Нова и Куинтон. Без сожалений
Шрифт:
Я уже начала жать на газ, но быстро нажимаю на тормоз, останавливая машину.
– Тристан, я не думаю, что это хорошая идея. Ты все еще очень уязвим. Я веду к тому, что помню, что случилось, когда я пробовала марихуану через четыре месяца после того, как перестала употреблять наркотики... а ты употреблял очень сильные вещи... я знаю, что твой врач согласился бы со мной… - перестаю мямлить, потому что он выглядит так, словно собирается рассмеяться, его губы плотно сжаты, голубые глаза сверкают.
– Почему ты так смотришь на меня?
Он больше не может сдерживать улыбку.
– Я просто немного поиздевался, Нова, - смех вырывается с его
– Я бы не пошел на вечеринку. Я забочусь о своем выздоровлении, чтобы не обосраться прямо сейчас.
Я прищуриваюсь.
– Это не смешно.
Он продолжает улыбаться, беря сигарету в рот и прикуривая.
– Было, черт возьми.
Я качаю головой, опуская окно, чтобы впустить воздух.
– Это не смешно, заставлять меня так волноваться.
– Эй, - он наклоняется через сиденье, убрав руку с сигаретой в сторону, и дотрагивается до моего лица свободной рукой, напугав меня своим неожиданным, почти интимным, прикосновением.
– Извини. Ты права. Это не смешно, заставлять тебя беспокоиться об этом, но всегда приятно знать, что ты заботишься обо мне.
Я вздыхаю.
– Я забочусь обо всех, кто периодически делает мою жизнь невыносимой.
– Я знаю, - пальцем он гладит по моей скуле, и я с трудом стараюсь не вздрагивать. Я гадаю, что эти прикосновения могут значить, и переживаю, что в один прекрасный день все это выйдет из-под контроля и конфликт будет неизбежен. Я ненавижу конфликты. Это действительно так.
– Это и делает тебя хорошим человеком.
Я натягиваю улыбку, потому что должна. Он в хрупком состоянии, и я об этом знаю. И он полагается на меня. Если бы мы не были друзьями, я понятия не имею, что бы с ним случилось. Смог бы он позаботиться о себе или вернулся бы к старым привычкам, и я не хочу это выяснять.
Поворачиваю голову в сторону лобового стекла, притворяясь, что единственная причина заключается в том, что мне нужно вести машину.
– Ты такой странный иногда... я кручу руль влево и даю задний ход, выруливая из-под навеса.
– Всегда меня хвалишь.
– Я странный, - он удивленно смотрит на меня, указывая на себя.
– Ты единственная, кто всегда говорит глупости.
– Нет, - протестую я, хотя отчасти это правда. Я иногда говорю глупости, когда нервничаю.
– Говоришь, - настаивает он, пока я выезжаю со стоянки.
– Как-то раз ты рассказала какой-то случайный факт про енота.
– Я делаю так, когда нервничаю.
– Тем не менее, это глупость.
– Дело не в этом. Это просто означает, что у меня яркая индивидуальность.
– Яркая глупенькая личность, - он затягивается сигаретой, а затем начинает кашлять. Он спешно опускает стекло, сморкаясь и сплевывая.
– Это мерзко, - комментирую я с отвращением на лице. – Серьезно.
– Эй, у меня насморк.
– говорит он, защищаясь, откидываясь назад на сиденье, опираясь рукой на подлокотник, поэтому большая часть дыма уходит в окно.
– Ничего не могу поделать.
– Ты болеешь уже две недели. Может быть, пришло время провериться.
– Я оказываюсь на главной дороге, которая проходит прямо через центр города. Она граничит с рядом деревьев, и, так как уже осень, на дороге и тротуарах повсюду листья. Это прекрасное зрелище и осень - одно из моих любимых времен года.
– Хорошо, мамочка, - он закатывает глаза, делаю еще одну затяжку.
– А может стоит бросить курить, - говорю я.
– Ты же знаешь, что эти вещи могут убить тебя?
–
Знаешь, это звучит слишком нравоучительно, - он стряхивает пепел с сигареты в окно, довольно ухмыляясь.– Но это нормально. Я знаю, ты делаешь это только потому, что тайно влюблена в меня.
Смотрю на него уничтожающим взглядом, с трудом сдерживая смех, потому что большая глупая улыбка на его лице выглядит очень смешно.
– Ты такой придурок.
– Хорошо. Я, может быть, и придурок, а ты глупая, и мы прекрасно дополняем друг друга.
Я ничего не могу поделать. Я смеюсь.
– Ладно, полегче, Джерри Магуайер.
Его лицо искажается в недоумении.
– Кто такой, черт возьми, Джерри Магуайер?
Мой смех переходит в шок.
– Ты шутишь?
Он качает головой.
– Нет, кто этот парень?
– Это не парень... ну, это так, но то, что ты сказал... это из фильма Джерри Магуайер... я вижу, что его замешательство становится сильнее.
– Не обращай внимания. Но я хотела бы отметить тот факт, что ты не цитируешь фильм, и от этого сказанное становится в десять раз смешнее.
Усмехаясь, он поднимает сжатую в кулак руку в воздух, как будто он празднует.
– Да, теперь я придурок и посредственный комик. Что делает нас еще более совместимыми.
Я улыбаюсь, несмотря на то, что он может дать мне оплеуху, но это слишком смешно. И мне это необходимо прямо сейчас. Нужно быть счастливой, иначе я начну фокусироваться на своем беспокойстве. Фокусироваться на Куинтоне, и что с ним происходит.
Мы продолжаем разговор о глупостях и занудстве оставшуюся до пиццерии часть дороги. В конечном итоге тема переходит к колледжу, как много занятий он собирается взять в следующем семестре. К концу поездки он снова говорит мне, что я веду себя как его мама. Ну, не совсем его мама, потому что он редко разговаривает с ней, что я не понимаю, потому что он предпочитает не говорить об этом. Но к моменту возвращения в квартиру мы перестаем спорить, и болтаем о фильме «Телеведущий», который взяли в прокат, на котором он настоял, уверяя, что он веселый, и не веря, что я его еще не смотрела.
– Для того, кто сам снимает, ты слишком мало знаешь о фильмах, - говорит он, положив коробку с пиццей на журнальный столик.
Оставляю DVD у телевизора и иду на кухню, чтобы захватить содовой.
– Я видела много фильмов. Просто не этот.
– Точно. Я слышал, как ты перечисляла кучу фильмов, которые не видела, когда все нормальные люди их давным-давно посмотрели.
– Он падает на диван, скидывает обувь и поднимает ноги.
Открываю дверь холодильника.
– Ну, думаю, мы уже выяснили, что я не нормальный человек, - хватаю банку Доктор Пеппер для себя и Маунтин Дью для него, придерживая дверь бедром. Затем я бросаю ему Маунтин Дью.
– Кроме того, я видела много фильмов, которые ты не видел.
Он ловит содовую, с недоумением спрашивая, - Какие это?
Я открываю свою банку и делаю глоток, направляясь к дивану.
– Не знаю, - сажусь рядом с ним, думая, что ответить.
– Что на счет «Бойцовского клуба». Я знаю, что ты его не видел.
Он тоже вскрывает свою банку.
– Да, потому что он старый.
– И совсем он не старый, - утверждаю я, когда он наклоняется и открывает коробку с пиццей.
– Его сняли в девяностые, и мы родились в девяностые.
Он делает глоток, ставит банку на журнальный столик и берет кусок пиццы.
– Так, может, мы старые.