Ночные тени (сборник)

Напрасно ехал молодой капитан сюда, к ней в колонию. Напрасно целый час уговаривал он её, рассказывал. О том, что ей нужно только признать факт присутствия при трагедии третьего. Что уже это само по себе поставит под сомнение её вину, как убийцы. Что ей даже не обязательно называть имя и фамилию этого третьего человека – просто рассказать, что же на самом деле произошло в ночь убийства. Что при пересмотре дела, с учётом уже отбывшего ею срока, она может сразу оказаться на свободе. Что, стоит ей признаться, и уже завтра он увезёт её с собой, в родной город…

Лидия слушала, видела, как горячится и волнуется капитан, как переживает за неё. Чувство нежности к нему согревало её сердце. Какой славный юноша! Но нет, не понимает он и не может понять: она ничего не скажет! Её признание, даже такое неполное, о котором говорит капитан, может обернуться такими неожиданными открытиями… Только сам Алик имеет право говорить правду. Её искупление вины – молчание.

… Антон Ляшенко вызвал конвоира и, сжав зубы, глядел, как Лидию Карамышеву уводят. Всё оказалось напрасным! На мгновение воскреснув, женщина потом словно бы вновь обмерла, застыла. Она почти даже не отвечала ему. А он ведь так старался, был так красноречив и убедителен. Но она молчала. И Антон с трудом удержался, чтобы не выкрикнуть в сердцах вслед уже выходящей Лидии:

– Упрямая дура!

Но удержался.

* * *

Ночью Лидия не спала, лежала на спине, чутко прислушиваясь к доносящейся из угла возне. По щекам текли не переставая слёзы, а губы сами шептали:

– Алик, милый, родненький, где же ты…

Она знала, верила – он спасёт её. За убийство в состоянии аффекта – застать жену с любовником, кто же такое выдержит! – за явку с повинной ему дадут совсем маленький срок. Он мужчина, он выдержит. А она поселится там, недалеко, где ему выпадет отбывать срок – и всё будет у них хорошо. Ведь они так любят друг друга!

… Слёзы всё ещё текли, но были горячими от любви и надежды. Алик, наверное, уже знает, что случилось с ней. И вот-вот приедет, может быть уже даже завтра. Она сама ни за что и никому не расскажет правды. Это – словно вновь предать мужа. Он сам во всём признается. Завтра. Или послезавтра. Ей нужно только ждать.

… Нет, не могла Лидия даже представить, что не суждено ей дождаться мужа, не суждено больше его увидеть. В ту дождливую несчастную ночь Александр так и не дошёл до последнего поворота на проспект. Ему навстречу, из-за этого поворота, вылетела скоростная иномарка – блестящая, обтекаемая и стремительная, как ракета. В одно мгновение она подбросила вверх ещё живого человека, стряхнула с капота уже неживое бескостное тело, и растворилась в тусклом свете фонарей, как призрак. В главном городском морге неопознанный труп мужчины был тщательно обследован и описан – вплоть до тёмного ногтя на большом пальце левой ноги. И через положенный срок похоронен за городской счёт в безымянной могиле.

Оборотень

роман

Серёжа

Луна стояла высоко, была яркой и… тревожной. Быстро бегущие низкие облака делали серебряный её свет рванным, мерцающим. В провалах подъездов то ли тускло мигали лампочки, то ли бродили лунные тени. Улица, зажатая высотными домами, где окна давным-давно покрылись мутной амальгамой мрака, казалась 'yже, чем была. С каждым шагом тревога всё больше оборачивалась страхом, хотелось побежать. Но было стыдно, и Серёжа сдерживался, как мог. Зачем и куда он шёл ночью, на серебряный лунный свет, он не помнил. Знал только, что нужно идти.

