Новая Россия, или это мы, оба-двое

Гнев, Госдума, воспой у Бориса, Николаева сына,

Грозный, который россияянам тысячи бедствий соделал:

Многие души могучие славянских героев низринул

В мрачный рынок и самих распростер их в корысть плотоядным

Барыгам окрестным и псам (совершалася Борькина воля),

С оного дня, как, воздвигшие спор, воспылали враждою

Один олигарх как упырь, а другой же банкир благородный.

Кто ж от акций и облигаций подвиг их к враждебному спору?

Сын капитала и лжи — Борис, царем нареченный,

Язву на народ злую навел; погибали народы

В день, что дефолт обчистил карманы непорочного плебса.

Он раздавал капиталы своим подлипалам.

Рельсы поставить когда-то велел он,

И держа в руках, рюмку полную водки,

Красной и черной икры для закусок,

Он зажигал в своем окруженье

«Чада Расеи и пышноногие жулики наши,

О! да помогут вам боги, имущие домы в Олимпе,

разрушить страну и счастливо в дом возвратиться;

Вы ж обеспечите мне милый трон и выкуп дадите.

Чествуя Николаева сына, Зеленым любимым змеищем .

Все изъявили согласие криком всеобщим банкиры

Честь оказать и отдать блистательный выкуп;

Только царя не смогли дать Бориске на титул.

Гордо Борис прирек всем грозное слово:

"Старцы, чтоб я никогда не видал пред судами!

Здесь и теперь не медлите водки со мною

Выпить, от сего не избавит ни скиптр, ни венец Аполлона.

Плебсу свободы не дам я; она обветшает в неволе,

В нашем дому, пусть спиваются люди

Правду обходя или ложе с кредитами делят.

Прочь удались и меня ты не гневай, смысл бытия."

Рек он; и плебс трепещет и, слову Бориса покоряся,

Идет, безмолвный, по пучине свободной торговли.

Там, от судов удалившися, народ взмолился печальный

Николаю царю, лепокудрыя Марии могущему сыну:

"Внемли мне: о ты, что, хранящий, обходишь

плебс, священный базар и мощно царишь на Бермудах,

Выпей! Ведь храм твой священный украсили,

Выпей, за рынок и за семь банкиров,

рэкет и дефолт, — услышь и исполни одно нам желанье:

Слезы мои отомсти комунякам стрелами твоими!"

Так вопиял он, моляся; и внял Борис сребролукий:

Быстро с Кремля он вершин устремился, пышущий гневом,

Закусь неся за плечами и минибар, отовсюду закрытый;

Громко бутыли, биясь за плечами, звучали

В шествии гневного Бори:

он шествовал, ночи подобный.

Сев наконец пред судами, первую быструю он мечет;

Звон поразительный издал стакан реформовержца.

В самом начале напал он на водку, а псов празднобродных;

После постиг он, смертоносными прыща налогами;

Частые трупов непрестанно пылали по Рашке.

Девять дней на толковище бутылки от водки летали;

(в этом месте оратор страдальчески взвыл, в чаянии выпивки)

В день же десятый Чубайас на собрание созвал олигархов.

В мысли ему то вложил МВФ безобразный:

Скорбью терзалмся там, погибающих видя активы.

Быстро сходилась братва, и, когда воедино собралась,

Первый, на сонме восстав, говорил Гайдар быстроногий:

"Должно, нам, как вижу, усерно ринуться в рынок,

В рынки свои возвратиться, тогда лишь от народа спасемся.

Вдруг и дефолт, и политика наша истребляет россиянцев.

Но испытаем, братва, и вопросим Бориса, любимца,

А также, повелителя зеленого змия,:

Пусть нам поведает, чем раздражен кремлежитель?

Он за корону не данную, за откаты не данные гневен?

Или с похмелия, до сих пор не слыханного

Требует Боря, чтоб избавить от сей пагубной язвы?"

Так произнесши, воссел Чубайс; и мгновенно от сонма

Егорка восстал Гайдар, верховный рынкогадатель.

Мудрый, ведал он все, что минуло, что есть и что будет,

И россиян мозги предводил к отупенью.

Даром предвиденья, свыше ему вдохновенным от Бори.

Он, благомыслия полный, речь говорил и вещал им:

"Царь наш Борис! возвестить повелел ты, любимец спиртного

Праведный гнев свой, всевечно бухущего бога?

Я возвещу; но и ты согласись, поклянись нам, что верно

Сам ты олигархов защитить и словами готов и руками.

Я опасаюсь, прогневаю Вашингтон, который верховный

Царь всего мира и которому все покорны банкиры.

Вы же то видите все — от меня отходит награда".

Сергей чувствовал, что начинает тупеть и с трудом воспринимать действительность. Но, к счастью, в этот момент он услышал шепот своего друга:

– Давай, ноги в руки и пошли, нас уже ждут.

Оглянувшись, он увидел Андрея, а позади три довольно стандартные личности, в которых любой, мало-мальски сведущий человек, сразу признал бы лиц, служащих в определенных органах.

– От твоего Абверовца?
– спросил Сергей.

– Ну что ты!
– пожурил его Андрей.
– Это как раз от того доброго дяди из ГПУ. Как видишь, наш план сработал, и теперь наш пламенный привет дядьке Скакотяну. Гыыы!

– Попкорн!
– заключил Сергей, но про себя подумал, не попали ли они таким образом из огня да в полымя. Но отчаиваться и рвать на себе волосы было уже поздно, а потому оставалось только надеяться, что их план не подведет. Но с другой стороны, декламация "Борисиады" настолько подействовала на его нервы, что он даже почувствовал некоторое облегчение.

В этот момент к нему подкатило некое существо, то ли женского пола, судя по серьгам и волосам, то ли мужского, судя по брюкам и небрежно разорванной майке. Слащавым до приторности голосом, сие существо сообщило, что оно готово легко и непринужденно отдаться ему в ближайшем туалете.

– Я тебе сейчас в рыло дам легко, - прорычал Сергей, и, недолго думая, от души врезал этому, как он про себя назвал, "петушаре."

"Петушара" покатился по полу. А Андрей не глядя на разыгравшуюся сцену. спросил через плечо: