Ностальджия-каналья

– Игор! Зис ис фо ю (Это тебе.), - протянул конверт.

– Сенк ю эвэ соу муч!

Тот развернулся и махнул рукой: нот эт ол. В конверте с отпускными было больше, чем он ожидал. Про себя отметил, что уже без внутреннего сопротивления произносит на ирландский манер: "фок", "муни", "хау муч", "Руша"... "С волками жить, по-волчьи выть!" -- Хотя в последнем случае так даже привычнее, и какая-то нежность слышится: Ру-у-уша...

Разошлись рано, после обеда уже никого не было: сочельник, "кристмас ив". Закончив уборку, Игорь уехал последним. По дороге завернул в поб, там тоже было пусто: во дворе - ни одной машины, в зале - ни одного посетителя. За стойкой протирала стаканы сама Ниф, владелица заведения, - видимо, собиралась закрываться, однако дружелюбно улыбнулась: "Мерри кристмас".
– "Мерри кристмас ту ю ту-у-у. Вери кольд!.." - Он сам первый поёжился и заказал "Гиннесс", желая пресечь разговоры о погоде. Пока Ниф готовила ему пиво, несколько раз доливая и отстаивая, она тараторила только о ней, проклятой. "Чёрт меня дёрнул первым начать про верикольд. Ответил бы ей про то, как холодно в Сибири, и на этом бы разговор закончился", - думал Игорь.

Взял бокал, сел за дальним столиком, чтобы больше ничего не слышать. Начал пробираться губами через плотную, как сливочный крем, шапку к живительной влаге. Заказал еще пинту. Ниф закончила протирать посуду и что-то переставляла у себя за стойкой, поглядывая на него. Когда поднимал глаза, она тут же улыбалась. "О, лицемеры!
– думал он.
– Видно, нужно идти ставить своего индюка, а тут сидит этот русский и пиво дует". Не стал дольше мучить её, пожелал ещё раз весёлого Рождества и вышел из поба - с полным животом жидкости, с колкой отрыжкой и острой тоской, которая сейчас, в преддверии чужого праздника, стала просто невыносимой: впереди его ожидала неделя полного одиночества. Даже пивной хмель не смог её разогнать, напротив, она вытеснила лёгкую эйфорию. "Это потому что пиво заказал... Надо брать виски -- тогда было бы всё по-другому", думал он, садясь на велосипед. Вспомнил, что дома его ждёт бутылка порто.

Было уже темно, на улице - ни души. Ни одной машины не встретил он по дороге. Только уютные домики, разбросанные по холмам, сияющие, как елочные игрушки или те, выставленные в витринах, рождественские вертепы. В небе полно ртутных брызг и освещенный на три четверти шар луны, теневая половина видна так же отчётливо, - казалось, со всеми морями и горными цепями. И словно чёрные дыры в этой рождественской декорации лес и силуэты древних церквей и замка. Вдруг он увидел бегущего по заснеженному пологому склону ему наперерез белого зайца - вернее, сначала -- его тень, а потом - зайца. Не кролика, которых здесь несметное множество, а настоящего "нашего" "русского" зайца, несущегося размашистым галопом, который ни с чем нельзя было спутать. Он то сжимался, как пружина, то вытягивался в одну линию. "Ишь ты, за несколько дней успел выбелиться!" Игорь вспомнил, как однажды подстрелил русака на таком галопе в то мгновение, когда тот оторвался от земли: дробь пробила сердце - и он, как летел вытянутый в струнку, так и начал крутиться подобно пропеллеру: перевернулся раз пять. "Обязательно съезжу на охоту, когда буду дома".

