Норма. Тридцатая любовь Марины. Голубое сало. День опричника. Сахарный Кремль

Саша сошла с крыльца, пошла по дощечкам мимо палисадника к кладне. Обошла кладню, зашла в нужник. Здесь было сумрачно и пахло оттаявшим говном. Подняв юбку, Саша приспустила рейтузы, спустила шерстяные трусы. Струя ее мочи брызнула вниз, зажурчала. Саша стянула с гвоздя разрезанную на четвертушки газету «Русь», поднесла к лицу, прочитала обрывок заголовка: «…ДЕНИЕ ВЕЛИКИХ ИТОГОВ». Под заголовком было лицо министра Недр с аккуратной бородкой. Газета печаталась в уезде, все картинки не были живыми, как в такой же газете, но отпечатанной в столице.

Помочившись, Саша промокнула промежность бумажкой с министром, кинула ее вниз, встала, подтянула трусы с рейтузами, вышла из нужника. Над ее головой неровно пролетела сорока. Саша набрала в кладне охапку дров, понесла к избе, осторожно ступая по тонущим в грязи дощечкам. Взошла на крыльцо, толкнула дверь правым боком, прошла сени, вошла в избу и сразу свалила дрова к печи, выбрала три полена потоньше, сунула на печь посушиться. Отряхнула кофту, переобулась в полуваленки, глянула на телят. Напившись молока, те лежали на соломе, пожевывая маленькими смешными ртами. Саша взяла стакан с остатком только что сбитой сметаны, большую ложку, села на лавку к окну. И поглядывая в заросшее геранью окно, съела сметану.

В окне за это время ничего не произошло.

Саша поставила пустой стакан на край стола, облизала ложку, сунула в стакан. Кошка стала тереться о ногу.

– Да ты ж наелася токмо что! – отпихнула ее Саша.

На заднем дворе залаял Дружок. Послышалось ворчание мотоцикла, и Саша разглядела сквозь герань подъехавшего Ваню.

Она встала с лавки, вышла на крыльцо. Притулившись, как всегда, у забора палисадника, Ваня заглушил мотор, слез с трехколесного мотоцикла с объемистым серебристым кузовом с надписью «КУРИНЫЙ МИР».

– Быстро собрался-то! – усмехнулась Саша, ежась от внезапного порыва мокрого ветра и обнимая себя за локти.

– Нам собраться – токмо подпоясаться, – Ваня улыбнулся ей мелкими прокуренными зубами.

Открыл дверцу кузова, вразвалку двинулся к Саше, чавкая грязью.

– А я-то думала, ты в понедельник поедешь.

– Не поеду. Не заставят, – он взошел на крыльцо, встал рядом с Сашей и, не переставая улыбаться, посмотрел ей в глаза.

– Подвезло мне, стало быть, – отведя глаза, Саша открыла дверь, пропуская его в сени.

– Подвезло, эт точно.

Ваня вошел в сени, по-деловому открыл дверцу чулана, взял запечатанный ящик, понес к мотоциклу. Саша пошла за ним:

– Думала, не наберу, да набрала, слава тебе, хоссподи.

– Чаво, телята обсосали?

– Да пустое молоко-то, вясна ведь.

– Вясна, знамо дело.

Ваня задвинул ящик в кузов, закрыл забрызганную грязью дверцу. Вытер руки о ватник, глянул Саше в глаза:

– Чаю стакан нальешь?

– Чаю? – улыбнулась Саша.

– Мать печку ыщо не стопила, а генератор сдох, соляра нет.

– Налью.

Саша пошла к крыльцу, оглянулась по сторонам.

Ваня двинулся следом. Войдя за Сашей в избу, он снял кепку, перекрестился на иконы, повесил кепку на крюк, пригладил редкие всклокоченные волосы. Пока Саша наливала в кипятильник воды, присел к столу, положил перед собой смуглые, полусжатые в кулаки руки с большими выпуклыми ногтями, огляделся:

– Неделю тому прявез две канистры. А утром – чих, чих, и ни пролика.

– Кучеряво живете, – Саша поставила перед ним кружку, сунула в нее пакетик чая, села напротив.

– Да мать все пузырь глядит, про сиротку.

– «Алевтину»?

– Ага.

Иван смотрел на Сашу. Она вздохнула, глянула в окно:

– А я токмо новостя гляну, да и то не кажный дён.

– А я его и вовсе не смотрю.

– И правильна.

Саша снова глянула в окно. Ходики про-пискнули 9.30.

– Не опоздаешь? – Саша глянула на часы.

– А! – махнул кулаком Ваня. – Подождут. Нашли ишака.

Кипятильник закипел. Саша встала, принесла, налила кипятку в кружку.

– А ты попьешь? – Иван вынул из кармана бумажный сверток, стал разворачивать.

– Да я уж пила.

– Я вот, гостинчик табе прявез.

Ваня развернул бумагу. В ней была Кутафья башня от сахарного Кремля.

– Во как, – Саша поставила кипятильник на стол, взяла башню. – Откудова?

– Свояк привез.

– Хорошенькая.

– Умеют, – Ваня смотрел на Сашу. – Дай нож.

Саша выдвинула из стола узкий ящик, вынула и протянула Ивану большой кухонный нож с деревянной истертой ручкой. Иван забрал у нее башенку, уложил на свою левую ладонь, размахнулся ножом и расколол башню пополам. Протянул половинку Саше, сахарные крошки ссыпал себе в рот:

– Садись, попей.

Саша налила себе кипятку, положила чайный пакетик, села, помешивая ложечкой. Ваня обмакнул свою половинку башни в чай, пососал, откусил. Запил чаем. Саша обмакнула свою половинку в чай, пососала, запила. Глянула в окно. Ваня грыз сахар, глядя на Сашу.

– Свояк у Медыни байку новую про государеву нявестку слыхал, – проговорил он, громко прихлебывая чай.

– Про Настёну?

– Ага. Значит, у Кремле есть красавица, три пуда говна на ей таскается, как поклонится – полпуда отломится, как павой пройдет…

– Два нарастет.

– Слыхала уж? – засмеялся Ваня.

– Слыхала.

– Павой, а? – смеялся Ваня, подмигивая.

– Чаво ей павой-то не ходить? Чай, коров ня доять.

– Не доять, точно. За нее подоят.

– И подоят и все сделают.

– Точно.

Помолчали, прихлебывая чай. Вдруг зазвонила лежащая на столе дальнеговоруха. Возникла крошечная, нечеткая голограмма: лицо старухи в платке.

– Эт хто это? – спросила старуха, прищуриваясь.

– Дед Пихто! – насмешливо ответила Саша, прихлебывая чай. – Вы куда звоните?

– Настя?

– Я не Настя, – усмехнулась Саша.

– Настя у Кремле! – добавил Ваня.

Они с Сашей засмеялись. Старуха исчезла.

– А чего ты себе «Радугу» не поставишь? – спросил Ваня.

– На пролика она мне сдалася?

– Ну, как… большое все. И видать лучше.

– И так сойдет.

Саша смотрела в окно, посасывая сахар и запивая чаем. Ваня поглядывал на Сашу. На деревне залаяли две собаки. Дружок заворчал, потом залаял. Собаки, налаявшись, смолкли. Дружок поскулил, взвизгивая. Потом тоже смолк. Пролетел самолет.