Норвежская рулетка для русских леди и джентльменов

Далее по теме норвежские политики и простые граждане упрекались газетчиками в том, что они теперь больше не такие подозрительные в отношении русских и прочих восточных людей, как во времена «холодной войны» и до падения «железного занавеса» и с радостью готовы открыть любым коварным и скользким обольстителям свои чистые и светлые души, сердца, мысли, технические, политические и военные разработки, планы и секреты. В общем, «Восток, а особенно русский – дело по-прежнему темное и опасное» – давала свое недвусмысленное резюме норвежская печать.

– А ведь наверняка истый норвежец Свен Свенсон утром прочел эти гнусные инсинуации против русских и теперь меня как законного представителя столь опасной нации соответственно и встретит, – как наконечником стрелы кольнула в висок шалая уязвляющая мысль. Ах, я, оказывается, совсем забылась и забыла, что сама лишь бездомная и никому не интересная чужестранка на холодной равнодушной чужбине. – Ладно, еще слава Богу, что хоть не о российских девушках и дамах легкого поведения, вовсю соблазняющих и пользующих наивных обывателей Северной Норвегии, сегодня идет речь в массовой печати. Русские Джеймсы Бонды типа Коли и Владлена тем, как их ныне здесь выставляют, должны поневоле вызывать уважение норвежских обывательских кругов во всех частях страны.

Вспомнив о назначенном времени, я бросила беглый взгляд на циферблат красивых часиков на своей руке и обнаружила, что до встречи со Свенсоном остается ровно семь минут. Как раз достаточно, чтобы почти бегом добежать до белоснежного здания коммуны. Опоздать на прием и тем создать о себе неблагонадежное и легкомысленное впечатление было бы просто глупо по ситуации, да и не в моих строгих правилах (они же правила моей старой бабушки). В кассу к расслабленному и неторопливому киоскеру стояла очередь из четырех человек, причем трое из них ревнивыми глазами посматривали на горячие сосиски-гриль.

– Тогда сейчас надо бежать, да и покупать такие известия до важного разговора – плохая примета. Зато после приема обязательно приобрету все издания со статьями о шпионаже Николая и прочту их с предельным вниманием. Что-то здесь концы с концами не сходятся! Что-то тут совсем не то…

Уже летя в направлении Белого дома Бэрума скорым шагом, про себя я по-прежнему продолжала анализировать столь странный поворот событий:

– А я-то как должна быть слепа и глупа, что мысль о разведке даже единожды не возникла в кудрявых моих извилинах, но еще мню о себе, что обладаю недюжинными аналитическими способностями, компьютеры вот взялась изучать.

Глава 36

«Я приду к вам на встречу в белом халате. А я буду стоять у памятника в шапке-ушанке и с газетой, так что вы меня сразу опознаете», – неостановимым волчком вертелась в головушке глупейшая, непонятно откуда взявшаяся фразочка, пока я почти что бежала на свидание с сакс-бехандлером, отчаянно страшась даже малейшего опоздания, но в приемную социального отдела я влетела минута в минуту. Синеглазый Свен появился в холле ожидания меньше чем через секунду и, чуть улыбнувшись одними лишь глазами, лаконично-вежливо пригласил пройти с ним в его кабинет. Последние из посетителей социала, еще ждущие своего приема: два молоденьких наркомана с кольцами в носу и одна полнотелая пакистанка в бесформенном, черном и длинном, до полу одеянии, за которое держались четыре малыша-погодка с удивленным любопытством оглядели с ног до головы молодую платиноволосую дамочку в пышных, несколько растрепанных мехах, с серебряными швейцарскими часами на руке и с бриллиантовыми капельками-подвесками из белого золота в ушах, меня то есть.

Только в это мгновение я сообразила, что до меня в аналогичном виде сюда еще никто не заявлялся, и, верно, от того глубинного озарения непроизвольно и неудержимо задергалось мое левое веко.

В кабинете невозмутимый Свен сразу же предложил взволнованной клиентке кофе с молоком и, извинившись, минут на пять вышел куда-то прочь. Этих минут мне как раз хватило, чтобы собраться с духом и про себя скомпоновать относительно четкий, собранный и без излишних душещипательных подробностей рассказ о том, как же я дошла до жизни такой. Куратор выслушал его потом очень внимательно. Ни о каких дипломатах-шпионах и разведчиках-спецагентах я, естественно, и полслова не проронила, так и не поняла: он читал всю эту грандиозную истерию в утренних газетах или же еще не успел.