Однако заяц не собирался останавливаться или менять направление, а так и продолжал бежать мимо черных кустов Игорю наперерез. Скорее всего, он не видел едущего за забором велосипедиста. В Игоре пробудился охотничий азарт: он не смотрел больше по сторонам, - следил только за увеличивающимся зайцем, пригнув голову к рулю. Тот был уже так близко, что Игорь мог разглядеть в лунном свете точки глаз и черные кончики прижатых к спине ушей - зверёк не был испуган, он просто летел во весь мах по каким-то своим заячьим делам. По ту сторону каменного забора росли кусты. Заяц обогнал велосипед и скрылся за ними. В них он и ляжет, подумал Игорь: через забор же он не перепрыгнет... И вдруг впереди мелькнули сваренные из труб ворота, через которые загоняли скот. И тут же из-под ворот на дорогу, чуть ли не под колеса, вылетел заяц. Он инстинктивно надавил на педали... Но косой повернул голову - Игорь заметил этот полуоборот и глядящий назад выпуклый глаз, - заяц подпрыгнул, согнулся в три погибели и врезал так задними лапами по асфальту, что сразу отлетел метров на пять вперед, и потом прыгнул вбок, и скрылся за такими же воротами с другой стороны дороги. Игорь весело засвистел улепетывающему по полю зайцу: "Ай, красава!" Настроение у него заметно улучшилось.

Дома он прибавил огня в камине - пока бывал на работе, чтобы сэкономить солярку в цистерне, прикручивал вентиль и оставлял слабый язычок пламени, поэтому в каменном домике, где он жил, было ненамного теплее, чем на улице. Сел поближе к камину, откупорил бутылку портвейна, налил в стакан и стал греть в руках, чуть не сунув их в топку. Не сводил глаз с синей дуги горелки. Еще раз увидел в этом сиянии летящего через поле зайца, а потом этот прыжок, от которого даже сейчас захватывало дух. Начал согреваться и отпил глоток вина, ароматное тепло, словно Вифлеемская звезда, выпустило лучи из желудка во все стороны. "Скоро и я совершу такой же прыжок в пространстве и окажусь на другом конце света", - стал думать о предстоящем полёте. Представил, какое лицо будет у жены, как побегут к нему дети... Или не побегут?.. Успели уже отвыкнуть и будут стесняться. Ну старшая, может, и побежит. Что будет говорить матушка - потом придут друзья... Он налил себе еще вина... "А ведь плохая примета - заяц через дорогу"...

Это был аэробус Илюшин (тогда им ещё разрешали летать над Европой), совершавший по дороге с Кубы дозаправку в Шенноне. Когда он прошел через бизнес-класс, не отгороженный на этот раз от эконома шторкой, то вдруг почувствовал, что попал в другой мир. Точнее, вернулся в знакомый ему мир: самолёт перевозил русских туристов. В салоне пахло перегаром и колбасными отрыжками, табачным дымом и туалетом, - как в советском поезде, подумал Игорь с удовольствием. Здесь русский дух, здесь Русью пахнет!

Его место находилось рядом с двумя кубинцами, которых можно было узнать не только по серой коже, но и бедной, выцветшей одежде. Оба уставились в черный иллюминатор и не отрывали от него глаз. Вокруг же происходило красочное движение, которому не помешал даже взлет. Бортпроводники дремали в задних креслах - или делали вид, что спят, чтобы не пришлось усаживать бродящих пассажиров в ядовитых майках, тропических рубашках и цветастых бриджах. Через пару рядов впереди - мордатая компания, выставив сумку в проход, резалась на ней в карты. Еще две компании пили, потчуя друг друга из пакетов дьюти-фри французскими коньяками, которые наливали в пластиковые стаканы и закусывали колбасой. Все это сопровождалось шумными перемещениями по салону, тостами, взрывами хохота и чоканьем. Курить ходили в хвост. Видимо, они подружились ещё на Острове Свободы. Не было, кажется, ни одного ряда кресел, где бы не двигались головы с жирными загривками и пергидрольными начёсами. По узким проходам туда-сюда сновали толстяки, с трудом расходившиеся друг с другом. При каждом застревании животами начиналось братание, переходящее в возлияние. Один низкорослый толстяк в чёрной футболке, с воющими на луну волками, останавливался перед каждым креслом и грозно вглядывался в пассажира. Дольше всего он сверлил европейского вида пару, оба в экологических ветровках и очках - Игорь прозвал их про себя "скандинавы", вероятно, за светлые волосы. Непонятно, как они попали в этот вертеп: что им было нужно на Кубе и что нужно в Москве? Возможно, совершали круиз по руинам коммунизма. В своих креслах они сидели, вытянувшись, лишь искоса поглядывая на происходящее вокруг броуновское движение. Когда же к ним подошел этот хряк с волками, они вцепились в подлокотники и стали изучать карманы передних кресел с торчащими из них буклетами. "О, европейская земля, уже ты за шеломом!" - думал со злорадством Игорь.

