ваши книжонки. Зовете к сотрудничеству все партии и группировки… Но со мной, дражайший, дело обстоит иначе: я не вхожу ни в какую партию, я против политики.

— Ну и хорошо! — успокоил его Лиас. — Пусть будет так. Хотя все эти рассуждения об аполитичности теперь уже никого не проведут. В классовом обществе аполитичных людей не существует!

— Но я-то существую! — возмутился врач. — Может быть, вы и в этом сомневаетесь?

— Существуете, существуете! — согласился Лиас. — Но и вы так или иначе проводите политическую линию!

— Что значит так или иначе? Вот уже сколько лет я не состою ни в одной партии!

— Вот именно! Не примыкая к партии, самим фактом невмешательства и пассивности вы волей или неволей проводите определенную политику!

— Ну, это уже софистика! Это все равно что твердить: если ты не черный, то, значит, белый. А между тем есть и другие цвета. Есть, например, воздух. Какой он, воздух, черный или белый?

— Он аполитичный, — ответил Лиас. — Однако ночью он становится черным, а днем белым.

— Уф! — устало выдохнул врач. — Первый раз я беседовал с коммунистом лет тридцать назад. Он говорил то же самое, что и вы!

— Потому что ему вы говорили то же самое, что и мне… И потом — что за это время изменилось? Характер революции…

— Знаю, знаю… — Врач прервал беседу и пошел навестить раненых.

Несколько дней спустя из Астипалеи прислали человека с лекарствами и кое-какими инструментами для врача. Человек этот приехал на ослике. Он пробрался через деревни, занятые немцами и цольясами, выдавая себя за спекулянта. Отважившись на столь рискованное предприятие, он, конечно, не мог предположить, что самая большая опасность подстерегает его у цели, в партизанском лагере.

Космас сразу же заметил, как нахмурился Лиас, едва увидел этого человека. Партизаны благодарили его, жали руки, обнимали, а Лиас стоял в стороне и не сводил с него злого и подозрительного взгляда.

— Где-то я тебя видел, — сказал он, не подавая руки.

— Ты прав, мы вместе работали, на железной дороге.

— Вайяс, кажется, твое имя?

— Вайяс! У тебя хорошая память!

— Да! — сухо отрезал Лиас. — Память у меня хорошая.

Вайяс разгрузил своего ослика и пошел передохнуть. Ночью он собирался отправиться в обратный путь. А Лиас отвел в сторону Космаса и Керавноса и сказал, что этого человека нужно немедленно арестовать.

— Он предатель, его нужно судить…

— Кто? — разом переспросили Космас и Керавнос. — Что он сделал?

— Потом узнаете. Пошли, Керавнос, партизан, его надо арестовать!

— Это неправильно, товарищ Лиас, — тихо сказал Космас. — Человек жизнью рисковал, а мы его арестуем? Это несправедливо!

— Как так несправедливо?

— Мы не имеем права. Мы не можем дать партизанам такой приказ.

Возражения Космаса еще больше рассердили Лиаса. Он вспыхнул, как спичка.

— Ты сам пойдешь и арестуешь его! Я тебе приказываю.

Лиаса невозможно было узнать. Пожилой человек, старший товарищ, рассудительный и невозмутимо спокойный — таким знали его Космас и Керавнос. А теперь он весь дрожал и задыхался от ярости. Ярость плохой советчик, и Космас понимал, что в этот момент уступать Лиасу нельзя.