Нора
Шрифт:
В последнее время перед тем, как открывать московские конверты, возникало желание причесаться, что она и сделала; потом аккуратно надрезала вкусно пахнущую бумагу и достала содержимое. Целую неделю шло. Скверно.
Москва, ул. генерала Арцыбашева, 16.
14 марта 1994 года.
Драгоценная Элеонора!
Десяток дней тому, пocлe кратких переговоров с компанией МосСерв Ltd., я получил, наконец, доступ к мировой информационной сети (так называемый Интернет), а вкупе с ним — два «почтовых ящика» для электронных посланий: visla@mosserv.ru и marek@mosserv.ru. Содержимое обоих ящиков поступает исключительно в мои руки, нo первый предназначен для рабочих переговоров, тогда как второй ящик — для личной переписки, до коей я всегда был большим охотником. С дальнейшим освоением кибернетического пространства у нас появится и своя «страница», где златое полукресло «Вислы», как воедино слитая мечта Кисы и Остапа, станет доступно созерцанию всех городов и весей.
Насчет городов и весей я проявил особое старание, и выяснил, что в Вашем городе уже имеется подключение к Интернету через дочернюю компанию того же МосСерва; при сем отсутствует в людях элементарное понимание самой сети и ее потенциала. В частности, поиск информации на сети, куда включены мощнейшие бесплатные резервуары данных,
Сдается мне, что такое занятие было бы временным лекарством от Ваших финансовых бед, ибо при Вашем интеллекте время отнимало бы минимальное, открывая наконец путь к творческой работе. Попутно, оно снабдило бы и Вас электронным почтовым ящиком, и очистило бы радость нашего общения от томительного ожидания.
Надеюсь, что Вас, юную духом и телом, не смутит новизна такого средства коммуникации. Мне и телефон, и Интернет, не говоря о единосторонних радио и телевидении, показались пocлe изобретения телеграфа легкой «вариацией на тему», и не могли никак ошеломить; телеграф, в свою очередь, тоже нимало не изумил меня — его секрет детвора в Желязовой Воле знала отлично и постоянно применяла. Делалось это так: из отцовской кладовой изымался колоссальный моток веревки, хранившийся там для хозяйственных нужд; натягивался втихаря меж окнами домов; к окончанию недели пocлe исходного замысла вся Желязова Воля оказывалась в паутине — под стать нынешней, окутавшей планету. Были у нас потайные колеса, передающие тягу веревки, и другие приспособления, скрытые от родительского разумения. До Самуила Морса открыли мы и свою сигнальную азбуку, а до Винтона Серфа — переадресацию посланий. Если я получал сообщение, начинавшееся с трех резких рывков каната, я знал, что его надлежит передать Томашеку из дома Гржебовских, а иначе оно назначалось мне самому. Не смогу даже описать Вам, какого уровня изобретательности достигали наши буколические забавы в отсутствие всеподавляющей глобальной технологии.
Одним словом, работу найти в этом направлении, я уверен, Вам не составит труда — тем более что все 7 фирм, о которых я навел справки, обещают бесплатный часовой инструктаж по пользованию сетью! (Вот уж, казалось, где раздолье для искателей синекур! Ан нет — в «Солотрансе», например, должность вакантна уже 2 месяца, а в «Воробьеве & Судзумэ» — больше трех…)
В остальном бытие мое складывается недурно. Мебельными делами утомлять Вас не стану, личная жизнь, хвала Создателю, отсутствует. М.Е. процветает на новых охотничьих полях, где, похоже, уже ищет очередную жертву.
В семидесятые годы этого столетия неожиданную популярность на Западе завоевал японский шлягер (тогда еще не говорили «хит»); основной смысл его слов такой: «ходи с поднятой высоко головой, и слезы не будут капать». Позволю себе порекомендовать Вам этот проверенный рецепт. К сожалению, исполнитель шлягера находился на борту небезызвестного корейского самолета, когда его сбила советская ракета. Но тут уж ничего не попишешь.
Припадаю к Вашим стопам.
— …Ты — моя выхухоль, Гюльчатай, ты знаешь? Вы-ху-холь. А еще у тебя пушистый черный мех, поэтому ты — моя ме-ху-холь и моя пу-ху-холь… а еще… Гюльчатай, ты слышишь меня?
Date: 31 March 1994, 23:38
From: vorona@gigant.solotrans.ru (Eleonora Pentekosto)
To: marek@mosserv.ru
Поступила в СолоТранс, должность — «ответственный сотрудник по сбору информации», почти агент 07. Поглядела сеть — действительно, дебильно просто. И электр. почта тоже — посмотрела, как это делает секретарша. Ее тоже Нора зовут, обидно. И адрес занят. Так что… сам видишь.
Март кончается, надеюсь, животное успокоится. Вопит, переживает, под окнами ей коты серенады поют. Не знаю, может пустить — хоть у кого-то будет нормальная семья. Только куда котят девать, ума не приложу.
Марек, я перечитала, и вдруг увидела, что я написала «ты». Можно, я так оставлю? А то…
Марек, СКОЛЬКО ТЕБЕ ЛЕТ? Я не буду бояться тебя и во все готова поверить. Слышишь?
Марек, я написала стишок, посмотри и скажи, что думаешь.
Лилия лилия зонтик мой я возвращаюсь к себе домой я возвращаюсь к себе самой высоколобой дом мой стоит на верхушке лба и называется он изба хоть и имеет форму гриба или гроба В доме моем полыхает грипп жаль не рифмуется с гробом гриб ходит по дому больной Эдип с болью в глазницах нянчит Эдипа больной Эзоп колотит Эзопа шальной озноб Эзоп вытирает Эдипу лоб как в старых больницах я их утешу своей бедой я посвечу им своей звездой я напою их живой водой — ласковым чаем если бы не был так крут подъем если б вода не лилась ручьем лилия зонтик давай споем нам полегчаетВот весь стишок, пиши.
Date: 1 April 1994, 00:17
From: marek@mosserv.ru (Mark Soranskij)
To: vorona@gigant.solotrans.ru
Моя дорогая!
Я боюсь сделать Вам еще больнее, и себе, потому что Вы мне дороги не менее, чем, увы, я дорог Вам.
Я родился в 1739 году, в деревне Желязова Воля, близ Сохачева, не очень далеко от Варшавы. Мы — потомственные мебельщики. Отец был зажиточным человеком, мы часто ездили в Варшаву, Краков и даже Вильно. Позже я учился в Вильно, там встретил М.Е., мы поженились в 59 году. Тогда же я и умер в мучениях; правда, за молодостью и влюбленностью ни смерти, ни мучений не заметил вовсе.
Длительное время потом, с 1812 до октябрьской революции, пребывал в Петербурге. Затем в Варшаве. Много путешествовал, неважно. Вернулся в Россию недавно, в 86, по делам совместного предприятия. С тех пор нахожусь в Москве.
Все это суета, не желаю об этом, нудно и заунывно, как притча о Вечном Жиде и прочие фантастичные перепевы того же сюжета в старое и новое время. Уверен, что едва ли сам Вечный Жид с большим омерзением их читает, чем я. А ведь я числюсь любителем фантастики и даже хожу по московским клубам этого направления!
Давайте лучше о стихотворении Вашем. В целом оно произвело благоприятное впечатление. Помешало отсутствие пунктуации: это законный прием в современной поэзии, если он преследует какую-нибудь цель, и если Вы твердо знаете, что это за цель. Еще в стихе выдержан строгий ритм, нo вторая половина второй строфы выпадает из него лишним слогом: чего ради? Эллинские мотивы меня порадовали, хотя не усматриваю связи между фригийским баснописцем и отцеубийцей из Фив. Наконец, начало третьей строфы легко подставляет весь стих под возможное опошление; правда, это можно при лихом замысле проделать почти с любым стихотворением, даже «Зима. Крестьянин, торжествуя» и т. д.
Сумеречная эпистола вышла, нo таково и время.
Вот какие интересные письма приходят иногда в ночь на первое апреля.
8. Твою мать
Два часа ночи. Потом двадцать минут третьего. И вдруг телефон. Галина застонала, заметалась под одеялом, а Володя, выхваченный прямиком из пресловутой «стадии быстрого сна», вскочил с несвойственной матерной фразой и побежал в прихожую. На самом деле это был вселенский ужас, потому что никакой причины, кромe смерти кого-то из близких, Володя представить себе не мог. В прошлый раз ночной телефон прозвонил по деду Боре, тринадцатого ноября минувшего, девяносто третьего, года.
На пятом звонке Володя, насмерть перепуганный мыслью, что не успеет и страшная новость останется неузнанной, смог добежать до входной двери, нашарить рядом с ней полочку со стационаром беспроволочного телефона, схватить трубку и умчаться к окну, чтобы не мешать Галине — пусть хоть ее минует до утра.
В трубке послышались странные звуки — не то кашель, не то сдавленные мужские всхлипывания. Потом раздался голос. Володя вставлял шепотом короткие реплики, переспрашивал, нo голос говорил не переставая, на одной осипшей ноте, без интонаций, без выражения вообще.
— Володюшка, проснись, тебя Феликс беспокоит. Никакой Феликс, Володюшка, совсем никакой. Ну, я, Маскиль Феликс Абрамыч. Да какой я к черту Соранский — это она Соранская. А я Маскиль. Иврит знаешь? Это ивритская фамилия, типа «Эрудит». Умные предки у меня по папе были. И мама тоже — просто Васильева, русская баба, а не глупее всех папиных евреев.
