Нора Галь: Воспоминания. Статьи. Стихи. Письма. Библиография.

«У меня внутри всё закаменело,» – рассказывает о себе герой Галь (с.157). «Но мое сердце так и не раскрылось,» – говорит он у Немчиновой (с.120), – «mais je sentais mon coeur ferm'e» (p.91).

Галь последовательно отказывается от «сердца» и «сердечности», даже там, где французский текст дает право к ним прибегнуть. В устах ее Мерсо эти слова немыслимы. Для Немчиновой слово «сердечность» естественно рождается даже там, где во французском тексте для него почти нет формального повода («Я не имел права проявлять сердечность», с.116, – «de me montrer affectueux», p.88), – оно принадлежит к тому ряду слов, которыми постоянно пользуется Мерсо.

Герой Немчиновой – человек, отягощенный чувством вины, человек с «совестью».

Когда герою Камю приходится сообщить девушке, с которой он только что приятно провел время на пляже, что у него накануне умерла мать, и возникает минутная неловкость, Мерсо хочет что-то объяснить Мари, сказать, что он здесь ни при чем, но он оставляет свое намерение. «De toute facon on est toujours un peu fautif,» – думает он про себя – с такой особенно сложной для переводчика простотой.

«Как ни крути, всегда окажешься в чем-нибудь да виноват,» – пишет Галь (с.124), то есть тебе всегда что-нибудь (виноват ты или нет) поставят в вину. «Так или иначе тебя всегда в чем-нибудь упрекнут,» – поддерживает этот вариант Адамович.

Нет, утверждает Немчинова: «Человек всегда бывает в чем-то немножко виноват» (с.63). Это иное ощущение. Оно подкрепляется сценой со священником:

Je lui ai dit je ne savais pas ce qu''etait un p'ech'e. On m'avait seulement appris que j''etais un coupable (p.98).

Я сказал: а мне неизвестно, что такое грех, мне объявили только, что я виновен (Галь, с.161).

Я сказал, что о грехах на суде речи не было. Мне только объявили, что я преступник (Немчинова, с.128).

Эта фраза как бы оставляет возможность предположить, что совесть Мерсо не молчит – ее просто не затронули на суде.

Мерсо отказывается обратиться мыслями к Богу:

Quant `a moi, je ne voulais pas qu'on m'aid^at et justement le temps me manquait pour m'int'eresser `a ce qui ne m'int'eressait pas (p.97).

Ну, а я не хочу, чтобы мне помогали, и у меня совершенно нет времени заниматься тем, что мне неинтересно, – категорически заявляет Мерсо у Галь (с.160).

Но я вовсе не ищу ничьей помощи, да у меня и времени не достанет – я просто не успел бы заинтересоваться тем вопросом, который меня никогда не интересовал (Немчинова, с.127).

Как полно значения это сослагательное наклонение, какая в нем огромная уступка священнику, какая деликатность и душевная мягкость.

Для немчиновского Мерсо доброта и благожелательность – естественные чувства. Недаром при первом разговоре с адвокатом он хочет внушить ему «симпатию» к себе: «не для того, чтобы он лучше защищал меня на суде, но, если можно так сказать, из естественного человеческого чувства» (с.92), – «non pour ^etre mieux d'efendu, mais si je puis dire, naturellement» (p.66-67); «и не потому, что тогда бы он больше старался, защищая меня, а просто так» (Галь, с.140).

Вот как по-разному понимают переводчики простое и многозначное слово «naturellement».

А вот как по-разному раскрываются мысли героя, получившего от Раймона револьвер и глядящего в упор на стоящих перед ним арабов, незадолго до рокового выстрела.

J'ai pens'e en ce moment qu'on pouvait tirer ou ne pas tirer (p.60).

И я подумал – можно стрелять, а можно и не стрелять, какая разница (Галь, с.138).

Галь вводит редкое для нее уточнение – «какая разница», частую и любимую присказку Мерсо, – подчеркивая его равнодушие к тому, что считается нравственной и юридической нормой.

В эту минуту я думал: придется или не придется стрелять (Немчинова, с.87),

– герой Немчиновой задает себе вопрос, вынудят или не вынудят его обстоятельства взяться за оружие.

Пожалуй, недаром адвокат у Галь утверждает, что Мерсо действовал «по наущению и подстрекательству» (очевидно, имея в виду Раймона), а у Немчиновой выдвигается «тезис о самозащите, вызванной поведением араба», – «il plaid'e la provocation» (p.89).

Как видим, там, где есть возможность интерпретации, основанной на подтексте, переводчики последовательно чувствуют в повести разный подтекст.

Отдавая должное гильотине, Мерсо находит остроумным этот способ казни, при котором осужденный должен желать поскорее лишиться жизни, чтобы избегнуть длительных мучений.

En somme, le condamn'e 'etait oblig'e de collaborer moralement (p.94).

Каждая из переводчиц строит фразу на том слове, которое в «ключе» перевода:

Осужденный волей-неволей оказывается заодно с теми, кто его казнит (Галь, с.158).

Приговоренный обязан морально участвовать в казни (Немчинова, с.123).

Если текст дает право на трактовку, Галь переводит ощущения героя в сферу физиологическую, Немчинова – в эмоциональную.

Je me sentais tout `a fait vide (p.54).

У меня сосало под ложечкой, – говорит Мерсо Галь (с.134).

Я чувствовал полную опустошенность, – говорит Мерсо Немчиновой (с.81).

Замечу в скобках, что тот «ключ», который «подобрала» к Камю каждая из переводчиц, последовательно служил обеим для толкования текста. Определенное «видение» так властно владело ими, что в тех редчайших случаях, когда текст был понят ими неправильно, они ошибались – каждая в своем «ключе».

Так, у Галь: следователь, «кажется, впервые улыбнулся» (с.141) там, где он «a souri comme la premi`ere fois» – то есть «так же, как и в первый раз» [20] . Переводчица всегда склонна подчеркнуть сдержанность, приглушить всякое проявление чувств... И наоборот: у Немчиновой герой рассуждает о бессмыслице вынесенного ему приговора, который тем более нелеп для него, что его вынесли «податливые, угодливые люди» – во французском тексте «des hommes qui changent de linge». Смысл этой фразы не переносный, а прямой – «люди, которые, как и все на свете, меняют белье» (Н.Галь). Здесь нет эмоциональной характеристики, она, наоборот, максимально прозаизирована и «овеществлена». Но это «эмоциональное» истолкование характерно для всего текста Немчиновой.

20

По-видимому, НГ не согласилась с этой интерпретацией: в АК это место без изменений.