Впереди, ещё далеко, показалась фигура человека. Сначала Серёжа обрадовался: безлюдность особенно пугала. Но человек шёл странно, медленно, словно задерживал, пружинил шаги перед броском. Лица не было видно. Да и сама фигура казалась нечёткой тенью: непропорционально длинные руки, ноги… Бежать! Налево тёмной щелью уходил переулок, и мальчик скользнул туда, и сразу же, больше не сдерживаясь, припустил со всех ног. Переулок под прямым углом повернул и сразу же окончился тесным двориком: ряд ветхих гаражей-сараев, каменная будка для мусорных бачков, вырытый котлован, куча земли рядом и горка битых кирпичей. Мальчик стал в растерянности, но сзади уже чудилось движение, и он, не успев подумать, почти интуитивно вжался в расщелину между двух гаражей, замер…

Силуэт, наводящий ужас, дважды медленно проплывал мимо укрытия мальчика. Сердце замирало, и дыхание останавливалось от страха, но всё равно Серёже хотелось разглядеть лицо своего преследователя. Очень хотелось. Но он видел лишь гибкую лёгкую тень. И вдруг человек заговорил. От его скрипуче-шипящего, тягучего змеиного голоса и без того перепуганного мальчика заколотила дрожь.

–Уш-ш-шёл… Ч-ч-через-з-з сквоз-з-зной подъез-з-зд… Ж-ж-жаль…

Последний раз, застыв во входном проёме двора, страшный незнакомец исчез. А мальчик всё стоял, вжимаясь в гаражи, чутко прислушиваясь, не веря… Однако тишина как будто не обманывала, и наконец ликование горячими волнами хлынуло в кровь, согрело, взбодрило.

«Обманул! Обманул!» – Серёжа даже засмеялся тихонько. И легко шагнул во двор, и побежал к выходу в переулок. – «Скорее прочь отсюда! А то вдруг…»

Вдруг дорогу ему преградил силуэт. Он возник, казалось, из ниоткуда.

– Попался! – прошипел змеиный голос. – Здесь нет проходных подъездов. Обманул!..

Страх вернулся мгновенно. Серёжа знал, что нужно бежать, но не мог и шевельнуться. И смотрел прямо в лицо незнакомцу. А оно было странным, расплывающимся, только глаза светились красными огоньками. Шаг, ещё шаг, и вот к нему уже потянулись руки с растопыренными пальцами, Но нет, это не пальцы – когти, и не руки, а на глазах покрывающиеся шерстью лапы. И лицо наконец-то стало четким, но лишь на неуловимый миг. Тут же деформировалось, вытягиваясь вперёд. Вот уже оскаленная волчья пасть и смрадное дыхание лишают мальчика последних крох мужества. И он наконец-то делает движение, пытаясь вырваться, и кричит…

Серёжа рывком сел в постели, сбросив простыню. Он сразу понял, что – дома, что – в своей комнате, спал и ему приснился сон. Страшный и ужасно интересный. Обычно, когда так внезапно просыпаешься, сон как языком слизывает, и уже ничего не вспомнить, как ни старайся. Но сейчас он помнил всё, до подробностей. И не только памятью, но и чувствами помнил. «Как будто видушку посмотрел, про оборотней! Здорово!»

Мальчик улыбнулся. У него у самого не было видеомагнитофона, но у друга Пашки Бурсова был. И они вдвоём больше всего и любили как раз фильмы-ужастики.

Из кухни пробивался свет и доносились тихие голоса – отцовский и ещё какой-то, незнакомый.

«Опять папа кого-то привёл», – подумал Серёжа привычно. Это было в порядке вещей. Отец частенько надолго задерживался в редакции – дежурил, или дописывал срочный материал в номер. А иногда и на задание выезжал поздно – любил разные неожиданные ситуации, часто даже криминалы. Возвращаясь, звал коллег зайти, посидеть, продолжить споры-разговоры за чашкой кофе. Серёжу поздние тихие визиты не тревожили, если он и просыпался на миг, то вновь тут же засыпал здоровым молодецким сном.

А отцом своим он гордился. Ещё бы! Игоря Лунёва, ведущего журналиста молодёжной газеты, знал весь город. У них хоть и не столица, но город один из самых крупных в стране. И газета мало в чём уступает той же «Комсомольской правде». Да и в «Комсомолку» материалы Лунёва брали охотно и часто: умел он и тему выбрать, и подать её, и заглянуть вглубь проблемы.

Серёжа встал, потихоньку вышел в коридор, к туалету. Возвращаясь, остановился у неплотно прикрытой двери кухни, заглянул. Отец разливал чай в две чашки, говорил: