Нова и Куинтон. Без сожалений

Я: Конечно

Я печатаю ответ, даже не думая, и, положив телефон в карман, начинаю анализировать этот факт. Насколько мы сблизились за последние несколько недель. Мне нужно прекратить то, что происходит между нами, но как мне закончить то, что я не хочу прекращать, черт возьми? Но, возможно, это мое наказание. Может быть, я должен хотеть ее так, чтобы это причиняло мне страдание, не имея возможности быть рядом.

– Ты переписываешься с Новой?
– спрашивает отец, когда я уже берусь за ручку двери.

Я киваю.
– Да, а что?

– Ничего, - он пожимает плечами.
– Я просто заметил, что ты много улыбаешься, когда пишешь.

Мое лицо вытягивается в недоумении, когда я прокручиваю в голове последние несколько минут, но, честно говоря, я был в какой-то «зоне Новы» и ничего не помню. Я ощущаю, насколько легче мне стало в данный момент. Но это чувство рассеивается, стоит только мне выйти из машины в надежде, что сегодня неплохой день для терапии, и я смогу забыть о своем желании. Оказывается, мир хочет играть противоположно тому, что хочет Куинтон, потому что терапия не только засасывает, но и вытаскивает наружу чертовски много эмоционального дерьма, с которым мне не хотелось иметь дело сегодня.

Все начинается, когда я говорю о том, как не хочу переезжать в Вирджинию, но пребывание в Сиэтле по моему собственному опыту в конечном итоге приведет к огромным проблемам. Когда Грег спрашивает меня, почему я думаю, что могу попасть в неприятности, и не хочу, чтобы все изменилось, когда я только начал возвращаться к нормальной жизни.

– Все изменится, что бы ты ни делал, Куинтон. Такова жизнь, - говорит он монотонно, как всегда, когда он вынуждает меня говорить о чем-то эмоциональном.

– Но что, если я не смогу справиться с этими переменами?
– спрашиваю я.
– Потому что даже сама идея переезда заставляет меня чувствовать, что моя голова сейчас взорвется.

– Ты справишься, - успокаивает он меня.
– Просто это займет время.

– А если я не хочу туда ехать?
– говорю, глядя, как стрелки на настенных часах движутся по кругу. Время всегда движется неважно, что я делаю.
– Мысли о будущем - это так тяжело.

– Ты сделаешь это, но с твоей стороны потребуется некоторое время и усилия, - говорит он, пододвигая свое кресло ближе к столу.
– Скажи мне, ты работал над тем, чтобы снять фото и рисунки со стены, как мы договаривались?

– Нет, я не готов, - говорю я холодно, вцепившись в ручки кресла.
– Перестань давить на меня.

– Почему ты думаешь, что не готов?
– спрашивает он, скрестив руки на аккуратно организованном столе. Он всегда спокоен, и носит твидовый костюм без галстука. Он выглядит, как обычный скучный человек, и я поневоле задаюсь вопросом, как, черт возьми, он поможет мне с моей колеблющейся нестабильностью, если сам, вероятно, этого не понимает.

– Я так не думаю. Я знаю, - падаю в кресло, скрестив на груди руки, борясь с непреодолимым желанием достать сигареты и закурить прямо здесь в офисе.
– Каждый раз, когда я собираюсь сделать это, я чувствую, что схожу с ума и теряюсь... я чувствую, что отпускаю то, что не должен отпускать.
– Лекси. Моя мама. Мои мучения и самоистязание.

– Я знаю, что это тяжело, - он тянется к ручке и папке в картотеке за своим столом.
– И я не говорю, что ты должен их все убрать. Но я беспокоюсь, что причина, по которой ты оставляешь их там, твое напоминание о прошлом, которое мешает тебе работать над движением вперед по исцелению себя.

Я хочу разозлиться на него, но он говорит правду.
– Знаешь, ты прав, - говорю я прямо.
– Вот почему я держусь за них, но даже мысль о том, чтобы снять фото и эскизы – отпустить все – вызывает у меня желание принимать наркотики снова. Если бы во мне были наркотики, то я легко смог бы их снять или хотя бы почувствовать себя лучше.