Ты, это, Володя, не выражайся красиво, я ж тебя матом не ругаю! «Чем обязан честью» — ух ты какой… с честью-то как раз у тебя того, верно? Да не оправдывайся, чтоб тебя, я ж не рогами тебе в глаза тычу! Просто обычная жена была бы — имей на здоровье, может, сам бы поделился! Я человек интеллигентный, лабух я — знаешь, слово такое? Ну и хорошо, что знаешь. А про меня еще лабухи все знали, что я матерного слова ни одного не скажу, хоть я пьяный, хоть я трезвый. А все мама — это она меня научила. Ведьма моя мамуля. Может слышал — Васильева Нинель, вокруг нее все шишки раньше ходили, круче Джуны она. Мертвых, слышь, оживляет, живого проклянет — ляжет и помрет. Болезни тоже — хочет, снимает, хочет — насылает. Наука у нее есть такая.
Ладно. Я к чему маму свою помянул — она мне все рассказала, чтобы я другую мать никогда просто так не называл. Знаешь, ту самую, которую… ну, которую нормальные мужики двести раз в день зовут. Так, мол, говорят, твою мать, да растак, говорят, твою мать. А она от этого сильней становится. Она, слышь, настоящая, мать эта. Она Адаму первой бабой до Евы была. Ну, которые в Библии. Мы-то теперь ни хрена не понимаем из того, что там написано, что здешние пейсатые, что наши там с крестами до пупа. А все правильно написано.
Ты ж посмотри — у Адама с Евой сын-то был, пocлe Каина с Авелем, звать Сиф. Вот от него, вроде, мы все должны происходить, правда? А ты мне скажи, ты наплюй, что третий час ночи: кого он в жены взял, а? Не, эту самую мать он в жены не брал, эта мать всем жена, и тебе жена, если что приснится хорошее — ты понял, да? А вот дочку ее Сиф в жены брал. И не одну, наверное. А потом еще дочки у Адама с Евой были, их мужья тоже этой матери сынки.
О — вот ты и спросил, «от кого». А эта мать от всего залетает. Лучик солнечный в нее посветит — она и залетит, родит кого-нибудь. Травка, букашки — от всех рожает. И от людей, конечно. Даже от баб, хотя хрен один знает, как это у нее получается.
Голос в трубке закашлялся.
— Володюшка, слышь? Погоди, скоро закончу. Ребята у этой матери при таком раскладе тот еще вид имеют, на человека непохожие они. Но в те времена какой был выбор — или на своей сеструхе, или на вот таких. А всем хотелось. Вот так-то мы, Володюшка, от этой матери и произошли все.
Голос помолчал.
— Все-все, слышь, кромe Каина — он один остался без капельки крови этой матери. А потом был всемирный потоп, тоже история — ученые копали-копали — ничего не выкопали, одни сказки рассказывают по всему свету; нo обману не может быть, раз все подряд говорят. Был ковчег, их там до чертиков набилось, а когда они вышли — только между собой жили. Так что мы все равно от этой матери происходим, нo — как это говорят? — от избранных особей, да, по-ученому? Ты смотри-ка, я тоже по-ученому могу.
А вот сейчас я тебе расскажу, какое это к нам с тобой касание имеет. Был у этой матери сын. Их у нее миллионы были, а ей этот приглянулся. Большой был, круглый, пухленький. Царем работал, слышь, тут, в Израиле, до потопа еще, в городе Иерихоне — это который арабы себе забирают сейчас. Вот она, мать такая, согрешила с сынком своим. И родилась у ней угадай кто? Ну и не гадай. Магда наша с тобой у нее и родилась.
Тут матери этой по рогам и врезали. У нее, слышь, уговор был — ну, знаешь с кем, — мол, ко всему, к чему хочешь, приставай, а родных детей не тронь. Добро бы внуков-правнуков — не уследишь, а чтобы от собственного сына семечки щелкать — это грех, это чересчур.
Крупно она, значит, получила, теперь она вроде есть, нo не видно ее вовсе, и детки у ней типа как невидимые. А сына ее, царя, Ерах звали, поэтому и город Иерихон: вот, его тоже наказали. Стал он пухнуть, пухнуть, круглеть, слышь — возьми, глазы подними: видишь, луна? — это он и есть. Растолстел до ужаса, как шестая часть земного шара стал. Как Союз наш Советский, значит, до перестройки. Теперь вокруг Земли кругом ходит, на него парочки глазеют, астронавты-космонавты ботинком морду топчут. Морда-то видна, слышь, глазки да рот с носом… Тесть мне, выходит, по закону. У красавицы нашей в паспорте отчество прямо написано: Ераховна. Имен она себе, думаю, двести переменяла, а папашу уважает, признает. Она же, слышь, мужиками промышляет, потому что ущербная энергетика у ней.