Ночи и рассветы
Шрифт:
— Прислали!
— Жандармы?
— Ну да! Отец послал!
Михалакис принес записку от заключенных. Их содержали в церкви под очень слабой охраной. В деревне стояло два взвода цольясов и несколько жандармов, разбить их не составляло никакого труда. Правда, за деревней, на шоссе, немецкие посты. Заключенных было более ста — члены ЭАМ и молодежной организации. Сначала их держали всех вместе — мужчин и женщин. Несколько дней назад женщин перевели в Астипалею. Вскоре туда собирались переправить и мужчин. Заключенные просили партизан спасти их.
Выступили на следующий вечер. Космас зашел за Михалакисом. Мальчик спал.
— Вставай, Михалакис! Одевайся, да поживее!
Михалакис
— Уходим, да? Погоди, я сейчас!
На ощупь он отыскал в темноте бочку, плеснул в лицо пригоршню воды и вприпрыжку побежал за Космасом. По дороге он то и дело отставал. Подвязывал соскальзывающие с ног царухья и подтягивал штаны.
Космас прибежал к церкви одним из первых. Когда замки сбили, вместе с заключенными на улицу хлынула волна спертого, гнилого воздуха.
— Мы ждали вас сегодня! Мы еще утром узнали, что ваша дивизия совсем близко! — кричали заключенные.
Еще утром по всем окрестным деревням пронесся слух о том, что ночью границу области перешла дивизия ЭЛАС. Цольясы переполошились, целый день они звонили к себе в штаб, в Лукавицу, передали тревожную новость и запросили грузовики, чтобы перевезти заключенных. Грузовики им пообещали, но не прислали, а к вечеру позвонили и сказали, что слух о дивизии ЭЛАС не подтвердился. Цольясы встретили это известие как смертный приговор, они узнали, что передовые немецкие посты к вечеру снялись с места и передвинулись поглубже в тыл…
Командир первой роты отвел Космаса в сторону.
— Мне кажется, что мы не знаем каких-то важных событий. Сначала я не поверил этим слухам. Решил, что цольясы заметили вчера наше передвижение и со страху приняли нас за дивизию. Но сейчас я допросил пленных жандармов. Они говорят то же самое…
Из толпы заключенных к Космасу бросился Михалакис.
— Ну как, нашел отца?
— Нашел! Вот он я! — Высокий мужчина шагнул к Космасу, горячо обнял его. — Дайте нам оружие! Мы тоже пойдем воевать…
— Как тебя зовут?
— Парфениос Папахристу!
— А сколько человек, товарищ Парфениос, может вступить в наш отряд?
— Да все, кроме стариков и больных! Я знаю здешних крестьян, эти деревни входят в мой приход.
— Так ты священник?
— Митрополитом посвящен в сан дьякона, но, поскольку место священника в нашем приходе осиротело, служил вместо него, пока эти неверные меня не арестовали!
— Даже попа не пощадили!
— Благодарю господа бога, что не подвесили за бороду, как святого отца Лиаса из деревни Врисулес…
— Пойдем, отец Парфениос, поговорим с крестьянами…
Когда они подошли к дому, где раздавали оружие, дьякон придержал Космаса за руку.
— Сторожил нас тут один лейтенантишка, истинный зверь, но револьвер был у него прекрасный. Едва ли лейтенант его захватил. Он, говорят, удрал чуть ли не голышом! Если найдется, не откажите, дайте его мне!
Космас пообещал выполнить его просьбу. Револьвер действительно оказался в куче трофеев.
Маленькими группами партизаны расходились по окрестным деревням. В темноте Космас услышал голос Керавноса:
— Космас! Иди сюда! Давай попрощаемся!
— Смотри там, не зарывайся! Если бы немцы знали наши силы…
— Хорошо. Возьми-ка вот это и пошли в газету. Нашел кого выбрать в корреспонденты!
Космас улыбнулся. Однажды он заглянул к Элефтерии и застал ее над грудой полученных заметок. Элефтерия горевала, что не сможет втиснуть весь этот материал
в маленький газетный листок. «А ты режь, сокращай, комбинируй, — посоветовал Космас. — На то ты и редактор!» — «Жалко сокращать! Ты только посмотри, какие хорошие заметки!» И Элефтерия протянула ему один листок. Космас сразу же узнал крупные, круглые, словно бобы, буквы Керавноса. Это был маленький скетч, очень веселый и задорный, с сочным диалогом и знакомыми образами Карагёзиса{ [83] }. Подписывался Керавнос псевдонимом «Астерис». «Молодец! — изумился Космас. — Здорово написано!» — «Ты почитай остальные его заметки! — радовалась Элефтерия. — Всегда что-то новое, оригинальное!» Скетчи Керавноса стали появляться чуть ли не в каждом номере «Астраса», и партизаны ломали голову, кто же наконец этот Астерис. Редакция хранила тайну, и Керавнос был уверен, что псевдоним его не раскрыт.83
Главный герой греческого народного теневого театра; театр Карагёзиса черпал свои сюжеты из эпохи освободительной войны греков против турецкого ига.
— Обязательно пошлю! — пообещал Космас. — Утром отправлю со связным! Жаль, что в этом походе не участвовал Астерис! Вот он бы сочинил что-нибудь сногсшибательное!
— А тебе нравится, как пишет этот Астерис? — как бы невзначай спросил Керавнос.
— Еще бы! Очень хвалил его недавно наш редактор…
— А что она сказала?
— Сказала, что у него большие способности.
Керавнос отвернулся, чтобы не выдать свою радость.
Прощаясь, Космас крепко пожал ему руку.
— В добрый путь!
Первый раз за многие месяцы Космас прилег на кровать. Голова у него горела, мысли разлетались по ночным дорогам следом за рассеявшимися партизанскими группами. Радость победы казалась почему-то непрочной, она ускользала и уступала место сомнениям и беспокойству.
Ворочаясь на мягкой, удобной постели, Космас вдруг догадался, что и необоримая слабость, и жар не только от усталости и волнения. Чувствуя, что рука его деревенеет, он слегка потер ее — тонкие иголки вонзились в кожу, проникли глубоко, до самой кости. Пальцы нащупывали твердую, как камень, опухоль. Рубцы старой раны вздулись и горели. Космас зажег свечу и сбросил рубашку, он не снимал ее несколько недель. Фокос взглянул на его руку и испугался.
— Ничего, это не в первый раз, — успокоил его Космас. — Старая история…
— С чего это она у тебя опять вздулась?
— Застудил, наверно. Надо было пораньше перевязать. Вот если бы достать спирту да шерсти… Верное средство!
Фокос принес спирту, и они стали промывать рану.
— К врачу бы тебе…
— Ничего. И так пройдет…
Во дворе послышался шум. Космас наскоро забинтовал руку и выскочил на улицу. Партизаны, оставшиеся в деревне, столпились возле дома и прислушивались к глухому гулу, доносившемуся со всех сторон.
В окрестных деревнях били в колокола.
Рассвет едва занимался, холод пробирал до костей. Звон колоколов доносился с порывами ветра — то еле слышался, то звучал совсем рядом. Могучее эхо слетало с горных вершин и поднималось из мрачных глубин реки. Самым большим и мощным колоколом была темная ночь.
— А мы чего сидим сложа руки? — спросил Космас. — Разве в этой деревне нет колокольни?
— Сейчас я все устрою! — вызвался Фокос. Вместе с ним побежало еще несколько партизан. Вскоре и на церкви Агия Аналипси медными крыльями забили колокола.