Новая земля

"Нтъ", отвчалъ Тидеманъ, "ни въ какомъ случа, но по моему, Олэ ты не долженъ бы приносить его".

"Хе-хе-хе, не стоитъ объ этомъ говорить, это вдь только бутылка вина…"

Пауза.

"Кажется, ты хотлъ мн что-то сказать?" спросилъ Тидеманъ.

"Да, т.-е. я не то, чтобъ хотлъ, но…" Олэ пошелъ и затворилъ дверь. "Я только думалъ, можетъ быть, ты не знаешь, и потому я хотлъ теб сказать, что на тебя клевещутъ и даже прямо унижаютъ тебя. И ты объ этомъ ничего не знаешь".

"Меня унижаютъ? Что же такое говорятъ?"

"Плюнь на то, что говорятъ лично о теб, на это ты можешь не обращать вниманія, дло идетъ не объ этомъ. Говорятъ, что ты совсмъ не заботишься о своей жен, ты постоянно бываешь въ ресторанахъ, хотя ты женатый человкъ, ты предоставляешь ей итти своей дорогой и самъ поступаешь по своему произволу; на это ты долженъ обратить вниманіе. Нтъ, скажи откровенно, почему ты обдаешь не дома, а постоянно въ ресторанахъ? Я не хочу теб этимъ длать упрека, но… Вдь прежде этого не было. Нтъ, съ этимъ виномъ надо считаться, какъ я вижу. Пожалуйста, пей его, если оно теб нравится!…"

Взоръ Тидемана сразу сдлался рзкимъ и яснымъ. Онъ поднялся, прошелся нсколько разъ по комнат, потомъ снова слъ на диванъ.

"Меня нисколько не удивляетъ, что люди говорятъ такъ про меня", сказалъ онъ. "Я самъ способствовалъ тому, чтобъ распространялись про меня сплетни; это знаю я одинъ. Но, собственно говоря, это для меня безразлично." Тидеманъ поднялъ плечи и снова поднялся. Ходя взадъ и впередъ по комнат и уставившись въ одну точку, онъ бормоталъ про себя, что это все ему, собственно говоря, совершенно безразлично.

"Но, милый человкъ, говорю теб, что это подлость, на которую нужно обратить вниманіе," вставилъ опять Олэ.

"Это не врно, если думаютъ, что я пренебрегаю своей женой," продолжалъ Тидеманъ, "но я хотлъ предоставить ей полную свободу, понимаешь ты это? Да! Пусть она длаетъ, что хочетъ, къ этому соглашенію мы оба пришли, въ противномъ случа, она броситъ меня. Говоря это, онъ то садился, то снова вставалъ. "Я разсказываю это теб, Олэ; это въ первый разъ, и ни одному человку я этого не повторю. Но ты долженъ это знать, что я бгаю въ рестораны не потому, что это мн доставляетъ удовольствіе. Но что мн длать дома? Ханки нтъ дома, стъ нечего, въ комнатахъ ни одной человческой души. Мирнымъ соглашеніемъ мы уничтожили наше хозяйство. Теперь ты видишь, почему я хожу въ рестораны? Я себ не господинъ; я нахожусь или въ контор, или въ ресторан; я встрчаю моихъ знакомыхъ, среди которыхъ и она, мы сидимъ за однимъ столомъ и развлекаемся. Что же мн дома длать, скажи пожалуйста? Ханка въ Гранд, мы сидимъ за однимъ столомъ, часто другъ противъ друга, передаемъ другъ другу стаканы или графинъ. "Андрей," говоритъ она иногда, "будь такъ добръ, закажи кружку пива и для Мильде". И, разумется, я заказываю пиво для Мильде. Я длаю это охотно и красню при этомъ. "Я тебя сегодня еще не видла", говоритъ она мн, "ты такъ рано сегодня ушелъ. Да, поврьте мн, онъ очень милый супругъ!" И при этомъ она смется. Мн доставляетъ удовольствіе, что она шутитъ, и я начинаю шутить вмст съ ней. "У кого на свт есть время ждать, пока ты кончишь свой туалетъ, въ особенности, если при этомъ есть контора, въ которой дожидается пять человкъ?" говорю я. А истина въ томъ, что я, можетъ бытъ, въ продолженіе послднихъ дней совсмъ ея не видлъ. Понимаешь ли ты теперь, отчего я хожу по ресторанамъ? Черезъ два, три дня я хочу снова увидть ее и своихъ друзей, съ которыми я, насколько возможно, коротаю время. Но, само собою разумется, все это случилось, благодаря самому дружественному соглашенію; не думай ничего другого, ты долженъ знать, что я это нахожу превосходнымъ — все дло въ привычк."

