Ночной пасьянс

– Куда вы собираетесь убрать ящики из собора?

– Мы уже перевезли их. Потеснились в одном хранилище и временно там разместили.

– Зачем вы поторопились? Хотя бы с нами посоветовались, - поморщился инспектор и подумал: "Там теперь столько "пальцев"! В одном городе ящики заполняли, заколачивали, грузили в машину, затем в вагон, здесь разгружали, перевозили, вносили в подвал, теперь опять грузили, перевозили, вновь разгружали, складировали... Какое количество людей к ним прикасалось, кроме мальчишек и того, кто взял папку!.. И где гарантия, что тот, кто взял, оставил свои пальцы?
– Вы, наверное, и пыль с ящиков смахнули, когда завезли на новое место?

– спросил он. Вопрос был задан просто так, почти риторически, с горькой иронией. Не уловив его смысла, Надежда Францевна, воспринимавшая все серьезно, тем более в этом кабинете, сочла необходимым ответить исчерпывающе и определенно:

– При нашей тесноте, при нашем уровне технической обеспеченности, когда своей пыли хватает, я сама за всем проследила, приказала протереть каждый ящик...

– Я не сомневался, - с грустной улыбкой он по-своему оценил аккуратность директорши архива.
– Ну что ж, Надежда Францевна, пожалуй, на сегодня все. Будем искать вашу драгоценную папку.

– Вы никогда не пользовались услугами архива?
– Надежда Францевна поднялись.

– Не приходилось.

– Это заметно. Думаю, специфика вашей работы хоть однажды, но приведет нас к вам.

– Лучше не надо, - дружелюбно сказал он. Провожая ее, вышел в коридор и дождавшись, когда она скроется за поворотом, повернулся к двум недорослям, истомленным страхом и долгим ожидание на жесткой скамье перед его дверью...
– Заходи, - сказал он старшему.

– Взяли вы водку. Так? Чего полезли во второй отсек?
– усевшись, спросил инспектор.

Парень молчал.

– Зачем сломали вторую дверь, вскрыли ящики? Что искали?

– Просто... Думали, может там еще чего.

– Что именно "еще чего"?

– Ну, сгущенка... Конфеты...

– На сладкое потянуло?

Тот пожал плечами.

– Папку зачем взяли? Куда дели?

– Не брали мы... Кому она нужна?
– хрипловато, сухим от волнения голосом ответил паренек.
– Честное слово, ничего не брали.

– Ты свое "честное слово" для суда прибереги. Авось разжалобишь, постучал инспектор ручкой по бумаге.
– Это тебе не школьное сочинение, а протокол допроса.
– Может, кто попросил сделать одолжение, пообещал заплатить? Или как?

– А может кто-то, кроме нас... Допустим тот, с фона риком...

– Кто такой?

– А мы его не знаем... Витька хотел про него следователю рассказать, а тот и слушать не стал.

– В лицо видел этого, с фонариком?

– Мало. Один раз он посветил на что-то в руке, наклонился, тогда и видел... Когда спрятались за углом... Он вошел и стал по лестнице спускаться.

– Ну-ка, опиши, какой он.

– Обыкновенный.

– Высокий, низкий?

– Не, невысокий.

– Возраст? Твоему отцу сколько лет?

– Сорок.

– Так он старше отца или моложе?

– Не разглядел.

– Брюнет, блондин, лысый, волосатый?!.. Что, по слову из тебя тянуть надо, описать не можешь?
– разозлился инспектор.

– Не нужен он мне был, запоминать его... Вроде такой, как отец у меня, плотный. Голова с волосами, с темными, - неуверенно ответил парень.

– Как он спускался по лестнице: быстро, медленно?

– Нормально спускался... Сперва фонариком далеко светил, потом поближе, как под ноги. Потом фонарик взял в другую руку...

– В какую?

– В другую, в левую, а правой за стену придерживался.

– И что дальше?

– Мы за угол убежали... Видели только, что свет долго горел в чулане, где те ящики.

– Что значит долго? Десять минут, час, два?

– Не. Минут сорок... А может, больше.

– Раньше видел его где-нибудь?

– Не.

– Что еще можешь добавить, вспомни.

– А что добавлять? Ничего я не знаю...

– Ладно, иди, посиди в коридоре. Пусть Лупол войдет.

Второй воришка ростом поменьше, щуплый, робко остановился у двери.

– Заходи, заходи, Виктор Степанович Лупол. Что такой несмелый стал? Когда водку брал и ящики вскрывал, был, небось, похрабрее... Садись... пока сюда, - сказал инспектор.
– Про водку я уже все знаю, ты мне теперь расскажи, зачем папку с бумагами унесли? Тоже заработать захотели? От кого?

– Мы не брали!
– отчаянно замотал он головой.

– А зачем ящики распотрошили?

– Не знаю, - едва прошептал.

– Смотри, что получается, Лупол: вы взломали ящики, тут же появляется человек, потом оказывается, что исчезла одна папка. Очень странное совпадение. Будто заказал он: вскрывайте, а я подоспею. А, может, не было никакого человека?

– Был!.. Был!.. Я видел его... Фонариком он светил.

– Описать его можешь?

– Высокий он, сильный...

– Возраст, лет ему сколько по виду?

– Старый, почти без волос...

– Расскажи, как он спускался по лестнице.

– Мы как увидели свет, выглянули... Он сперва посветил далеко, в конец подвала... Потом ближе, на ступеньки... Шагнул осторожно... И сразу на руку посветил, нагнулся... Тут я его лицо и запомнил: нос здоровенный и глаза большие, темные... Потом взял фонарик в левую руку, а правой все за стенку, как за перила... грохнуться боялся...

Паренек говорил что-то еще, а инспектор невесело думал, что несмотря на некоторые расхождения в показаниях юных правонарушителях ясно, третий человек в ту ночь в подвале был. И, похоже, с мальчишками не связан. Совпало. Они ему о бъективно помогли: вскрыли ящики, он пришел на готовое - бери. И взял... Видимо то, за чем шел...

Отпустив обоих, инспектор соединил скрепкой протоколы их допросов с заявлением директора архива и отправился на второй этаж к заместителю начальника райотдела по оперработе. Он понимал, что архивную эту папку пацанам, как думалось вначале, теперь не повесишь, придется заводить новое дело и искать ее. Но где? Кому и зачем она могла понадобиться?..

28

Красный свет, горевший в фотолаборатории, лежал на лобастом лице Олега. Пинцетом он шевелил контрольные снимки в ванночках, перекладывал из одной в другую. Прищепленные к натянутой капроновой леске, сушились несколько рулончиков проявленной пленки. В маленькой комнате было душно, едко от испарений химикатов. Но Олег к этому привык. Работы поднабралось. Одну из них - печатание обыкновенных снимков, - он делал с тем равнодушием и спокойствием профессионала, с такой заученной механической последовательностью, когда можно, зная заранее результат, од новременно и разговаривать с кем-нибудь. Другую же работу - проявление и печатание фотокопий текстов, - он не любил. Тут надо все время следить: сперва, чтоб не загубить, проявляя, пленки, затем, печатая, выбрать нужную контрастность. Все это он знал, умел, но всегда почему-то был взвинчен, раздражителен, и в душе поносил тех, кому взбрело в голову сохранять на фотобумаге какие-то допотопные записи, к которым, как он полагал, никто никогда не прикоснется. Но иногда, закончив, разглядывая отпечатанные и высушенные фотокопии, он любовался своим мастерством и, как бы проверяя качество, не щурясь, не напрягая зрения, прочитывал тот или иной документ, с удивлением узнавая из него какую-нибудь забавную подробность.