Самолёт из Москвы до его родного города был ещё хуже, чем предыдущий: он весь дребезжал и ходил ходуном. Под протёртыми до дыр чехлами сквозили вытертые серые сиденья, грязь въелась в пожелтевший пластик на дециметр, ящики для сумок не закрывались и крышки качались над головами, как опахала. Пассажир впереди читал газету, Игорь безотчётно вглядывался и не мог понять, на каком она языке. "Ба, да это на русском!" - осенило его: латинских букв больше не будет - наконец он дома. "Дома - вашу мать! Прилизанная, лицемерная Гейропа с её улыбками, запахом духов в сортирах, с предупредительными двухметровыми полицейскими, приторной филантропией на каждом шагу осталась далеко позади - здравствуй, настоящая жизнь без прикрас. "Да, она мне нравится, хоть и не красавица. Простая, грязноватая, суровая родина - ну, здравствуй! Как ты тут без меня?.."

В самолете внутренних линий уже не аплодировали при приземлении. Игорь едва дождался своего бегемота на роликах, пока тот доедет по эллипсу карусели - нетерпение чуть не разорвало горло. А вокруг - настоящая зима с колким морозцем, перехватывающим дыхание, с сугробами по колено! "Это вам не ваш верикольд, гребаные айриши, это - самый что ни на есть фокин рушен фрозен!" И всюду - спускался ли он по трапу, курил ли у выдачи багажа - с наслаждением вслушивался в русскую речь. "Ну, вот и всё: я дома. Через пару часов на тачке я окончательно буду дома. Жена завизжит от неожиданности и бросится на шею, дети будут распаковывать подарки, мать - глядеть и утирать слезы". Волны счастья одна за другой накатывали и накрывали его с головой.

На выходе из аэровокзала столпилась очередь, из всех дверей была открыта одна. На стуле перед ней сидел милиционер с автоматом на коленях в засаленном бушлате и шапке на затылке. В глаза сразу бросилась синяя в наколках рука, лежавшая на облезлом цевье, из нагрудного кармана торчала рация. Землистое лицо, но не как у кубинцев от холода, а скорее, от палёной водки, - налитые брыла, отвисшая челюсть и мутные глаза, которые нагло оживились, как только встретились с его глазами. Мент тут же перевёл их на другого пассажира - вспыхнувшее в сердце беспокойство погасло. "Чёрт! Где они такие хари находят? Нет, все-таки лучше ирландский полицай, чем этот мент-урка". Люди шли мимо и показывали милиционеру паспорта, на которые тот почти не обращал внимания, - над свалявшейся колтунами шапкой была приклеена к стеклянной двери бумажка "Внимание! Предъяви паспорт!". "Зачем паспорт при выходе?
– подумал Игорь.
– Ах да, у них же тут антитеррористическая операция". Мутные глаза скользили по очереди - и вдруг снова зацепились за него и также поехали скользить дальше, а рука потянулась к тангенте на лацкане. Игорь подкатил чемодан на роликах и раскрыл загранпаспорт. И тут урка, с автоматом, вцепился глазами в его докет. Игорь подумал: "Чёрт, надо было показать внутренний пасс", - но уже беспрепятственно миновал последний кордон. Перетащил через пороги чемодан и покатил с легким сердцем по пустой площади в сторону, перегородивших выезд бетонных блоков.

Нужно было пройти мимо кирпичного, с железными ставнями здания, чуть больше трансформаторной будки. Вдруг от его стены отделилась мышиная фигура, перечёркнутая чем-то древесно-воронёным у пояса, - вероятно, АКС, - голова мента склонилась набок и что-то отвечала в висящую, как аксельбант, тангенту. Игорь шёл, не глядя на него, но уже всё понял. Как-то сразу почувствовал себя голым на этой белой площади, в новой "мытой" дубленке, с огромным бегемотом на привязи, с лэптопом через плечо. Такое же уркаганское, серое лицо, только худое, с дряблыми брылами, дохнуло перегаром.