Олэ Генрихсенъ сидлъ съ открытымъ ртомъ.

Онъ сказалъ съ удивленіемъ:

"Разв такъ дло обстоитъ? Однако я никогда не думалъ, что ваши взаимныя отношенія такъ далеко зашли".

"Что дальше? Ты находишь страннымъ, что она охотно бываетъ въ нашей компаніи? Но это вдь все извстные люди, художники, поэты, люди съ всомъ. И если правду сказать, Олэ, вдь это люди совсмъ другіе, чмъ мы; вдь и намъ нравится бывать съ ними. Ты говоришь далеко зашли? Нтъ, пойми меня хорошенько, ничего между нами далеко не зашло, все идетъ превосходно. Я не могъ всегда приходитъ изъ конторы домой въ назначенное время, оттого я шелъ въ ресторанъ и обдалъ тамъ. Было бы смшно, если бы Ханка для себя одной вела, хозяйство хорошо, слдовательно, и она стала со мной ходить въ ресторанъ. Впрочемъ, мы не каждый день ходимъ въ одно и то же мсто; иногда мы не встрчаемся, ну такъ что же такое? Это ничего."

Пауза. Тидеманъ подпираетъ голову руками. Олэ спрашиваетъ:

"Но кто же началъ эту игру: кто это предложилъ?"

"Ха, неужели ты въ самомъ дл думаешь, что это былъ я? Что я могъ бы сказать своей жен: Ханка, ты должна итти въ какой-нибудь ресторанъ, потому что я хочу, чтобъ домъ былъ пустой, когда я прихожу домой обдать? Но какъ я теб уже объяснилъ, теперь все идетъ превосходно; такъ что это ничего… Что ты скажешь на то, что она не смотритъ на себя, какъ на замужнюю? Нтъ, на это ты ровно ничего не можешь сказать. Я говорилъ съ ней, говорилъ ей и такъ и этакъ, что она замужняя женщина, насчетъ хозяйства, семьи и т. д., а она на это возражала: "Ты говоришь замужняя, но вдь это же предразсудокъ". Что ты скажешь на это, она называетъ это предразсудкомъ. Такъ что теперь я больше не говорю этого въ ея присутствіи, — она не замужемъ, ну хорошо, пусть такъ. Она живетъ тамъ, гд я; мы смотримъ за дтьми, выходимъ и приходимъ, разстаемся другъ съ другомъ. Это все ерунда, разъ это ее тшитъ."

"Но это смшно!" вдругъ сказалъ Олэ. "Я не понимаю… что же, она думаетъ, что ты перчатка, которую можно выбросить. Почему же ты этого ей не сказалъ?"

"Разумется, я ей это говорилъ. Но она хотла со мной развестись. Да, дважды. Что же я долженъ длать? Я не такой, чтобы сразу разстаться съ нею, — это придетъ позже, со временемъ. Но она права, когда говоритъ о томъ, что хочетъ развестись со мной, это я былъ противъ, въ этомъ она можетъ упрекнуть меня. Почему я ей не сказалъ серьезно своего мннія и за тмъ конецъ? Но, Боже мой, она хотла уйти; она это прямо сказала, и я это понялъ; это случилось дважды. Понимаешь ты меня?"

"Да, я понимаю."

Оба сидли нкоторое время молча. Олэ тихо спросилъ:

"Да, но что же у твоей жены есть… я хочу сказать, любитъ она другого?"

"Разумется," отвчалъ Тидеманъ. "Это выпало на долю одного…"

"А ты знаешь, кто онъ?"

"Какъ мн не знать этого! Но я этого не скажу никогда. Но я впрочемъ этого не знаю, откуда мн это знать. Кром того, едва ли она любить другого. Можетъ быть, ты думаешь, что я ревную? Пожалуйста, не воображай этого, Олэ; благодаря Бога, я умю держать въ рукахъ свой разсудокъ. Короче говоря, она не любитъ другого, какъ это люди предполагаютъ; все это не что иное, какъ шутка съ ея стороны. Можетъ быть, черезъ нкоторое время она снова придетъ и скажетъ: "Давай устроимъ снова нашу семейную жизнь и будемъ жить вмст." Я говорю теб, что это во всякомъ случа очень возможная вещь, я хорошо знаю ее. Съ недавнихъ поръ она снова полюбила дтей; я никого не знаю, кто бы такъ любилъ своихъ дтей, какъ она за послднее время. Ты долженъ прійти къ намъ въ гости… Помнишь, когда мы только что поженились? Да? Во всякомъ случа, недурная она была невста? Такой нельзя было бы пренебречь, не правда ли? Ха-ха-ха — ну что же, Олэ? Но ты долженъ бы теперь ее увидать; я хочу сказать, въ домашней обстановк, съ тхъ поръ, какъ она начала снова привязываться къ дтямъ. Этого нельзя описать. Она носитъ теперь черное бархатное платье… Нтъ, въ самомъ дл, ты долженъ какъ-нибудь прійти къ намъ…"

"Благодарю тебя, непремнно."

"Мн кажется, что Ханка теперь по всей вроятности дома; такъ что я пойду посмотрю, не случилось ли чего-нибудь."

Оба товарища допили стаканы и встали другъ противъ друга.

"Да, да, я надюсь, что все пойдетъ къ лучшему," сказалъ Олэ.

"Ахъ да, все устроится къ лучшему", сказалъ также Тидеманъ. "Спасибо за сегодня, тысячу разъ спасибо, ты мой хорошій другъ. Насколько мн помнится, я никогда не проводилъ еще такого хорошаго часа".

"Итакъ, скоро ли я тебя увижу? Ты будешь мн очень нуженъ."

"Да, я скоро приду. Послушай!" Тидеманъ остановился въ дверяхъ и еще разъ обернулся. "То, о чемъ мы говорили, мы никому не скажемъ, не правда ли? И въ четвергъ не покажемъ и виду, какъ будто ничего не случилось…"

Тидеманъ ушелъ.

ГЛАВА IV

Вечеръ опускается на городъ. Дла. кончаются, магазины закрываются, газъ потушенъ. Старые, посдвшіе хозяева запираются въ свои конторы, зажигаютъ лампы, достаютъ бумаги, справляются въ толстыхъ кассовыхъ книгахъ, заносятъ число, сумму и задумываются.

Между тмъ съ пароходовъ доносится непрерывный шумъ, — они до самой поздней ночи нагружаются и выгружаются.

Десять часовъ, одиннадцать. Кофейни биткомъ набиты, наплывъ постителей громадный; по улицамъ ходятъ всевозможные люди въ лучшихъ своихъ одеждахъ, провожаютъ другъ друга, свистятъ женщинамъ и исчезаютъ подъ воротами и въ погребкахъ. Извозчики стоятъ у подъздовъ и слдятъ за малйшимъ знакомъ проходящихъ, болтаютъ между собой о своихъ лошадяхъ и отъ нечего длать посасываютъ свои короткія трубки.