Норби
Шрифт:
И тут ударило в полную силу. Земля взметнулась к небу.
Вода лилась на лицо, попадая в раскрытые губы. Он закашлялся, открыл глаза. Фляга. Рука пана поручника. И сам пан поручник – без фуражки, лицо в земле и крови.
– Жив? Вставай, Земоловский, вставай. Надо уходить, правда, куда, не представляю.
Он нащупал руками траву, приподнялся, выпрямился, сдерживая стон. Земля змеилась трещинами, край поляны исчез под кронами рухнувших деревьев, телега лежала на боку.
Ни лошадей, ни капрала Адама Рыхлы.
– Землетрясение, –
Бывший гимназист вспомнил бесконечный поток войск, идущих на запад, к Варшаве. Вот он, эпицентр!
– Нет, не землетрясение. Это ударили по шоссе.
Добираться пришлось больше часа. От леса мало что уцелело, деревья лежали вповалку, сломанные, вырванные с корнями. Отчаянно голосили птицы, остро пахла разрытая земля.
На одном из коротких привалов пан поручник вспомнил о Тунгусском метеорите, но бывший гимназист, подумав, сравнение отверг. Там беда пришла с неба, здесь – из земных глубин. Да и беда ли? Капрала жаль, и лошадок тоже, но если он прав, целили не в них.
Вот и место, где они были совсем недавно. Опушка, за нею поле. Было – и нет. Вместо опушки – поваленные стволы, а за ними неровная, усеянная огромными кратерами, равнина до самого горизонта. Ни шоссе, ни машин, ни людей.
Ничего!
– Pater noster, qui es in caelis, sanctificetur nomen tuum, – Анджей Сверчевский, расстегнув мундир, вытащил нательный крест, приложил к губам. – Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra. [19]
Бывший гимназист перекрестился – в первый раз за все эти дни. Кем бы Он ни был, Свою волю Он явил.
5
В подъезде пахло так, будто все окрестные кошки приходят сюда умирать. Краска на стенах облупилась, а побелка осталась со времен Великой войны. Если бы на лестничных площадках лежало по трупу, я, конечно, удивился бы, но не сильно.
19
Молитва «Отче наш» (лат.).
Четвертый этаж, мне – на пятый. На всякий случай я расстегнул пальто и поудобнее пристроил кобуру на поясе. Едва ли поможет, зато чувствуешь себя куда бодрее.
До встречи с Анной Фогель – три минуты. Интересно, предусмотрены ли здесь звонки – или придется колотить ногами в дверь? Видал трущобы и пострашнее, но это все-таки Париж!
Пятый этаж! Номер на нужной двери имелся, равно как кнопка электрического звонка, что несколько обнадежило. Осталось взглянуть на часы. Ровно девять вечера, если по-военному – ноль-ноль, двадцать один, ноль-ноль.
– Заходите!
Услышать услышал, но не увидел. В квартире стояла тьма. Я невольно замешкался, и меня втянули внутрь.
Свет не горел не только в прихожей, но и во всей квартире. Анна Фогель дышала совсем рядом. Духи совсем другие, чем у певицы, но тоже неплохие.
– Как у вас с нервами, мистер Корд?
Я
невольно восхитился, насколько к месту пришелся вопрос.– В детстве мне снился один и тот же кошмар, мисс Фогель. Мертвый волк, вмерзший в лед. Я подхожу ближе и понимаю, что сейчас он бросится на меня и растерзает в клочья. Но все равно подхожу, наклоняюсь – и вижу, как вспыхивают красным его глаза.
– Неплохо, – оценила она. – Волка, увы, не обещаю. Дайте руку!
Наши пальцы встретились.
– Плохая новость, мистер Корд. За вами действительно следят. Когда начали, не знаю, но считайте, что все контакты вы засветили. Но сейчас мы их сильно удивим. Идемте!
По пути я пару раз приложился плечом о стену. Наконец, мы оказались в комнате, и я сумел что-то разглядеть. Серый сумрак за окнами, открытая балконная дверь.
– Туда!
Теперь я смог ее увидеть – и вновь удивился. На Мухоловке был лётный комбинезон – шлем, кожаные ремни, за спиной что-то вроде ранца.
– Наденьте!
Еще один шлем был вручен мне. Я обреченно вздохнул и спрятал берет в карман. Меня развернули, один из ремней перехватил грудь. За ним второй.
Теперь она дышала мне прямо в ухо.
– Знаете, что такое Прибор № 5?
– Э-э! Не надо! – возопил я, догадавшись, что сейчас будет. – Я. Я тяжелый!
Попытался отстраниться – тщетно. Не пускали ремни, к тому же ее рука лежала на поясе.
– Вес я не почувствую, мистер Корд, только стану больше уставать. Но это не слишком далеко. Представьте, что мы на русских горках.
Ноги легко оторвались от тверди, в горле мгновенно пересохло. Я зажмурился – и покорился судьбе.
– Взлетаем!
В последний момент я вспомнил, что «Vogel» по-немецки – «птица».
Холод и ветер. И еще кромешная тьма – глаза я решил не открывать. Мало ли что увижу? Еще приснится! Хватит с меня и мертвого волка!..
– Ориентируетесь? – ее губы коснулись уха. – Ситэ позади, под нами – Сена.
Вопрос я игнорировал и еще сильнее зажмурил веки. Темноту расцветило большое желтое пятно. Она, кажется, поняла и негромко рассмеялась.
– А мне сразу понравилось! Кстати, мой лётный псевдоним – Ведьма.
Кто бы усомнился? Она и есть. Летим же мы наверняка прямиком на Брокен.
– Ну, за что мне такое? – воззвал я к невидимому небу. – Десять лет честно отслужил в «водопроводчиках», после каждой командировки в госпиталь попадал. Наконец-то мне дали кабинет, машинистку и телефон.
– Десять лет полевым агентом, – задумчиво проговорила она. – У меня стаж поменьше. Уважаю. Кстати, знаете, как они организовали слежку?
Прежде чем ответить, я пошевелил подошвами. Под ними оказалась не пустота, а нечто упругое, словно мы на натянутом батуте. Очень захотелось открыть глаза, но я преодолел соблазн. Обойдусь!
– С машинами – ясно. За тобой едут десять авто, время от времени одно из них – то, что едет первым, – сворачивает в переулок. Если начинаешь крутить по улицам, тебе едут наперерез. Дорого, сложно, но весьма эффективно. Мы такое пару раз применяли.
Ее губы вновь коснулись уха, и я почему-то вздрогнул.