Минут через десять повествование мое как-то само собой оборвалось на смущенной полуфразе. Даже для себя самой мне так и не удалось окончательно сформулировать и выразить, чего же я теперь хочу от себя и от жизни и на что надеюсь. В воздухе на несколько секунд повисло томное молчание. А я ведь и вправду больше понятия не имела, что же мне в первую очередь с собой следует делать дальше! Омерзительная внутренняя дрожь в который раз принялась испытывать меня на прочность. Я боялась испортить впечатление о себе у сидящего напротив в глубоком молчании бехандлера, поэтому отчаянно постаралась скрыть безотчетный, внезапным порывом ветра налетевший страх. Однако противная и заметная глазу дрожь униматься не желала; не помогало ничуть железное усилие моей хваленой воли, за которую на заре своей, уже туманной юности я испытывала серьезную гордость – нервный зажим, наоборот, стал усиливаться.

– А скажите мне, Вероника, раньше у вас бывали нервные срывы? – наконец-то нарушил болезненную тишину Свен Свенсон прямым и четким вопросом, при этом с какой-то странной радостью посмотрев на меня своими синими, как воды Адриатики, глазами. Отметив мое удивление, он отвел взгляд на экран компьютера.

– У меня? Нет, у меня ничего никогда не было. Я абсолютно здорова.

– А я, как ваш социальный куратор, все же по-прежнему считаю, что вы остро нуждаетесь в психологической поддержке и оздоровлении. Как раз сейчас в Аскер Баде в Нервном санатории наша коммуна запускает в действие новый пилот-проект «Процесс восстановления после нервных и психоэмоциональных потрясений, срывов и стрессов». Проект подразумевает создание трех групп для пациентов обычной, повышенной и тяжелой категорий, и я бы мог прямо сейчас связаться с персоналом Аскер Бадса, написать секнад с необходимыми приложениями и добиться вашего туда немедленного направления. Поезжайте, не отказывайтесь – там вам наверняка станет лучше. Вы точно вскоре будете себя чувствовать лучше, воспринимать мир и ощущать жизнь совершенно по-иному. Если же этого не сделать, то лично мне кажется, что вам будет становиться все хуже и хуже. В итоге просто потонете в нескончаемых переживаниях и жизненных проблемах, а там наступит полное психическое истощение.

Голубоглазый викинг сурового нордического вида чуть улыбнулся мне самым краешком губ. Он, видимо, прямо спал и видел, как бы запихнуть меня в нервный санаторий.

– Поезжайте, Вероника. Послушайтесь доброго совета, – повторил он еще раз с каким-то нежным сочувствием в медлительном, медово-тягучем голосе.

– А название Аскер Бад – значит ли это, что там в основном лечат клиентов водными процедурами и что это заведение расположено в Аскере, соседней с нашей коммуной?

Тут мой сакс-бехандлер слегка нахмурил лоб, сморщил нос и свел крутые брови. Что сия гримаса должна означать, я не поняла, но теперь любые перекосы любого лица меня уже ни в чем не убеждали, а тем более в великих преимуществах, радостях и прелестях существования в неврологических санаториях.

– Да, неврологический санаторий расположен на территории соседней коммуны. Какие именно процедуры они предлагают пациентам – точно сказать не могу, но хорошо знаю, что тамошние врачи стараются к каждому найти особый подход и подбирают более-менее индивидуальные методики оздоровления.

Сакс-бехандлер глубоко о чем-то задумался и умолк. Я уж было решила, что он со свойственной ему скрупулезностью пытается вспомнить эти медицинские методики в деталях и открыла рот заявить, что это не так уж важно, как тут снова услышала его ровный голос:

– А вот лично вам, Вероника Малышева, хочу сказать… Иногда случается так… Отношения с другими приводят человека к тому, что он начинает испытывать страх перед общением с себе подобными, страх при любых своих действиях и в конце концов страх перед самой жизнью. Тогда реакции столь запуганного индивидуума в совершенно банальных социальных ситуациях окружающим могут показаться странными. Ну, как, скажем, вот у вас болит рука, на ней есть плохо заживающая рана, но в силу неких причин вы тщательно стараетесь это ото всех скрыть. Вдруг однажды ваши добрые приятели в порыве самых искренних чувств вас раз – и обнимают, и тут вы, вместо того чтобы обрадованно заулыбаться, морщитесь, корчитесь и поскорее отходите в сторону, к полному недоумению своих замечательных друзей. Такая страдающая персона обычно сама чувствует всю неадекватность собственных реакций и замыкается в себе все больше и больше, ее социальная изоляция и одиночество растут и прогрессируют. Тогда личность пытается взять под контроль все свои действия и импульсы, слова и поступки и в связи с этим перестает интересоваться миром вокруг и другими людьми просто так, а не по отношению к себе.