Новь

– Позвольте, позвольте, ваше превосходительство, - закричал Паклин, - и вы, господин Сипягин, я никогда... никогда...

– Ты говоришь: купца Фадеева?
– обратился губернатор к Сипягину, поиграв только пальцами в направлении Паклина: потише, дескать, братец, потише.
– Что с ними делается, с нашими почтенными бородачами? Вчера тоже одного схватили по тому же делу. Ты, может, слышал его имя: Голушкин, богач. Ну, этот революции не сделает. Так на коленках и ползает.

– Купец Фалеев тут ни ини чем, - отчеканил Сипягин, - я его мнений не знаю; я говорю только о его фабрике, на которой, по словам господина Паклина, находится в настоящую минуту господин Нежданов.

– Этого я не говорил!
– возопил опять Паклин.
– Это вы говорили!

– Позвольте, господин Паклин, - все с тою же неумолимой отчетливостью произнес Сипягин.
– Я уважаю то чувство дружбы, которое внушает вам вашу "денегацию" ("Экий... Гизо!" - подумал тут про себя губернатор). Но возьму смелость поставить вам себя в пример. Полагаете ли вы, что во мне чувство родственное не столь же сильно, как ваше дружеское? Но есть другое чувство, милостивый государь, которое еще сильнее и которое должно руководить всеми нашими действиями и поступками: чувство долга!

– Le sentiment du devoir, - пояснил Калломейцев.

Маркелов окинул взором обоих говоривших.

– Господин губернатор, - промолвил ошн, - повторяю мою просьбу: велите, пожалуйста, увести меня прочь от этих болтунов.

Но тут губернатор потерял немножко терпение.

– Господин Маркелов!
– воскликнул он, - я советовал бы вам, в вашем положении, более сдержанности в языке и более уважения к старшим... особенно, когда они выражают патриотические чувства, подобные тем, которые вы сейчас слыхали в устах вашего beau-frere'a!

Я счастливым себя почту, любезный Борис, - прибавил губернатор, обратясь к Сипягину, - довести твои благородные поступки до сведения министра. Но у кого же, собственно, находится - этот господин Нежданов на этой фабрике?

Сипягин нахмурился.

– У некоего господина Соломина, тамошнего главного механика, как мне сказывал тот же господин Паклин.

Казалось, Сипягину доставляло особенное удовольствие терзать бедного Силушку: он вымещал на нем теперь и данную ему в карете сигару, и фамильярную вежливость своего обращения с ним, и некоторое даже заигрывание.

– И этот Соломин, - подхватил Калломейцев, - есть несомненный радикал и республиканец - и вашему превосходительству не худо было бы обратить ваше внимание также и на него.

– Вы знаете этих... господ... Соломина... и как бишь! и... Нежданова? немного по-начальнически, в нос, спросил губернатор Маркелова.

Маркелов злорадно раздул ноздри.

– А вы, ваше превосходительство, знаете Конфуция и Тита Ливия?

Губернатор отвернулся.

– Il n'y a pas moyen de causer avec cet homme,- промолвил он, пожимая плечами.
– Господин барон, пожалуйте сюда.

Адъютант подскочил к нему; а Паклин, улучив время, приблизился, ковыляя и спотыкаясь, к Сипягину.

– Что же это вы делаете, - прошептал он, - зачем же вы губите вашу племянницу? Ведь она с ним, с Неждановым!..

– Я никого не гублю, милостивый государь, - отвечал Сипягин громко, - я делаю то, что мне повелевает совесть и...

– И ваша супруга, моя сестра, у которой вы под башмаком, - ввернул столь же громко Маркелов

Сипягин, как говорится, даже не чукнул... Так это было ниже его!

– Послушайте, - продолжал шептать Паклин - все его тело трепетало от волнения и, быть может, от робости, а глаза сверкали злобой и в горле клокотали слезы - слезы сожаления о тех и досады на себя, - послушайте: я сказал вам, что она замужем - это неправда, я вам солгал! Но брак этот должен совершиться, и если вы этому помешаете, если туда явится полиция, на вашей совести будет лежать пятно, которое вы ничем не смоете, - и вы...

– Известие, сообщенное вами, - перебил еще громче Сипягин, - если оно только справедливо, в чем я имею право сомневаться, - это известие может только ускорить те меры, которые я почел бы нужным предпринять; а о чистоте моей совести я уж буду просить вас, милостивый государь, не заботиться.

– Вылощена она, брат, - ввернул опять Маркелов, - петербургский лак на нее наведен; никакая жидкость ее не берет! А ты, господин Паклин, шепчи, шепчи, сколько хочешь: не отшепчешься, шалишь!

Губернатор почел за нужное прекратить все эти пререкания.

– Я полагаю, - начал он, - что вы, господа, уже достаточно высказались, а потому, любезный барон, уведите господина Маркелова. N'est ce pas, Boris, ты не нуждаешься более...

Сипягин развел руками.

– Я сказал все, что мог!.

– И прекрасно!.. Любезный барон!..

Адъютант приблизился к Маркелову, щелкнул шпорами, сделал горизонтальное движение ручкою...

"Пожалуйте, мол!" Маркелов повернулся и пошел вон. Паклин, правда мысленно, но с горьким сочувствием и жалостью, пожал ему руку.

– А на фабрику мы пошлем наших молодцов, - продолжал губернатор.
– Только вот что, Борис: мне сдается - этот барин (он указал подбородком на Паклина) тебе что-то сообщал насчет твоей родственницы... Будто она там, на той фабрике... Так как же...

– Ее арестовать, во всяком случае, нельзя, - заметил глубокомысленно Сипягин, - может быть, она одумается и вернется. Если позволишь, я напишу ей записочку.

– Сделай одолжение. И вообще ты можешь быть уверен ... Nous coffererons le quidam...mais nous sommes galants avec les dames...et avec celle-la donc!

– Но вы не принимаете никаких распоряжений насчет этого Соломина, жалобно воскликнул Калломейцев, который все время приникал ухом и старался вслушаться в маленькое a parte губернатора с Сипягиным.
– Уверяю вас: это главный зачинщик! У меня на это нюх... такой нюх!

– Pas trop de zele, любезнейший Семен Петрович, заметил, осклабясь, губернатор.
– Вспомните Талейрана! Коли что, тот от нас тоже не уйдет. Вы лучше подумайте о вашем... как... к!
– И губернатор сделал знак удушения на своей шее...
– Да кстати, - обратился он снова к Сипягину, - et ce gaillaard-la (он опять указал подбородком на Паклина).
– Qu'en ferons-nous? На вид он не страшен.

– Отпусти его, - сказал тихо Сипягин и прибавил по-немецки: - Lassen Lumpen laufen!

Он почему-то подумал, что делает цитату из Гете, из "Геца фон Берлихингена".