– Почему же?
– спрашивает он внимательно.
– Как наркотики могут помочь тебе чувствовать себя лучше, убирая фото со стены?

– Потому что у меня не будет чувств, которые я знаю, появятся, когда я буду тянуть фотографии вниз.

– Каких именно чувств?

– Чувства вины.

– За что?

Я прищуриваю глаза на него, потому что я говорил с ним достаточно об этом, и он знает, что я чувствую себя виноватым.
– Ты знаешь.

– Ты прав. Я знаю, - он делает пометки, записывая их на бумаге.
– Но я хотел бы, чтобы ты сказал это вслух. Словесно выразил то, что происходит внутри твоей головы.

Моя челюсть напрягается.
– Я чувствую вину за этот гребанный несчастный случай и за то, что я убил людей, - говорю сквозь зубы.
– Теперь ты доволен? Я сказал это.

Он качает головой.
– Что я хотел бы знать, почему именно ты чувствуешь себя виноватым в этой аварии?

Я качаю головой, боясь эмоций, которые колыхаются на поверхности.
– Ты знаешь на это ответ.
– Я вонзаю пальцы в ладони, сжимая их изо всех сил, пытаясь перекрыть душевную боль физической.
– Поэтому не спрашивай.

Он откладывает ручку и скрещивает пальцы на столе.
– Нет, не знаю, Куинтон. Потому что каждый раз, когда мы доходим до аварии, ты никогда полностью не говоришь, что ты чувствуешь. Ты всегда ходишь вокруг да около и уходишь от ответа. Наркотики помогают тебе с этим справляться, поэтому ты хочешь вернуться к ним каждый раз, когда тебе приходится сталкиваться с трудностями.

– С трудностями, - я бросаю на него холодный, тяжелый взгляд, потирая руку, где нанесена татуировка: Лекси, Райдер, Никто. Все люди, которые умерли в ту ночь, Никто– это я. Я помню, как делал ее, татуировщик посмотрел на меня, как на психа, но мне было все равно. Я не заботился ни о чем, кроме того, что причинял себе боль больше и больше, потому что это был единственный способ отвлечься от душевной боли и вины.
– Ты знаешь, насколько тяжело даются мне эти разговоры, и что каждый раз я чувствую себя дерьмом? Как трудно дышать, когда я должен говорить о тяжелых вещах... о несчастном случае... о смерти... об умерших.
– Мой голос резкий, потому что он ворошит воспоминания, которых я не хочу касаться.
– Иисус, не похоже, что кто-то другой поступил бы иначе. Причины смерти людей ... Я уверен, что никто не захочет об этом говорить.

Он считает, что я высказался, а потом снова тянется к ручке. Затем он записывает что-то на углу бумажки и отрывает ее.
– Я хочу, чтобы ты поприсутствовал на встрече группы, - говорит он, протягивая руку через стол, чтобы передать мне листок бумаги.

– Я и так это делаю каждый вторник и четверг, - мой тон груб, когда я вырываю листок из его пальцев.

– Да, но это другого рода группа. Это не группа трезвости, которую ты посещаешь. Эта поможет тебе справиться с чувством вины за несчастный случай, - объясняет он.
– Многие люди прошли через подобные переживания. И с несчастным случаем, и с наркотиками после этого.

Я смотрю на клочок бумаги, на котором написан номер телефона и адрес.
– Там собираются люди, которые виновны в дорожно-транспортном происшествии и по их вине кто-то... умер?

Он размышляет перед ответом.
– Ну, не все случаи связаны с дорожно-транспортными происшествиями, но я думаю, было бы полезно поговорить с людьми, которые пережили нечто похожее и испытали такое же чувство вины.

Мои пальцы сминают листок бумаги в руке.
– И через что же они тогда прошли?

– Ну, основатель группы, Уилсон Феррисон, проехал на красный свет, разговаривая по телефону, - говорит он с грустью.
– Он сбил пожилую пару. И подсел на наркотики на много лет... он мой друг, поэтому я своими глазами видел, как плохо ему было. Но сейчас он проводит большую общественную работу и тратит свое время на разговоры с людьми о том, что произошло, пытаясь не только предотвратить такие вещи, но и помочь тем, кто пережил подобное и пытается справиться с чувством вины.